Сказки о сотворении мира (СИ)

— Вы не знаете мистера Шутова, — нагнетал ситуацию доктор. — У него и в здоровом состоянии характер несахарный, а вы хотите, чтоб я сообщил ему «дурацкую» новость. Что, говорите, случилось с промзоной? Мой пациент никакого отношения к инциденту иметь не может. Вчера мы весь день были вместе. Тому свидетелей — полный стадион. Вам лучше уйти. Господин Шутов не любит, когда его близким портят праздник.

— Придется вызвать его повесткой.

— Не нужно повесток! Я, как лечащий врач, запретил ему получать повестки. Больному нужно спать.

Оскар и без предписаний прекрасно спал. С рассветом он явился домой, сел за компьютер и проспал за ним до обеда. Никто и не заметил его отсутствия, кроме старой вороны, но и та не каркнула лишнего. Никто не спросил, где Оскар шлялся всю ночь. Даже доктор, заметив свет из-под двери лаборатории, прикрыл ее, чтобы Розалия Львовна спокойно варила суп, и не брала в голову. Перед обедом он измерил пациенту давление, отвел в постель, не задавая вопросов, и с тех пор был честен перед совестью и людьми: он понятия не имел, что произошло в промзоне сегодня ночью.

Только проводив машину, доктор выдохнул, вытер пот со лба и нажал кнопку прибора, который судорожно сжимал в кулаке. Надо было убедиться, что люди в штатском не развернутся на середине дороги, незаметно вернуть прибор в сейф и обязательно начистить ботинки. На семейном совете было решено: Юля на мероприятии не должна остаться без кавалера. Более подходящей кандидатуры, чем доктор, в семье не нашлось. Привлечение посторонних не рассматривалось. Натан Валерьянович лично запер калитку и не пустил играть на корте детей из Академгородка.

Оскар спал, как будто вернулся с войны. А вечером, когда дом загудел в предвкушении посольских приемов, Юля принесла в комнату радио.

«Первое в мире испытание хроно-бомбы, — сообщил диктор. — Человечество сможет за себя постоять, если возьмет на вооружение новые технологии…» «Ну и наплевать, что они из будущего, — оппонировал гость в студии, — ведь это наше, общее, человеческое будущее, которое мы обязаны защитить». «Господа, господа… — возражал ведущий. — Мы должны дождаться конца расследования! Мы не можем делать выводов, не имея точной информации…»

Оскар наблюдал примерку нарядов, не обращая внимания на приемник. Его уже устыдили за отщепенство и эгоизм. На него обиделись и, в конце концов, плюнули, потому что Натан Валерьянович запретил домочадцам тиранить ученика. На Оскара перестали обращать внимание и лишь изредка интересовались здоровьем: не кружится ли у него голова от счастья за успехи Эрнеста? Но голова кружилась в доме у всех, кроме Оскара. Полицейская машина еще несколько раз подъезжала к воротам. Посольские лимузины с темными стеклами ждали за забором. У канавы сидели фотокорреспонденты. Дом кипел и бурлил. Свет не выключался, голоса не утихали. Постоянным потоком заходили и выходили друзья и родственники, друзья родственников и родственники друзей. Подъезжали и отъезжали автомобили. Сестры Боровские не могли отбиться от подруг, желающих сфотографироваться с их знаменитым братом. На профессорскую дачу, не переставая, звонили поклонницы и общались с Розалией Львовной по-французски.

— Когда это прекратится? — вопрошала Розалия, обращая взор к закрытой двери кабинета супруга. — Натик, дорогой, как мы вернемся домой? Как я посмотрю в глаза соседям? Они подумают, что мы поселились на небе и не станут с нами здороваться.

Натан Валерьянович заперся от всех и общался только с вороной, которую Юля посадила в клетку, опасаясь, что птицу в суматохе затопчут.

— Это для приема у консула, — рассуждала девушка, примеряя наряды. — А это… потом мы все идем в ресторан. Они заказали банкет на двести персон. Если б не событие в промзоне, заказали бы на тысячу. Оскар, как ты думаешь, в Москве ничего не взорвется?

— Не взорвется, — заверил молодой человек, и Юля вернулась к нарядам.

— Вот и хорошо, — сказала она. — Пока идут торжества, лучше будет, чтоб ничего не взрывалось, а потом, когда мы поедем в Париж, пусть разлетится все вдребезги. Этот костюм я надену для фото-сессии, — решила она. — А платье… как ты думаешь, кремовое для театра сойдет? У нас правительственная ложа, между прочим. Оскар… ну хотя бы в оперу ты с нами можешь сходить?

— Нет.

— Из-за этого?.. — Юля ткнула пальцем в радиоприемник. — Думаешь, тебя схватят прямо в антракте?

— Мне доктор велел здоровье беречь.

— Не понимаю, как опера может навредить твоему здоровью. Не знаю, не знаю… а если эту кофточку надеть с юбкой от розового костюма…

— Одень все и не мучайся.

— Но этот джемпер мне не идет. Алиса тоже от него отказалась. Может, Сонечке предложить? Я костюм только из-за юбки купила. Что если одеть ее с кофтой и вот этими бусами, как ты думаешь, я сойду за мадмуазель?

— За цыганку сойдешь.

— Женя сказал, что мне идут короткие юбки.

— Женя будет в восторге, если ты вообще забудешь одеться.

— Да ну тебя… — отмахнулась девушка. — Между прочим, Женя — хороший человек. И к тебе хорошо относится. К тебе много людей относятся также хорошо, как Женя?

Дом пустел постепенно. Сначала умчались гости, прихватив Алису и Сонечку. Розалия Львовна заболталась было по телефону с родней, но скоро поняла, что времени не осталось. В мгновение ока она собрала в дорогу Левушку и Натана Валерьяновича. Всех поместила в машину, а тех, кто не влез, поручила Жене. В машину доктора, кроме Юли, село еще человек семь. Ребята из поселка, которых не пустили на корт, немного потолкались у забора и пошли до шоссе пешком. Одна за другой исчезли машины посольства. Опустевший дом еще по привычке гудел. Оскару слышались шаги, разговоры. Несколько раз он вставал с кровати, чтобы запереть входную дверь, которая была заперта. Несколько раз подходил к калитке. Утоптанная земля простиралась от забора до бесконечности. Две брошенные машины давно забыли, кто их хозяева. Военный вертолет пролетел в сторону промзоны. Оскар услышал серию щелчков фотоаппаратов. В тот же миг на него напала компания журналистов.

— Как вы прокомментируете инцидент в Рогачевке? — услышал он.

— Вы допускаете, что там было испытание хроно-бомбы?

— Оскар, что вам известно о новом оружии? Какое отношение вы имеете к его разработке?

— Как вы считаете, связан ли повышенный фон гамма излучения с испытанием оружия?

— Вы думаете, что тотальные проверки на радиацию оправданы или только сеют панику?

— Посмотрите сюда, господин Шутов… — вспышка ослепила глаза.

Оскар запер калитку, поднялся наверх и с высоты посмотрел, как ссорятся между собой корреспонденты.

— На тебя охотятся? — спросила графиня. — Или на крошку?

— Просто охотятся. Никак не могу привыкнуть. Ладно, я, отшельник… А как малыш будет справляться с этой армией наглецов? Иногда подумаешь, прав ли я был, что занялся его теннисом?

— Когда он был маленьким… почти как Левка сейчас, я в первый раз привезла его на турнир, — вспомнила Мирослава. — Чего мне это стоило — вспомнить тошно. Стояла страшная зима. Одели ребенка во что попало, в смешную кроличью шубку, которую сшил палач. Валенки я купила по дороге у бабки, боялась, что у него отмерзнут ноги. Густав выбросил нас на Балтике и застрял, потому что вода в заливе замерзла. Добирались на автобусах, электричках. В одной руке барахло, в другой крошка. Я его таскала за воротник, как сумочку, и проклинала все на свете. Точно как ты сейчас. Думала, на фиг мне это? А теперь понимаю… что, собственно ему от жизни осталось, кроме этого несчастного тенниса? Ничего. Никто в него не верил, даже я. Маленький был, худенький. Все надо мной смеялись, говорили, что я его не кормлю. Никто не ожидал, что мальчишка играет. Никто представить не мог, что он ракетку способен держать в руках. В раздевалке он на живого человека не был похож. Все потихонечку разминаются, настраиваются, а мой сидит отмороженный, не шевельнется. И я рядом с ним, такая же. У меня не было сил форму на него напялить. Но как только крошка вышел на корт… Как только камеры вокруг него защелкали вспышками, как только первые аплодисменты послышались — детеныша как подменили.