Стальной рассвет. Пески забвения (СИ)

— Не держу более вас, — сказал Сиурд.

— Каков ответ ваш, милорд? Что передать людям?

— Пусть расходятся по домам.

— А коли не разойдутся? — с вызовом спросил кузнец.

— Велю за ноги подвесить на стенах замка, — грозно сказал Тувлер.

— А сможете ли, ваша милость? — не унимался кузнец.

— Ты будешь первым. Это я тебе обещаю. Идите прочь, — также грозно ответил барон.

Неловко топчась в дверях, ходатаи покинули залу и, сопровождаемые стражей, вышли на стены замка, спустившись в город по лестнице. По ней же и поднимались, чтобы попасть к барону. Потом начали медленно перебираться через ров, осторожно ступая по подтаявшему льду, опасаясь провалиться в стылую тёмную воду. С помощью протянутых рук выбрались на берег, передавая жадно слушающим людям слова вельможи.

Когда колмадорийцы ушли, барон осмотрел дворян и произнёс уже другим, более спокойным тоном:

— Что скажете, милорды?

Дворяне молчали. Даже несдержанный Корад Плат молчал. В зале висела зловещая тишина, нарушаемая позвякиванием кольчужных колец, лёгким бряцанием боевого снаряжения переминающихся людей.

Никогда доселе с ними не разговаривала так чернь. Никогда! Кто-то из дворян пришёл сюда ещё в далёкой теперь молодости, пройдя через кровавые сражения с армиями колмадорийцев, разбив их все, одолев самого Атуала Третьего Саорлинга. Были и молодые в этой зале, гордые подвигами отцов, привыкшие, что Колмадор вассальная вотчина. И вот теперь им всем бросили вызов. Да не равные, а чернь, простолюдины! Бежавшие из Сновта дворяне отводили глаза, но было понятно, что они жаждут искупить позор.

На этот раз у всех было одно мнение: принять бой. Никто не желал терпеть дерзость черни. Каждый рыцарь стоит десяти оборванцев. Пусть всем защитникам замка предстоит сложить головы, но чернь сюда войдёт только по их телам. Ну, а если придётся сразиться с людьми этого выскочки, что называет себя наслёдником Атуала Третьего, то и их погибнет немало, прежде чем замок будет захвачен.

Однако слова Тувлера удивили всех.

— Милорды, — сказал он, — мы поступим вот как.

К вечеру заскрипели цепи, ворота замка тяжело опустились, соединившись с частью моста через ров, став с ним единым целым. Поднялась кованная массивная решётка.

Из замка во главе с Сиурдом Тувлером не спеша выехала кавалькада аджеронских рыцарей в полном боевом снаряжении, в сопровождении оруженосцев и других воинов незнатного происхождения. Эти воины вели под уздцы неосёдланных лошадей, чем-то тяжело нагруженных. Растянувшись по узкой улочке, нестройная колонна направилась к внешней городской стене.

Самые задиристые из ремесленного люда — крепкогрудые молотобойцы, широкоплечие кожевенники, острые на язык плотники и древоделы, что всё-таки не ушли после возвращения ходатаев и ухода основной толпы, маялись от безделья у замка, дожидаясь, чем всё кончится, а может, ожидая чьей-то команды на штурм, настороженно смотрели на проходящих.

При гнетущем молчании горожан цокали по замощённым булыжником улицам копыта изредка всхрапывающих лошадей, ломался ледок успевших подмёрзнуть луж, колыхался частокол копий.

Из домов начали выходить любопытные. Многие, при виде барона привычно ломали шапки, неумело склоняясь.

По одной из небольших площадей, веселя народ, трусцой бегал какой-то юродивый — весь оборванный, грязный с колтунами в длинных засаленных патлах, с гноящимися красными глазками на рябом, дурном лице. Увидев едущих впереди колонны всадников, юродивый ощерился чёрными пеньками сгнивших обломанных зубов и подскочил к барону, звеня веригами, семеня у стремени, как назойливая муха.

Сиурд Тувлер не замедляя шага коня, продолжал ехать меж теснящихся простолюдинов, притихших, переставших смеяться при виде вельможи.

— Ох, и хорош у тебя конь, твоя милость! — визгливо выкрикивал юродивый. — А ведь придётся отдать. С голым задом побежишь в свой Аджер!

Сиурд склонился в седле, ухватил говорившего за грудки одной рукой, приподнял до уровня головы коня, держа на весу, продолжая движение. Юродивый дергал ногами, извивался, его рванье трещало, сам он верещал, но выскользнуть из смертельного захвата не получалось.

— Убирайся с глаз моих, пёс! — гневно сказал Сиурд и отшвырнул звенящего цепями нищего в сторону.

Свалившись на холодные булыжники, юродивый дурашливо задёргал ногами, издавая нечленораздельное бормотание. Глядя на него, народ не смеялся, как прежде, теперь его обступили с немым почтением, ожидая новых причуд, словно то были откровения свыше.

Вскоре колонна приблизилась к открытым ещё воротам, закрывавшимся на ночь. За это время к всадникам пристроились не желавшие оставаться в городе. В основном это были аджеронские купцы, ростовщики, менялы, прочий зажиточный люд с семьями. Слух о том, что Сиурд Тувлер с остальными дворянами покидает город, прозвучал для них как гром средь ясного неба. Приходилось выбирать: или остаться среди недовольных, озлобленных колмадорийцев и рассчитывать на чудо не быть ограбленными и даже убитыми, или бросить основное добро, похватать необходимое, поторопиться за уходящими. К ним присоединились те из колмадорийских дворян, что были приближены бароном. За ними пристроились их домочадцы и некоторые из наиболее верных слуг.

Покинувшая город процессия была в несколько раз больше самой кавалькады, что выходила из замка. Когда последний желающий вышел за ворота, они тяжёло со скрипом медленно захлопнулись. Со стен горожане смотрели вслед уходящим, растянувшимся по дороге на восток.

А меж тем в городе, оставшимся без твёрдой руки, вспыхнули беспорядки. Только если до этого они были направлены против аджеронов, то теперь начались бездумные погромы. Сразу вспомнились старые обиды, невозвращённые долги, когда-то неосторожно брошенное слово. Пролилась кровь.

Многие бросились в оставленный замок, рассчитывая на богатую поживу. Другие грабили брошенные купеческие дома, лавки менял и ростовщиков. Тащили всё, что можно, что нужно и не нужно, каждый старался урвать что-нибудь.

Где-то уже полыхнуло жарким пламенем, выталкивающим в вечернее небо столбы чёрного дыма. Он расползался над городом тёмным саваном. Сердца беглецов обливались кровью, когда они оглядывались, понимая, что громят их дома, что уже не вернуться назад, придётся смириться с мыслью о безвозвратно потерянном. Главное, самим спастись удалось, хвала богам!

Проведённая под открытым небом холодная ночь добавила угрюмости людям. Женщины не переставая роняли слёзы, дети капризничали и хныкали, мужчины мрачно молчали, погружённые в себя.

С рассветом двинулись дальше по полям, ещё укрытым ноздреватым потемневшим снегом с проталинами, открывающими чёрную, пока промёрзшую землю. Совсем скоро крестьяне выйдут на них, чтобы позаботиться о выращивании нового урожая. Жизнь продолжается, несмотря на все невзгоды.

Через некоторое время из-за бугра неровного поля показались соломенные крыши домов и иных строений. Поднявшись на бугор, все увидели большую деревню. Въезжая в неё, аджероны замечали десятки настороженных глаз колмадорийцев, не привыкших ждать чего-то хорошего от своих завоевателей.

Глядя на них, барон думал о том, что этот народ никогда не покорится ни аджеронам, ни другим. Они могут молчать и терпеть и даже исполнять повеления, но покорности от них не жди. При любой возможности всадят нож в спину непрошенным чужеземцам.

Семнадцатилетним юношей Сиурд впервые принял участие в сражении против колмадорийцев. Сколько их было потом, пока удалось разбить все армии Атуала Третьего! К тому времени, как аджероны заняли весь Колмадор, барон был уже опытным воином, покрыв себя славой, в храбрости своей снискав уважение у соотечественников.

Неужели теперь ему, продолжателю славного рода Тувлеров, суждено запятнать позором свой род? Ведь потомки не вспомнят о его былой славе, они будут говорить, что предок покинул Колмадор. И не важно, что послужило тому причиной. Важно, что потеряны завоевания отцов. И в этом потомки обвинят его, не удержавшего в подчинении еретиков.