Темное солнце (СИ)

- Ты не понял меня, владыка Замка? - переспросил Ветрис. - Я вызываю тебя.

- Моя ответ "нет", - осклабился Гравейн. - И, боюсь, если так продолжится, то такой же ответ последует на другое твоё предложение, которое ты посылал мне некоторое время тому назад с Безымянным.

- Я ничего не посылал тебе! - горячечным шёпотом проговорил Ветрис, внезапно напрягаясь. - Ты лжёшь, Тёмный!

Морстен зевнул, прикрывая ладонью рот. Ему надоел Коэн. Своей ветреностью, вспыльчивостью и переменчивостью. Предложение о переговорах и союзе, про которое рассказал пленный, пусть и под давлением, было реальностью. Если Коэн не хочет признаваться в фактической измене перед имперцами - это его право. Но связываться с таким нестойким партнёром для Властелина Севера было невыгодно.

- Хорошо, ты прав, я это выдумал. От скуки, - сказал он. - Если хочешь, то можешь сразиться со мной после того, как вы дойдёте до Отца. Не раньше.

- Хорошо. Луна свидетель, я сражусь с тобой, - варвар выглядел недовольным, но обещание мести его удовлетворило. На время.

Но Морстену нужно было довести Лаитан до Отца. Теперь он понял это совершенно чётко, словно Тьма сама диктовала ему свою волю. На самом деле, эта Сила никогда не вмешивалась напрямую, всего лишь подталкивая и мягко предоставляя выбор. И в этом случае её дыхание ощущалось очень сильно. "Если такова твоя воля, - подумал он. - То так и случится".

Гравейн в последний раз бросил взгляд на заваленный туннель, и начал спускаться к низинке, где в углублении скал разведчики обнаружили небольшой родничок. Животных было решено вести с собой, если ширина коридоров позволит. А для того нужно было разведать ближайшие окрестности того прохода, откуда вышел убитый Топор.

- Кто-нибудь видел Гурруна? - спросил он, вернувшись к Лаитан, окружённой жрицами.

Гуррун увидел блестящие жилки, бегущие по стенам коридора. Низкий и довольно широкий проход, который можно было заметить только тем, кто был ростом с Дварфа, порос кустарником и почти слился с окружающим пейзажем. Гуррун провёл грубыми пальцами по сверкнувшей золотоносной жиле, нежно бормоча себе под нос что-то успокаивающее.

Тёмный коридор вывел дварфа в широкий зал, который показался Гурруну заброшенным и поросшим паутиной. По углам сверкнули золотой росписью состарившиеся пустые доспехи воинов подгорья, и Гуррун, благоговея перед ними, шагнул вперёд, к возвышающемуся амфитеатру зала.

Темнота сменилась светом, потускневшее медное кольцо колодца, обозначающего священную чашу для первых предотцов, вспыхнуло чистейшим красноватым светом. Гуррун увидел расплывающиеся перед глазами цветные пятна, не сразу осознав, что это слезы мешают ему видеть обитель своих предков. Мысли о грудах доспехов и пустынных коридорах в паутине сменились яркими образами величественных и суровых дварфов, выстроившихся в колонны по бокам от Гурруна и отдающим ему почётный салют топорами и секирами. Впереди, блистая доспехом и кольчужной рубашкой, его встречал Двойной Топор, чья борода была заплетена в две косы, а руки покоились на топорище своего любимого оружия.

Гуррун смахнул слезы тыльной стороной ладони, переполненный радостью и величием, что его приняли в своих покоях древние дварфы.

Позади него, клубясь туманом и белым молочным отваром, поднималась стена призрачных духов, чьи окровавленные голодные рты уже пускали на пол ядовитую слюну. Призраки вились, перепихиваясь, толкая друг друга, протягивая руки к Гурруну, стремясь поскорее обрести плоть первыми, чтобы дождаться остальных и расправиться с ними. А когда умершие от голода и сошедшие с ума от поедания своих же соплеменников души обретут плоть, они выйдут под лунный свет, чтобы питаться плотью живых и пытаться утолить вечный зовущий голод, который невозможно насытить ничем из материального мира. Души чуяли златокровых, жриц Империи, чья магия была для них неопасна, а плоть и кровь казались слаще любого крепкого эля и ароматнее жареного мяса.

Молочный туман скользнул струйкой к роднику, прячась в тени, коснулся источника и растворился в нем, насыщая своими испарениями влагу. Все, кто уже выпил воды, кто только начал пить и поить уккунов медленно начали опускаться на камни. Жгуты молочного марева лизнули светловолосого человека, отпрянули, но потом спеленали его и втащили в проход волоком. Следом за ним поволокли мать матерей, и белый туман пульсировал, словно радуясь победе и возможности пировать до упаду за многие сотни лет. Одурманенные варвары, в чьих жилах текла насыщенная серебром кровь, оказались не по зубам душам подгорья. И они бросили их там, где они выпили отравленную воду.

Едва только двойное солнце скрылось с небес, укатившись за горы впереди, в ущелье бесшумно спустились несколько человек, чьи лица были закрыты красно-черными платками. Длинные волосы, рыжие, светлые и угольно-черные, были перетянуты кожаными ремешками. На голове каждого был повязан красноватый платок, чей цвет сливался со скальной породой вокруг. Скользнувшие на тонких тросах люди жестами указали друг другу, что делать. Все так же молча разойдясь в стороны, они подхватили тела варваров и ловко забросили их себе на плечи. Спустившиеся скоротечные сумерки, подготавливающие мир к наступлению ночи, затянули темнотой раны и трещины в скалах, когда последний из молчаливых незнакомцев исчез из ущелья с последним лучом солнца. Белые жгуты туманных рук рванули воздух в том месте, где стояли незнакомцы, но схватили только пустоту, и разочарованно уползли обратно в трещину прохода под горой.

В ловушке

Ветрис очнулся, и какое-то время бессмысленно таращился в полумрак. Потом, когда зрение привыкло к скудному освещению, он различил на сером камне, покрытом толстым слоем копоти, глубоко вырезанные борозды, странным образом складывавшиеся в грубые картины. На близком потолке неведомый резчик изобразил, пусть и в примитивной манере, битву. С одной стороны, угадывались воины с секирами, а с другой - лучники. Подробные детали, к сожалению, скрывала чёрная копоть.

Пошевелившись, и попытавшись подняться, варвар обнаружил две не менее любопытные подробности. Во-первых, он был укрыт тонкими, но тёплыми шкурами. Во-вторых, его руки и ноги были связаны, но так искусно, что кровоток почти не пострадал, и тело не затекло, но выбраться из своеобразного кокона без посторонней помощи он не смог бы.

Ветрис, разозлившись, потянулся к своим Безымянным, надеясь получить хотя бы представление о том, где они и что произошло, но тут его подстерегал третий неприятный сюрприз. По неизвестной причине потоки силы в этой пещере были заблокированы, и весь народ Долины, пожалуй, не смог бы докричаться до своего вождя. А сам он оказался неспособен даже связаться со своими телохранителями. "Братья... - подумал Коэн, скрежетнув зубами от понимания глубины ситуации. - Что случилось? Последнее, что я помню, это родник, который мы расчистили перед входом в туннели дварфов. Потом провал в памяти, только какое-то молочное сияние".

- Очнулся? - послышался рядом с ним мужской голос, и Коэн дёрнулся, забыв, что заботливые хозяева связали его. Повернув голову, он всмотрелся в сумерки, разгоняемые только небольшим светильником, стоящим за камнем у тёмного провала, ведущего куда-то вглубь пещер, и нещадно трещащего от сгоравшего жира. Он рассмотрел стоящего у стены человека, одетого в странную одежду из шкур и кожи, которая словно размывала его фигуру, растворяя в темноте. В том месте, где у обычных людей находятся глаза, светились два золотистых кружка, словно у горного кота. Но у мохнатых хищников они были зелёные... - Вижу, что очнулся. Сереброволосый, ты понимаешь общий? Или совсем дикий?

Гортанный голос, в котором звучал странный акцент, напоминавший говор жителей гор на границе Империи и степи, неподалёку от Долины, был достаточно низким и вместе с тем негромким. Слова общего языка он выговаривал слишком правильно, но окончания смазывал.