Врата тьмы

Ребекка вздохнула.

— Это так я должна бороться с Тьмой. Понимаешь, Роланд? Это не так важно, но это я должна.

— Отлично понимаю, детка. — Он взял ее руку и слегка сжал. — И ты права. Самые обычные вещи важнее всего. Это и есть то, что мы хотим сохранить.

Ребекка улыбнулась, и тепло этой улыбки обняло Роланда, как две сильные руки.

— Я знала, что ты поймешь, — ответила она. Освободила руку и пошла к двери. Снимая цепочку, она обернулась.

— Сегодня пятница, — сказала она, заметив счастливое совпадение. — А по пятницам я делаю плюшки с черникой!

И ушла.

Роланд покачал головой, закрыл дверь на цепочку и пошел в ванную. Выйдя оттуда, он остановился около кровати и посмотрел на Эвана. В полумраке алькова кожа Адепта неясно светилась. Голова его была откинута, переливающиеся волосы разметались по подушке, и обнажилась тонкая линия шеи. Почти все кровоподтеки исчезли, уродливые раны затянулись тонкими белыми шрамами. Рука с длинными пальцами лежала на животе. Другая рука откинулась в сторону, будто и во сне он старался удержать Ребекку, и сейчас рука свесилась вниз. Роланд поднял ее и осторожно положил на простыню.

«Он сейчас, почти исцеленный, кажется куда уязвимее, чем вчера с такими страшными ранами».

Роланд ощутил наплыв чувств и попытался найти им определение. Это не было желание, хотя он теперь уже не мог — и не хотел — отрицать его тепло. Это не была жалость, хотя и она имела место. Неделю назад Роланд чувствовал, куда это может привести, и не шел дальше. Неделю назад он был другим человеком.

Роланд вышел из алькова.

«Это любовь».

Не к Эвану, если разобраться. Но к тому, чем был Эван. К тому, на что согласился Эван. На страдание и возможную гибель, чтобы мир, не его мир, не попал во власть Тьмы.

Чувствуя, что больше ему не уснуть, Роланд взял Терпеливую, сел на табуретку и начал играть, чтобы дать выход чувствам. Слова сами приходили к нему, и он позволил им свободно изливаться. Когда он допел, розовый свет зари уже давно сменился ярким солнцем летнего дня. Да, он нашел свою главную песню.

Это был отрывок из его старой песни, одной из тех, про которые Ребекка сказала, что «они неполные». И вдруг слова обрели новый смысл.

Роланд встал, потянулся и вдруг понял, что играл перед публикой. Но его слушатели слишком быстро исчезли с последним аккордом, чтобы их можно было УВИДЕТЬ. Лишь краем глаза он сумел уловить это стремительное движение и почувствовал, что песня им понравилась. Роланд глянул на часы. Девять сорок пять? Он играл четыре часа?

«О Господи! Время и вправду летит незаметно, когда играешь… когда играешь… когда играешь так, как я сейчас».

Но от четырех часов неподвижности у него даже ноги не затекли. Чувствовал он себя отлично. Только во рту так пересохло, что язык прилипал. К счастью, Роланд вспомнил, что в кармане у него полпачки жевательной резинки без сахара. Только в каком кармане? Два медиатора, рецепт из «Доминиона», шестьдесят два цента, письмо из Тулзы… А, вот она! Со вздохом облегчения Роланд сунул резинку в рот. Теперь можно продержаться до первой чашки кофе.

Медиаторы, рецепт и монетки он засунул обратно в карманы и посмотрел на письмо внимательнее. Оно было неожиданно тонким, — ведь их ежемесячная корреспонденция бывала обычно потолще, — но он надеялся, что ничего плохого не случилось. Глянув в сторону алькова и убедившись, что Эван еще спит, Роланд снова сел и открыл конверт.

Там было два листка. На первом одна фраза: «Не знаю почему, но думаю, что тебе это может пригодиться». На втором написанные от руки прыгающие ноты — очевидно, писали в спешке. Мелодия, гармония, аккорды — все было. И стихи…

Роланд прислонил лист к чайнику и снова достал гитару. Напевая себе под нос, он медленно прошелся по аккордам. Это было нетрудно — ре-мажор, ре-минор, до-мажор, ре-минор, но потребовалось время, чтобы объединить их в странную мелодию. Наконец Роланд кивнул и начал сначала, на этот раз напевая со словами.

— Роланд!

Столько силы было в этом возгласе, что Роланд вскочил и обернулся.

— Роланд, где ты взял эту песню? — В дверях спальни, сверкая глазами, стоял со всклокоченными волосами Адепт Света. Он учащенно дышал.

— Прислала подруга, — ответил Роланд, стараясь говорить спокойным голосом. Он опасался, что столь неадекватная реакция Эвана — следствие полученных ранений. — А что?

— Да это же ответ! Не понимаешь? Это же вызов Богини!

— Вызов Богини? — недоверчиво начал Роланд и замолчал. Он не так уж много читал — прав был дядя Тони, но помнил из курса сравнительной мифологии, что еще до олимпийских богов люди почитали какую-то богиню. — Ладно, пусть будет вызов Богини.

Однако это звучало странно, хотя в последнее время к странностям было не привыкать.

И тут всплыло другое воспоминание. Голос миссис Рут.

«Этот мир — буферная зона между Тьмой и Светом. Когда в нем зародилась жизнь, вокруг него воздвигли барьеры».

Роланд вытащил рецепт из «Доминиона» и повернул другой стороной.

«Кто воздвиг барьеры?»

Он молча передал бумажку Эвану, готовый поспорить, что знает ответ.

— Какой же я идиот! — воскликнул Адепт, сначала прочитав записку миссис Рут, а потом пробежав слова песни. В его голосе слышалось ликование. — Мы можем его остановить!

Рассмеявшись с облегчением, Эван сгреб Роланда за плечи и сжал в объятиях.

— А теперь, — Эван отпустил Роланда и взмахнул рукой, — мы…

— Хм, Эван… — Роланд сглотнул слюну. Прикосновение тела Эвана не давало ему собраться с мыслями. — Ты бы все-таки сначала хоть что-то на себя надел…

Эван посмотрел на себя, потом на Роланда.

— Извини, — сказал он и исчез в алькове.

«Не очень-то ты смутился, — подумал Роланд, не в силах стереть со своего лица глупую улыбку. — Ладно, сначала спасем мир. А потом подумаем… обо всем остальном».

Когда Эван вернулся, разорванная вчера одежда была на нем чистой и новой. Браслеты и серьги искрились светом, и даже значок с веселой мордой вернулся на футболку.

— А теперь, — снова начал Эван, оборачивая вокруг бедер и застегивая третий пояс, — займемся делом.

— Как? — поинтересовался Роланд, укладывая Терпеливую в футляр. — Этой песней вызовем какую-нибудь богиню, и она отправит Тьму туда, где ей надлежит быть?

Эван вытащил из холодильника яблоко и впился в него зубами.

— В сущности, так. — Он вытер тыльной стороной ладони сок с подбородка.

Роланд откинулся назад.

— Тут должно быть что-то еще.

— А тут и есть что-то еще, — жизнерадостно согласился Эван.

— Что именно?

— Не знаю.

— Ни хрена себе!

— Послушай, Роланд, в этом городе миллионы людей. Среди них должна быть колдунья.

— Тебе, кажется, слишком сильно дали вчера по голове. Ведьм, уродливых бородавчатых старух с метлами на свете не бывает. — Тут его пронзило внезапное воспоминание о запеченном до корочки ребенке, и он сжал губы так, что они побелели. — Здесь по крайней мере.

— Да, таких не бывает, — согласился Эван. Его голос отвлекал от пережитого не так давно ужаса. — Но ведьмы, или жрицы, как их называли язычники, почитатели прежних богов, вполне реальны. Нам надо только их найти. И они подскажут, как использовать эту песню.

Роланд вздохнул и встал.

— Ладно, — сказал он и вдруг обнаружил, что улыбается. Настроение Эвана заражало. — Как будем искать? По телефонной книге?