Черный тан

Мальчик ошибся. Его предыдущая попытка, прерванная матерью, оказалась не совсем безуспешной. Демон был разбужен и поднят из самых глубин мрака. Это заклинание, как и любое другое, приносит такому существу боль, и он обязательно должен появиться, чтобы избавиться от нее. Вмешательство же Фирр послужило причиной того, что он вместо забвения попал в преддверие ада и был обречен на долгие часы, заполненные болью. Короче, когда демон появился, он был очень и очень зол…

Фирр уже бежала через залитый дождем пляж, когда из пещеры раздался первый слабый детский крик. Из-за ливня она плохо видела, но было заметно, что вход в пещеру освещен мерцающим светом высвободившейся энергии. Это означало, что ей предстоит принять вызов и что битва будет очень трудной даже для нее.

Когда Фирр вбежала в пещеру, перед ее глазами предстала картина, превосходившая все самые ужасные кошмары любой матери.

Демон материализовался. Выбравшись из своего заключения, он обрел физическую сущность. Возглас облегчения, готовый сорваться с губ Джала, был оборван черной когтистой лапой. Костлявое тело рванулось вперед. Демон схватил мальчика и приблизил к своей морде с желтыми глазами и огромными зубами, обдав дыханием таким же зловонным, как преисподняя, откуда он явился. В этот момент Джал закричал, так как был уверен, что чудовище собирается откусить ему голову. Но реальность была еще ужаснее: демон убивал, вбирая жертву в себя. Бросив быстрый взгляд на своего мучителя, он прижал мальчика к бесформенному грубому телу. Джал еще раз вскрикнул и затих, почувствовав обжигающий контакт между собой и демоном. Теряя сознание, он вспомнил последнее слово заклинания, но было слишком поздно.

– Отпусти его сейчас же! – Голос Фирр эхом разнесся по пещере. В нем звучала материнская ярость, такая же непоколебимая, как скалы. – Отпусти ребенка немедленно, грязная скотина!

Она не могла убить его, так как боялась причинить вред Джалу, но начала произносить слова, которые мальчик не успел выучить, заклинание сдерживания и подчинения. Слова вырывались так быстро, как только возможно, чтобы сохранить форму, но отчаяние переполняло богиню. Джал поглощался черной массой тела демона. Голова мальчика откинулась назад и безвольно повисла, женщина боялась, что уже потеряла сына. Наконец, когда было произнесено последнее слово, демон подчинился ее воле. Фирр показалось, что прошла целая вечность. Если ее сын мертв, как она считала, чудовище останется в этом мире, обреченное на вечную агонию. Это будет ее местью.

– Стой спокойно! – скомандовала она.

Демон послушался, хотя процесс поглощения не прекратился, так как уже стал необратимым. Непоглощенной осталась только голова мальчика. Глаза у него были закрыты. Фирр подошла к неподвижному демону, дотронулась до виска сына и почувствовала тонкую ниточку биения его упрямого сердца. Но сейчас перед ней стояла дилемма. Она знала лишь одно, заклинание, которое могло отделить тело мальчика от чудовища. Необходимо покрыть его лицо символами охраны и защиты, однако магия хаоса останется с ним на всю жизнь. Если она не научит своего сына всему, что знает о хаосе, шансы его дожить хотя бы до одиннадцати лет ничтожны.

Вздохнув, мать достала из-за пояса кинжал и пузырек с голубой пудрой, предусмотрительно захваченные с собой, и начала резать прекрасное лицо своего мальчика, присыпая раны пудрой и бормоча разные слова. Фирр не умела исцелять. Собственный поврежденный глаз был тому доказательством, но, возможно, ее простое колдовство сможет облегчить боль.

Вот так, совершенно неожиданно для Джала, исполнилось его заветное желание. Знания, которые он так жаждал получить, теперь оказались необходимы для его спасения. Леди Фирр плакала, делала надрезы, посыпала их пудрой и думала о том, что людям следует быть очень осмотрительными со своими желаниями…

Сегодня выдался тяжелый день. Иногда искривленные конечности Тристана начинали сильно болеть, словно предупреждали, что события могут получить неожиданное развитие. Особенно болела шея. Ноющая боль растекалась по спине сверху донизу. Оставалось лишь завернуться в одеяло и держать спину в тепле. Отец пошел в амбар, где бродит Риган, одному богу известно. Она считала себя самостоятельной и иногда исчезала на целый день, возвращаясь домой замкнутой и непокорной. Талискер ничего на это не говорил, но Тристан знал, что отец обеспокоен своенравным поведением дочери. Риган могла бы с легкостью избавить отца от волнений, сообщив, что находится на ферме своего друга Морага, живущего на другом конце долины, однако девушка предпочитала ничего не говорить, играя в какую-то игру, понятную ей одной.

Возможно, благодаря своей болезни Тристан стал очень хорошо разбираться в людях. Он знал, что после смерти его матери Уны, Риган и отец держались на расстоянии и были холодны. Никто не говорил об Уне, и Тристану, находившемуся в центре этой ледяной злобы и скорби, очень не хватало матери.

Юноша смотрел в окно, с нетерпением ожидая возвращения Риган, и наконец увидел всадника, спускавшегося с горы. Еще издалека Тристан понял, что это не сестра – всадник сидел в седле гораздо более уверенно, чем женщина. Поверх зеленого пледа на нем был черный плащ для верховой езды. Когда он подъехал совсем близко, ветер сдул с его головы капюшон. Тристан вскрикнул и, несмотря на боль в ногах, направился к двери, выскочил на улицу и побежал к конюшням.

– Папа, папа, иди скорее! Дядя Сандро приехал! Сеаннах приехал!

Талискер выбежал из конюшни; мальчик заметил, что отец улыбается. Как редко теперь приходилось видеть на его лице улыбку, делавшую Дункана намного моложе. Они стояли бок о бок, наблюдая за приближающимся всадником. Мальчик подпрыгивал на месте и махал рукой.

Сандро спешился и тепло обнял Талискера, затем повернулся к Тристану.

– Трис… как же ты вырос! – Он ласково взъерошил ему волосы. – Я очень хотел тебя повидать. – Но Тристан мог с уверенностью сказать, что у сеаннаха было серьезное дело. За его улыбкой скрывалась какая-то тревога. – Трис, мне надо поговорить с твоим отцом. Не мог бы ты поставить Джаггера в стойло и накормить его?

Мальчик улыбнулся – Джаггер был массивным животным, около метра восьмидесяти высотой и абсолютно черным.

– О, у Триса особый подход к лошадям, – заметил Талискер. – Он может приручить любое животное.

Тристан просиял от похвалы отца и повел Джаггера в стойло, спокойно разговаривая с ним.

Тристан не очень разбирался в отношениях сеаннаха с отцом. Когда он был маленьким, мама рассказывала, что они – особые люди, пришедшие из другого мира для того, чтобы сражаться в Руаннох Вере и Сулис Море. И хотя она казалась совершенно серьезной, мальчик считал, что это одна из историй сеаннаха, придуманная, чтобы поразить сына военными подвигами отца. Он знал, что оба мужчины – ветераны баталий, хотя его отец никогда об этом не говорил. Также Тристан знал, что родился в Сулис Море, и его родители переехали в долину, когда мальчику исполнилось всего несколько месяцев. Кое-что необычное было и в дяде Сандро. Он обладал кожей очень красивого цвета с золотистым оттенком, но светлее, чем у сидов. Возможно, он на самом деле приехал из дальних южных районов, а может быть, даже из-за моря. Так или иначе, в сеаннахе чувствовалось что-то необычное, что делало его редкие визиты особенными и очень волнующими.

Трис стал привязывать Джаггера и вдруг осознал, что слышит обрывки разговора мужчин. Видимо, они все еще находились на улице.

– Да нет, Сандро, – в голосе отца звучало недоверие, – ведь он совсем еще мальчик.

– Перестань, Дункан, – мягко возразил ему Сандро, – ты знаешь, что все совсем не так. В четырнадцать лет мальчик уже считается достаточно взрослым, чтобы погибнуть в бою.

Тристан затаил дыхание, испугавшись, что какое-нибудь неосторожное движение выдаст его или не удастся расслышать ответ отца.

– Не надо мне напоминать об этом, – угрюмо заметил Талискер, – я тоже их видел. Совсем еще дети. Но Тристан… другой. Я планировал оставить его с собой.