Сага о Гильгамеше (СИ)

      -- Маюсь, как девица перед свадьбой, - пробормотал он.

       Войдя в святилище, он положил обе рыбины на алтарь, сделал шаг назад и воздел руки к небу.

      -- О мой отец, несравненный Лугальбанда! - воскликнул он. - Я пришёл к тебе за советом, ибо дух мой смятён и пребывает в унынии. Не откажи своему недостойному сыну, дай ему знак, как спасти Урук. Помощь твоя не останется без награды. Я дарю тебе эту вкусную свежую рыбу, дабы ты снизошёл к терзаниям своего слабого отпрыска. Да не отвернётся твой лик от того, кому ты препоручил заботу о священном граде владычицы Инанны. Да преисполнится существо твоё рвением, и да откроются глаза мои на то, что я должен увидеть, и уши мои - на то, что я должен услышать.

       С этими словами Гильгамеш надрезал тело одной из рыбин, окропил её кровью пол, а внутренности вывалил в стоявший рядом с жертвенником чан. Взяв другую рыбу, он отсёк у неё голову, обмазал кровью глаза и губы Эрешкигаль, покапал на поверхность жертвенника. Совершив все эти действия, он выбросил рыбин в пламя. Святилище наполнилось дымом, ноздри Гильгамеша резанул острый запах горелого мяса, тлеющей чешуи, ладана и крови. Полной грудью он вдохнул эту убийственную смесь, глаза его расширись, волосы зашевелились на голове. Статуя ужасной Эрешкигаль вмиг исчезла в красноватой мгле, сменившись фигурой отца. Из-под багрово-серой завесы проступили мощные руки, круглая голова на короткой шее, большой нос. Рот Лугальбанды дышал смрадом, глазницы зияли чёрными провалами, уши сгнили и превратились в короткие уродливые отростки, тело источало запах тлена. Печень Гильгамеша наполнилась горем. Упав на колени перед родителем, он возопил, протягивая к нему руки:

      -- О божественный родитель мой, давший мне жизнь! Благодарю тебя, что ты услышал мои молитвы. Скажи, отчего облик твой столь печален? Неужто жертвы мои оскудели, и боги перестали заботиться о тебе? Или всесильная Эрешкигаль решила отвергнуть приношения нашего рода? Отчего участь твоя вдруг переменилась, и образ твой стал столь безотраден? Дай мне ответ!

       Однако Лугальбанда ничего не ответил ему. Голова его вдруг упала на грудь, тело заколыхалось, начало дрожать будто в судороге и внезапно рассыпалось в прах. Пламя ликующе вознеслось к потолку, языки его слизнули бренные останки великого воина и алчно потянулись к Гильгамешу. Вождь оглянулся, ищя спасения, но увидел лишь полыхающий Урук за спиной и обугленные трупы на улицах. Город был мёртв, и только на пристани возле самой воды безутешно рыдала молодая красивая женщина. Странно было видеть этот прекрасный, хотя искажённый страданием, лик посреди руин и дыма. Но ещё удивительнее было то, что пламя как будто боялось подступиться к ней, оно обходило её стороной, беспощадно выжигая окрестные дома. Этот образ - плачущая женщина в окружении неистовой стихии - особенно поразил Гильгамеша. Он закрыл глаза ладонями и закричал - дико, надрывно, как кричат люди в невыносимой муке. И когда крик его, бесконечно долгий и полный отчаяния, наконец затих, Гильгамеш вдруг обнаружил, что видение ушло, а он сидит на полу святилища и держится руками за волосы. Огонь горел у ног Эрешкигаль, львы и буйволы охраняли покой умерших, кровь на алтаре тускло переливалась в свете пламени. Вождь поднялся с колен, повёл головой, разминая затёкшую шею, и заковылял к выходу. В ушах у него шумело, ужасное видение неизжитым кошмаром стояло перед глазами, растравляя изнемогающее сознание.

       На выходе его встретила мать. Лицо её было разгневано.

      -- Что ты сделал с Луэнной? - спросила она.

       Вождь смерил её тяжёлым взглядом.

      -- Разделался с предателем, - глухо ответил он.

      -- Ты отверг того, кто был верен тебе.

      -- Я покарал предателя, - упрямо повторил Гильгамеш.

      -- Какой демон вселился в тебя, что ты перестал доверять своим слугам?

       Вождь с ненавистью посмотрел на неё.

      -- Уйди, - проговорил он, дёргая щекой. - Уйди, пока я не приказал взять тебя под стражу.

       Мать отшатнулась, с изумлением глядя на сына.

      -- Что творится с тобою, сын мой? Отчего ты так ожесточился? Луэнна верно служил тебе. Он был лучшим сангой^[15] из всех. Кто теперь заменит его?

      -- Неужто ты думаешь, не найдётся охотников? - криво усмехнулся Гильгамеш.

      -- Будут ли они так же верны тебе?

      -- Мне не нужна их верность. Собака служит за кость. Пока сила на моей стороне, они не оставят меня. - Гильгамеш отодвинул мать и зашагал к лестнице.

      -- Смотри, как бы эти собаки не съели тебя! - крикнула Нинсун ему вслед.

       Гильгамеш вздрогнул, но не обернулся. Взойдя по лестнице, он прошёл в гостиную и громко хлопнул в ладоши. На зов явился старый раб.

      -- Позови сюда Курлиля, распорядителя амбаров. И разошли рабов по городу, пусть объявят жителям, что сегодня за час до захода солнца я буду говорить на площади.

       Раб беззвучно отступил в коридор. Через некоторое время прибежал запыхавшийся Курлиль. Лицо его было бледно, руки заметно подрагивали.

      -- Господин хотел видеть меня? - пробормотал он, падая ниц.

      -- Встань, Курлиль, - покровительственно сказал ему Гильгамеш. - Отныне ты - санга. Старейшин, сидящих внизу, держи как пленников. Пусть едят ячменный чурек и лук, пьют одну воду. Воинов же корми вдвойне против прежнего. Закрой все ворота в Дом неба, поставь на стенах верных людей с оружием. Стражам и жителям, которые будут недовольны, скажи - я велел. Поставь по одному дозорному на крышах дворца и храма. Пусть сменяются каждый двойной час и немедленно сообщают, если заметят какое движение возле города. Мастерам, что работают для Инанны, увеличь довольствие и распусти по домам. С торговцами все дела прекрати. Запомнил?

      -- Я всё запомнил, господин, - торопливо произнёс Курлиль, не поднимая лица. - Всё сделаю, как ты сказал. Пусть господин знает: я, как верный осёл, пойду, куда мне скажут и сделаю всё, что велят. Боги да ниспошлют тебе долгую жизнь! Ибо как Солнце дарует всем тепло, так ты даруешь Уруку...

      -- Ладно, довольно, - нетерпеливо поморщился Гильгамеш. - Отправляйся.

       Курлиль согнулся в поклоне и попятился к выходу, не распрямляя спины. Гильгамеш в задумчивости сделал круг по комнате, присел на циновку, ещё раз хлопнул в ладоши.

      -- Сикеры мне, - приказал он вбежавшему рабу.

       Откинувшись спиной к стене, он наблюдал через оконный проём в потолке, как по небесному океану медленно проплывают ослепительно-белые сгустки пены. Разум его постепенно освобождался от остатков жуткого видения. Что хотели открыть ему боги, посылая этот кошмар? Кто была та женщина, что рыдала на берегу Евфрата? И отчего отец его был похож на бесприютную душу? Эти вопросы неотступно преследовали Гильгамеша, заставляя его подозревать худшее.

       Дождавшись сикеры, он прогнал раба и жадно припал к кувшину, захлёбываясь пьянящим напитком. Живот его набух тяжестью, борода пропиталась пенными струйками, стекавшими по подбородку. Громко рыгнув, Гильгамеш отставил пустой кувшин в сторону, вытер рукой губы и закрыл глаза. Покой нашёл на него, мир представился простым и понятным. "Я - орудие богов, - подумал он. - Мне не в чем каяться перед Эрешкигаль. Я исполняю волю Энлиля, который карает Киш моими руками". Но тут ему опять вспомнился страшный облик отца и объятый пожаром Урук. Тоска охватила Гильгамеша. Он снова и снова возвращался мыслями к событиям утра, и думал - не напрасно ли всё?

       Так он просидел, наверно, целый час. Ладья Уту зависла над оконным проёмом, любопытствующий бог с интересом заглядывал туда, наблюдая за своим потомком. Гильгамеш ощутил лёгкое жжение на коже, взглянул на солнечные зайчики, прыгавшие по стене, и вдруг вскочил, как ошпаренный.

      -- Баба! Плакса! - заорал он, с силой поддевая кувшин. - Сопляк! Нюни распустил...

       Он вышел из гостиной, пинком разбудил прикорнувшего раба.