Повесть о Ратиборе, или Зачарованная княжна-2

— А здесь у нас навалом хронофагов, — мурлыкнул я. До этого я не принимал участия в разговоре, потому что думал. Размышлял. — Насколько я понимаю, все дело именно в них. А вовсе не в богатырском комплексе. Потому что я сомневаюсь, что наша Леонидия родила сына каким-то там чудесным способом. Или — еще невероятнее! — зачала от листика базилика. Скорее всего, дело в нашей квартире. Квартирка-то у нас не вполне нормальная…

— Возможно, — буркнул Ворон. — Но окончательный диагноз можно поставить только после полного обследования пациента. И, кстати, должен вас огорчить: и богатырский комплекс, и заражение хронофагами необратимы в принципе. Время можно остановить, но не повернуть вспять.

— Даже яблочком? — не поверил Домовушка.

— А где я тебе их возьму, яблочки? — вконец разъярился Ворон. — В Тридевятом Царстве? Так у нас и проблем бы не было, если б мы могли туда добраться!

— Насколько я понимаю, — сказал Паук как всегда тихо, — пока что нужно определиться с причинами инцидента. А тогда легче будет думать о средстве спасения. Опять же насколько я понимаю, заражение хронофагами может повлечь за собой не только преждевременное взросление, но и преждевременное старение, и даже смерть…

Ворон и я с ужасом переглянулись. Мысль об этом как-то не пришла в наши мудрые головы.

Зато Домовушка заметался по кухне, как вихрь.

— Скорей! — кричал он, — шибчей! В лабаторию! Младенчика спасать, а то ведь от старости помрет, болезный, от дряхлости!

Попутно он швырял на разложенный на столе платок всякую еду: яблоки (не молодильные), сухари, низки лука, чеснока и красного стручкового перца (не болгарского, а горького), пучки сушеной петрушки и укропа, и что-то еще, столь же мало съедобное. Я, с двух-трех секундным опозданием, тоже начал метаться, но уже по всей квартире, разыскивая магоочки. Ворон, последним из нас пользовавшийся ими, куда-то их задевал.

Домовушка увязал платок в узел и устремился в бабушкину комнату, к шкафу. Я не нашел искомое, но поспешил за ним. Ворон летел над нашими головами и ругал меня за халатность: де, я вовремя не спрятал такой необходимый нам и ценный для нас прибор, и теперь он, Ворон, будет вынужден полагаться на слова недоучки и профана (меня, то есть) в таком важном деле, как наблюдение симптомов вызванного магией заболевания. Я огрызался, что с помощью очков хронофаги не видны, уж скорее я их увижу своими собственными глазами, чем Ворон сквозь магические стекла. Паук, верхом на Петухе, мчался за нами. Петух, которого довольно бесцеремонно разбудили, дремал на ходу и норовил спрятать голову под крыло. Любопытствующий Жаб тяжело прыгал сзади. Вы спросите, а где в это время был Крыс? Мы не знали, и нас это не интересовало. Крыс редко принимал участие в наших совещаниях, разве только для того чтобы раздражать нас своими ехидными замечаниями. Скорее всего (по моему мнению) он завалился спать, устав за прошедшие сутки, которые он провел не дома, да еще плотно покушав и выпив. Я ошибался, но об этом узнал после.

Глава седьмая, в которой мы лезем в шкаф

Возле шкафа Домовушка притормозил.

— Веревочку бы надобно, — пробормотал он, — обвязаться.

— Ни к чему! — каркнул Ворон, — я знаю дорогу!

— Тебе-то дорога ведома, а вот нам с Котком не заплутать бы. Темень же там!

— Коты видят в темноте, — сказал я, открывая тяжелую дверь. Я не испытывал страха, но некоторое неприятное чувство боязни слегка щекотало мои нервные окончания.

Из шкафа на меня пахнуло свежим дуновением легкого сквознячка. Это было странно.

— А почему оттуда дует? — спросил я, почему-то шепотом.

— А там, в этих изверениях, дырки есть, — тоже шепотом ответил мне Домовушка. — Дыры для выхода. Очень-но опасные. Сунешь туда голову — можешь и навек без головы остаться.

Домовушка явно робел соваться в шкаф без страховки.

— Вперед! — скомандовал Ворон. — И перестань нести чушь. Естественный сквозняк вызван тем, что стационарный хроностазис сообщается с соседними измерениями. В соседних измерениях ты действительно можешь остаться без головы, но не навек, как утверждает этот невежда, а всего только на некоторое время, до того момента, пока ты не покинешь это измерение и не вернешься в наше. Кумулятивный эффект.

Причем здесь кумулятивный эффект — этого даже я не понял. Но я разделял с Домовушкой нежелание соваться в шкаф без страховки. Можете назвать меня трусом.

Веревка нашлась на полочке над дверью. Там же валялся и сачок, которым когда-то Лада ловила разбежавшихся по квартире хронофагов.

— Ой, что я нашел! — воскликнул я радостно. — Сачок! Тут же индикатор имеется!

Рядом в старом пластмассовом футляре лежали и магоочки.

— Вот видишь, — сварливо сказал Ворон, — нет бы на месте посмотреть, а ты всю квартиру перевернул в поисках. Какой же ты все-таки безалаберный!

— В первый раз слышу, что место очков в шкафу. Да еще что у них футляр имеется! — огрызнулся я, обвязывая себя веревкой вокруг живота. — Ты всегда их клал возле пишущей машинки!

— Это чтобы они были у меня под крылом, — по-прежнему сварливо объяснил Ворон. — А место их здесь, на полке. Ну, вы, давайте побыстрее, что вы там копаетесь!

— Сей момент, — пробормотал Домовушка, обматывая себя веревкой и закрепляя свисающий конец. — Вот я ужо и готов. Светильник токмо осталось засветить…

«Светильником» Домовушка называл электрический фонарик. Также нашедшийся на полочке над дверью. Еще там лежали: клубок суровых ниток, с десяток деревянных лучинок, стянутых аптекарской черной резинкой, плоскогубцы, какая-то книжка карманного формата и большой гвоздь. Может быть, серебряный — он поблескивал в тусклом свете фонарика.

И мы, наконец, двинулись.

Паук на прощанье помахал нам лапкой, Жаб квакнул что-то неразборчивое. Надеюсь, он пожелал нам счастливого возвращения, а не предрек, как всегда, какую-нибудь беду.

Домовушка с фонариком шел впереди. Ворон сидел у него на плече, я плелся сзади. Плелся, потому что Домовушка в своей двуногой форме ходил гораздо медленнее, чем я на четырех лапах, а обгонять его мне не хотелось. Некоторое время фонарик горел довольно тускло, потому что за нашими спинами виднелся светлый прямоугольник открытой двери шкафа. Потом тропа резко свернула, и фонарик стал гореть ярче. В его свете блеснули глянцевые иглы новогодней нашей елки.

Здесь тропа или, скорее, коридор, ограниченный стеллажами, раздваивался. На стеллажах громоздились кульки, мешки, свертки, грудами лежали бумаги и валялась всякая всячина: поломанные стулья и табуретки, старые игрушки, часы без стрелок и иной хлам, каким обрастает человеческое жилье за добрую сотню лет. А вот пыли на всем этом не было, деревянные игрушки, даже и облупившиеся, поблескивали лакированными бочка́ми, поблескивало и стекло часов, а на обложках старых книжек я даже различал буквы заголовков.

Ворон скомандовал:

— Направо! — но каркнул не очень громко, вполголоса. Темнота и тишина, царившие здесь, действовали угнетающе даже на него. А меня очень бодрило ощущение обхватившей мой живот веревки.

Мы свернули направо, потом еще раз направо, потом ступеньками вниз, потом наш путь пересек широкий коридор. Образовывавшие его стеллажи были пусты.

— Странно, — сказал Ворон. — Здесь должно быть много бумаг, все Бабушкины архивы.

— Заплутали! — завопил Домовушка, роняя фонарик. Фонарик мигнул и погас. — Как есть, заплутали!

— Ничего не заплутали, а кто-то спер Бабушкин архив, — буркнул Ворон. Употребление им нелитературного и грубого слова «спер» доказывало, что он в растерянности, и что мы, кажется, в самом деле заблудились.

Говорят, коты видят в темноте. Это не совсем так.

Действительно, при очень слабом освещении, безлунной ночью или в неосвещенной комнате я вижу прекрасно. Но здесь, в кромешной тьме, я не видел ничего, а движения своих спутников угадывал по шороху. Шелест крыльев Ворона, а потом легкий топоток его лап указал мне, что Ворон слетел с плеча Домовушки и приземлился на пол. Шуршание Домовушкиной одежды, очень слабое шуршание, вы бы в жизни не услышали! — подсказало мне, что Домовушка нагнулся. Негромкое пошлепывание его ладошек, а затем едва слышные щелчки заставили подумать о поисках фонарика и последующей попытке зажечь лампочку.