Спрятанная принцесса (СИ)

Мадлен скрестила руки на груди, потом с напускной озабоченностью спросила:

– Так говорят жрецы?

Фермер постарался отвести глаза, когда девушка поймала его взгляд.

– У вашей сестры дурной глаз, госпожа, спаси нас Единый, – бросил он Ирэн.

– Нахал! – воскликнула та, перенося гнев с Мадлен на него. – Я не потерплю таких слов в нашем доме, предупреждаю!

– Да, – вздохнул Сомерс. – Иноземцы.

Ирэн поджала губы. Ее оливковая кожа и темно-карие глаза свидетельствовали, что она родилась далеко отсюда, на границе с южными землями. Хотя Ирэн предпочитала говорить с сестрой на эстэррском, она всегда болезненно воспринимала намеки на то, что она не чистокровная эстэррка, как ее муж.

– Ты отнял у меня слишком много времени. Обратись со своими жалобами к господину Пунту, – высокомерно произнесла она, давая Сомерсу понять, что его аудиенция окончена.

– Так и сделаю, госпожа. Я хочу, чтоб он заплатил мне десять золотых за индюка и еще двадцать серебряных за потерю кур.

– Десять золотых! – вскричала Ирэн и стиснула зубы, с ненавистью глядя на обнаглевшего фермера. – Да ты никогда в жизни не видал таких денег! Почему это господин Пунт должен платить за твоего больного индюка? ДА и за эпидемию мы распачиваться не будем.

Сомерс прищурился и выдал всё как на духу.

– Он ваш муж и господин над вашей сестрой, разве нет? Моя жена говорит, вчера девочка была у нас, дала ей хорошие подарки, чтобы та пустила ее в курятник. А сегодня вся птица сдохла… Это дела ведьмы, я знаю. Вы держали тут иноземную колдунью, та обучила девочку невесть чему, и вот что вышло! Мой индюк должен был продаваться на ярмарке в Монтэрре, а теперь лежит мертвым камнем!

– Госпожа Эдэль не ведьма, – твердо сказала Мадлен. – Она была послана самой бабушкой Мериндой, храни ее Единый, и научила меня целительству.

– А чему еще она вас научила? Ходить тайком по окрестностям и встречаться с мужчинами на мельнице, да? Как раз в этот день!

Не решаясь поднять глаза на сестру, Мадлен почувствовала, как у нее подгибаются колени. Всё тайное слишком быстро стало явным.

– Я не сделала ничего плохого вашей птице, Сом, – сказала она. – Эдэль учила меня лечить животных, а не вредить им.

– Встречалась с мужчинами на мельнице? – спросила Ирэн на южном наречье.

– Я только проходила мимо сэра Тэдора, когда он собирался уезжать, – быстро ответила Мадлен на родном языке. – И сказала ему несколько слов на прощание.

– Мэд, ты несусветная маленькая дура, – прошипела сестра сквозь зубы. – Боги, ты кончишь уличной шлюхой из-за своего безрассудства!

Мадлен опустила голову. Ей нечего было сказать в свое оправдание.

– Иноземцы, – проворчал Сомерс, наблюдая за ними.

Ирэн тут же повернулась к фермеру.

– На мельнице определенно была не Мадлен. Она по моему приказу весь день провела в усадьбе. А ты… Мне очень не нравятся твои слова о дурном глазе и неприличные утверждения, которые позорят мою сестру. А теперь уходи.

Мадлен прекрасно понимала, что это затишье перед бурей, стоит фермеру покинуть усадьбу, как шквал негодования сестры обрушится на ее голову.

– Я хочу видеть господина Пунта, – упорствовал Сомерс.

– Убирайся! – приказала Ирэн. – Или стражник вытолкает тебя за ворота!

– Проклятые иноземцы! – огрызнулся Сомерс напоследок и, даже не поклонившись дамам, пошел к выходу.

Боль утраты. Что может быть сильнее. Мадлен сидела в роскошных апартаментах бабушки Меринды, до боли сжав руки. В ушах звенело, на глаза наворачивались слёзы. Всё, что происходило вокруг, казалось, было страшным сном, находящемся в неком отдалении от убитой горем девушки. Она слышала резкий голос спорившей с кем-то леди Кларис, но единственным отчетливым воспоминанием Мадлен был презрительный отказ Тэдора.

Прошло уже несколько недель, а она помнила каждое слово из письма господина Пунта, которое читала ей Ирэн, пока девушки занимались рукоделием в Бэлатэрре. И даже не имело значения, что жреческий суд в Монтрре, писал им сэр Пунт, отклонил как необоснованные все обвинения в убийстве птиц. Никого не волновало, что урон от падежа птицы возмещен сельским жителям с такой щедростью, на какую никто не смел надеяться.

В столице, читала Ирэн, перевернув страницу и многозначительно посмотрев на Мадлен, состоялось оглашение имен вступающих в брак. Тэдор Мирэй женится на некой Люсьен Жанэтт, вдове какого-то безвестного рыцаря с севера Эстрры.

– Госпожа. – Мадлен вздрогнула. Подняв голову, она увидела камергера в бело-красной ливрее. Он поклонился: – Ее светлость примет вас в спальне.

Мадлен осознала, что леди Кларис Кроуфорд и ее длинношерстную Ню провожают из приемной бабушки Меринды. Несмотря на раздраженный тон, Кларис казалась весьма довольной результатами визита. Когда почтенная леди проходила мимо, великолепная в своем тяжелом парчовом одеянии, Мадлен поклонилась, получив в ответ презрительный кивок и ворчливое мявканье от восточной кошки. Слащавый шлейф ее духов только разозлил удрученную девушку.

Должно быть, все отлично знали, что она впала в немилость у бабушки и та вызвала ее для беседы. Конечно, прием в личных покоях ее эльфийской светлости – это большая честь, даже ее любимая подруга Кларис не проникла дальше приемного зала, но все потому, что бабушка Меринда хотела в строжайшем уединении обсудить с внучкой ее похождения с птицей да джентльменами.

Мадлен проследовала за дворецким через приемную, мимо стоявшего под балдахином кресла для аудиенций. В спальне бабушка Меринда как раз снимала подбитый горностаем плащ, а горничная освобождала ее от неудобной шляпы, украшенной сверкающими изумрудами и серебряными рельефами.

Эльфийка обернулась, распущенные волосы черными волнами рассыпались по ее обнаженным плечам. Миндалевидные глаза удивительного темно-фиалкового оттенка пристально следили за тем, как Мадлен кланяется родственнице. Бабушка… одним богам известно, как эта женщина сумела сохранить молодость и красоту тридцатилетней яркой особы.

– Спаси вас и храни Единый, моя любимая бабушка, – сказала Мадлен и, не выпрямляясь, продолжала глядеть на синий крест, вытканный на шамсмаденском ковре. Повисла неловкая пауза. Каждая думала о своём. Главное, Мадлен от этого становилось страшно и неуютно.

– Боюсь, с тобой что-то неладно, Мэд, – тихо произнесла бабушка Меринда, с сожалением глядя на заплаканное лицо внучки.

Мадлен покачала головой и закусила губу, чтобы унять подступившие слезы. Гордость не позволяла ей обнаружить свои чувства ни перед Ирэн, ни перед слугами, ни перед деревенским жрецом.

– У тебя дрожат руки. Уберите этот табурет, поставьте к огню кресло. Принеси две пары комнатных туфель, одну зимнюю на меху. Я надену зеленый халат. И красное джомджомское вино для нас. Хорошо согретое и подслащенное. Садись, Мэд.

Бабушка отдавала служанке гору таких коротких указаний, и та лишь успевала кивать, запоминая каждое слово своей госпожи. Когда графиня отвернулась, Мадлен села, безучастно уставившись на огонь, и первые слезы медленно покатились у нее по щекам. После ухода служанки леди Меринда опустилась в кресло и поворошила в камине горящие угли. Говорить не хотелось. Страх обуял Мадлен с ног до головы. Хотя, если не выслушает и не поймёт бабушка, то больше и говорить не с кем.

– Когда успокоишься, расскажешь мне, что случилось. – бабушка положила ей на колени льняное полотенце.

Предательские слёзы словно ждали команды и полились ручьем. Мадлен закрыла лицо полотенцем. Когда они, наконец, остановятся?

– Твои руки слишком худы, – заметила бабушка.

Она специально говорила на другую тему. Знала же, что не надо спрашивать у внучки. От этого становилось спокойнее. Но стоит Меринде затронуть "ту самую" тему, внучка сорвётся и утонет в слезах.