Обязалово

Более примитивный факт: другую повариху такого класса я просто не найду. За время трёх (уже трёх!) своих путешествий по «Святой Руси» я вполне понял: дерьмо. Большая часть того, что подают на стол в дороге… Ребята, я не привередлив, я могу сожрать даже жареные гвозди. Но и отличить хорошее от плохого…

А сейчас она — опечалена. И как эта печаль даст отдачу по желудкам моих людей… Какие проявятся язвы желудков, панкреатиты, диабеты, просто — аппендициты. Всё это — здесь смертельно.

Ванька-прогрессор… Какой может быть прогресс, если у обученных, организованных тобой людей — поджелудочная железа сама себя переваривает?!

— Иване, а может ты на меня заклятие наложишь? Как на свою девку, на Трифену?

— ?!!! Домнушка, это же для отвращения мужчин, а не для приворота!

— И вот! И пусть ни один! И чтоб он знал! Что я через него… что насовсем…

И — снова плачет. «Торжествующий хакасец», «сводный гренадерский»… всхлипывает и заливается слезами.

Я на восемь с половиной веков старше этой женщины. Умнее, образованнее, продвинутее… И — столь же беспомощен. Я — боярский сын, они — мои холопы. Могу приказать. Они будут жить под одной крышей, спать в одной постели. Могу указать необходимое минимальное количество соитий в неделю и их продолжительность, придумать технологию контроля исполнения и установить наказания за нарушения…

Попаданцы иногда описывают свои любовные приключения и переживания, возникающие при этом проблемы и способы их решения. Для них, для попадунов. И почти никто не пишет о любовных переживаниях своих людей. О необходимости находить выход вот из таких коллизий. Иначе они разорвут твою команду. И тогда… — «полярный лис» всему прогрессу.

Жванецкий хорошо сказал про президента: «Наказать когда эти суки…». Но вот — повариха взгрустнула и не доглядела, ложкомойка — закрутилась и не домыла… И как ты будешь наказывать поносящего? Ему же даже «ума в задницу» не вложишь! Всё выливается.

В дополнение — чёткое ощущение собственного аутизма. Я не понимаю полностью этих людей. Нужно с младенчества «впитать с молоком матери» их ценности, их тезаурусы… Какие сказки она слышала в детстве, какие песни пела ей мать? Какое детское воспоминание, образ, персонаж нужно напомнить, чтобы успокоить, чтобы «оптимизировать» — внушить оптимизм. Золушку? С доброй феей, хрустальными башмачками, а главное — с грядущим неизбежным принцем? — Так здесь таких сказок ещё нет.

— Ладно, Домнушка, не плачь. А может ты себе другого найдёшь? Получше? А?

А что ещё посоветовать?

— Да не… да как же… Ваня! Ты только не казни его! Ты, когда нас женил, ты говорил… Ваня! Не надо! Пусть живёт. Гад ползучий… Я ж к нему… а он… к этой мокрохвостке… Чего ж мне делать-то, Ваня? Народ-то истинно говорит: насильно мил не будешь. Мила…

— Чего делать, чего делать… Взрослая женщина, умница, мастерица, красавица! А лепечешь как девка нецелованная! Быть счастливой! Не взирая ни на что, не обращая внимание на, и имея… ввиду всех! Домна, ты сама как есть — золото. На кой тебе эта лепёшка навозная вдоль бока? Да я тебя столько мужиков на выбор притащу! Из стольного города, из Смоленска. Копаться в них будешь — как курица в сору! Ножкой отбрасывать.

Ну вот, когда расквохтался, когда курицу изобразил — она хоть улыбнулась. Плакать перестала. Успокоилась, на меня платком махнула.

— Иди уж, поздно уже.

Собратья попандопулы! Кому из вас приходилось работать шутом? Не перед королями-императорами, а перед собственной холопкой? Скоморошничать и фиглярничать, чтобы ваша рабыня не плакала? Или это я один такой придурок, которому женщину просто жалко?

А насчёт мужиков — правда: надо будет бобылей в Смоленске набрать — демографическая ситуация у меня в вотчине… не выправляется. Беженцы её ещё усугубили — баб да девок у них больше.

Попадизм — это биквадратный маразм. Потому что, кроме технологии с экономикой, непрерывно по голове стучит психология с политикой. А маразм — потому что всё не так! Неправильно, по-средневековом — всё! А мне — разбираться, мозги корячить. Вместо «изобрести паровоз» — изобретаю аутотренинг для брошенной молодым мужем женщины. И вот за этим надо было вляпываться в 12 век? — А в какой?

Кстати, они же венчанные! Просто привести мужиков — «на, выбирай» — не получится. А развод — снова попа, денег платить…

Цыкнуть на этого Хохряковича? Типа: «стерпится — слюбиться»? Или там: «жена — не рукавица, с белой ручки не смахнёшь и за пояс не заткнёшь»? Может, его просто побить? — Она плакать будет…

Таких заморочек, как у Фильки и Домны — через одного. Хорошо хоть Трифена… Соскучился я. По дому.

На другой день завёз Артёмия к Маре. Та тоже ко мне с делами, с наездами… — но после. Умная баба: когда я ей ноги мечника показал — только шипанула:

— Пшшшёл с отседова, не мешшшай.

Если у Артёмия газовая гангрена начнётся… лучше бы я его в Новгород-Северском прирезал…

Теперь Рябиновка, владетель наш, родный батюшка Аким Янович. Чем-то он меня порадует?

Что там говорил Вольтер о целибате? — Всех правителей надо кастрировать. Уточню Вольтера: и владетелей — тоже.

Ещё в начале ноября Аким с Яковом перебрались из столь достопамятных мне сеней возле «гаечного недостроя» в тёплую избу. Недалеко — через дверь. Я туда и сунулся. Сидит задумчивый лаоконист Яков на лавке и тачает сапоги свои. Мрачный какой-то… Он и так-то… А тут — и вовсе… «тачальник-молчальник».

Чтобы все понимали: сапожник — это специальность. А ремонт сапог — регламентное занятие каждого мужчины. Ну, кроме тех, за которых этот ремонт делают слуги.

Занятие — чуть реже, чем в бане помыться — каждые две-три недели. «Сапог каши просит» в «Святой Руси» — не признак нищеты, а норма жизни. Причина простая — сырость. Нитки сгнивают. Хоть воском их промазывай, хоть в масле вываривай. Отчасти из-за этого на Руси такая любовь к лаптям.

Мне по молодости пришлось малость по-сапожничать. Был период, когда у жены туфельки просто «горели», каблуки стаями летали. Инструмент кое-какой довелось собрать: ножик сапожный, лапку, дратву… Если кто не знает: дратва — это не морда после драки, это нитка такая. Как-то коллеги-попаданцы насчёт сапожного ремесла… Босые, наверно, ходят.

По моим прикидкам, в избах с «белыми» печками, сапоги живут в разы дольше. Суше и теплее в доме. Во какой побочный обувной эффект от моей кирпичной деятельности!

— Здрав будь, Яков! А Аким где?

Посмотрел, помолчал, поднёс ко рту сапог. Типа — нитку перекусить. Говорить не хочет: не видишь что ли — рот занят. Мотнул головой в сторону следующей двери. Лаоконист! Слово ему сказать — труд великий.

Уже в сенях услышал за спиной глубокий, тяжкий вздох. Чего-то мужику нехорошо. На душе нехорошо.

Додумать не успел — ввалился в следующую избу. За столом Аким орехи колет, ядрышки в миску складывает. Рядом Ивица сидит, вышивает чего-то. Видать, в усадьбе возобновился запас рушничков. Я, конечно, рад, но… что-то в доме не так. Как-то… неправильно.

— Здрав будь, Аким Янович.

— О, и Ванюша припожаловал. Давненько тебя ждём-поджидаем. Проходи-присаживайся. Узвару клюквенного не желаешь? Али покрепче чего?

Дед головой — мах, Ивица шитьё отложила и из избы — фырр…

Факеншит на мою лысую голову! Понял что неправильно! Здесь живёт баба. То есть, я понимаю — здесь опочивальня Рябиновского владетеля Акима Яновича Рябины — вон его вещи лежат. Но повсюду чувствуется женская рука.

Какое огромное количество выдумок было сказано про «руку Москвы» или, там, «руки ЦРУ с госдепом». И так мало про «женскую руку». А она — везде. И дело не в чистоте — дело в мелочах, которые придают помещению уют.

Дать определение уюту… не рискну. Но разница — сразу чувствуется. Жена так и говорила:

— У тебя вечно как в шофёрском общежитии!

Вот здесь стол накрыт белой скатертью. Я бы так не сделал — стол он и есть стол. Поверхность для размещения мисок. А тряпку эту заляпают, потом стирать её…