Пастырь и Змей 3 - Воин Змея (СИ)

- Сама отсылаешь меня свершить правый суд, сама же просишь о милости... но я не могу отказать тебе. Будет по слову твоему. Дубравка умрёт быстро.

Рука Векославы сжала Буривоевы пальцы. Он поднёс её к губам.

Раздался оглушительный треск, будто само мировое древо рушилось. Люди на стене и в поле, а за ними Буривой и Векослава подняли глаза.

Одна из башен, в которую набилось слишком много народу, покосилась и начала проседать. Люди стремглав ринулись из неё, словно переполошённые мыши; возникла толчея, топтали друг друга, кричали и дрались. Вмешались стражники, расталкивая людей древками копий, подняли упавших, потащили вниз. Башня рухнула на вал, вызвав новые крики боли и ужаса.

Замешательство народа сменилось испугом. Более недобрым знаком было бы разве что затмение солнца.

- Быть может, не стоит выступать, княже? - донеслось из толпы.

Буривой поколебался с минуту, окинул взглядом войско, народ, посмотрел в глаза Векославы. Одним движением вскочил в седло.

- Предзнаменования - для детей и старух! - прогремел его голос. - Нечего было набиваться в старую башню, как сельдь в бочку. Бранимир, займись пострадавшими.

Княжич, кивнув, направился к месту падения башни. Буривой же отъехал от ворот, почти поравнявшись с передовыми отрядами дружины.

- Кто боится скверных знаков - можете остаться, я не стану винить. Но вы же сами будете локти кусать, когда мы вернёмся из Пересечня с добычей!

Повисло молчание. Один из пешцов, покинув строй, направился к воротам. За ним - другой, третий, четвёртый, даже некоторые всадники, молча прходя мимо Буривоя, вернулись в Стольское. Целый молчаливый людской поток влился в городские ворота под тяжёлыми взглядами соратников и горожан.

К Буривою подъехал Святополк Волынский.

- Прости меня, княже, но ты сам позволил нам уйти. Вчера получили мы вести, что велеты угрожают селениям в верховьях Буга; пусть моя дружина вернётся в родную землю.

Буривой посмотрел в глаза князя. Тот отвёл взгляд.

- Я держу своё слово. Идите.

Снявшись с места, волыняне отправились на север.

Затем подошёл к князю Хьяльпрек, ярл варягов, пришедших две недели назад.

- Скверный рок лежит над тобою, конунг харвадов, но ты хорошо заплатил нам. Однако же ищем мы богатства, а не бесчестья, или славной смерти, которую воспоют скальды, когда мы будем пировать в Вальхалле. А что обретём мы в Ульшланде, не ведаем мы.

- Я понял тебя, Хьяльпрек сын Фарлафа. Иди к моему сыну, Бранимиру; он найдёт для твоих мужей задание.

И полтораста варягов влились в людской поток, тёкший через городские ворота.

Буривой отправился к тиверцам.

- Ужели и ты оставишь меня, родич? - спросил он тиверского князя Звонимира.

- Двум смертям не бывать, а одной не миновать, - задумчиво ответил тот. - Тот, кто идёт лишь на безопасные дела, никогда не обретёт славы. Перун не смотрел на знамения, когда шёл биться с Дивом, и Хорсу затмение солнца не помешало послать в Ламя тысячу стрел. Так поступали боги, так должны поступать мы - в том завет предков и покон Рода.

- Истину говорят, что в твоем роду ещё хранят древнюю мудрость, - от сердца у Буривоя слегка отлегло.

- Слава Буривою и Звонимиру! - грянуло тиверское войско.

- Слава! Слава! Слава! - подхватили за ними хорваты.

Солнце, скрывшееся было за тучей, вновь блеснуло на стальных копьях и шеломах. И тогда Буривой, схватив свой тяжёлый топор, встал в стременах и высоко поднял оружие над головами войска.

- Вперёд! Попалим уличей!

Ответные голоса дружинников слились в рёв, напомнивший штормовое море. Некоторые из ушедших, заколебавшись, вернулись обратно в строй.

Когда крики смолкли, князь ещё раз окинул взглядом дружину. Ряды воинов поредели, ушли волыняне и варяги - итого где-то на восемь сотен пеших и полтораста конных меньше. Да ещё минус сотни три хорватов. Впрочем, даже оставшегося войска с лихвой хватило бы, чтобы втоптать в грязь стяги Изяслава. Что плохого может случиться? Уличи к хазарам за помощью побегут? Так всем известно, как каган помогает союзникам. Вон, булгарам аж за Дунай бежать пришлось.

Когда стены Стольского скрылись в клубах пыли, поднятых удущими войсками, волхвы совершили гадание. Перед священным конём Святовита положили на землю в ряд три скрещенные пары копий, и глядели, как он перешагнёт через них.

В первый раз конь задел последнюю пару левой ногой. Это было крайне неприятное предзнаменование, говорившее о жестокой неудаче в конце планируемого дела; но Буривой отказался признать результаты гадания.

- В моей родной земле конь должен перешагнуть через копья, а если он задевает их, гадание признаётся несостоявшимся. И должно провести его так, чтобы результаты совпали два раза.

- Мы не на твоей родной земле, князь, - возразил ему волхв.

- Делай, как говорю. Ободрич ведёт войско, значит, и гадать по обряду ободричей.

Коня провели второй и третий раз, и оба раза он перешагнул через все копья правой ногой. Это немного успокоило сомнения князя и дружины.

7

Невесёлой была дорога дружины Буривоя через землю белых хорватов. В селениях, через которые они проходили, на них лаяли все псы, над войском кружило вороньё, в лесах то и дело раздавался протяжный крик, непохожий на голос ни одной птицы. Брехали лисицы, сновали зайцы, постоянно перебегая дорогу перед войском.

Одно дурное предзнаменование шло за другим, но больше ничто не могло вселить страх в души воинов, ведь те, кто придавал какое-то значение знамениям, остались в Стольском.

Был самый разгар лета, повсюду колосились поля, почти созревшие к жатве; в пронзительно-голубом небе не было ни облачка, солнце палило нещадно. Несколько раз дружинники даже падали в обморок: на такой жаре раскалённые доспехи были что твоя печь. После пятого подобного случая Буривой разрешил воинам снять обмундирование.

Так они шли, глотая дорожную пыль, сцепив зубы, выдерживая изнуряющий зной. То и дело останавливались в раскидистых рощах или у родников, проходя в день не больше десятка вёрст.

- Скверное время выбрал ты для похода, Буривой, - сказал Звонимир князю в день середины лета. - Нынче должны мы были уже перейти Буг, а как мы плетёмся - то дай Мокошь успеть к началу серпня, если не к Маковею.

Буривой ничего не отвечал. Сняв с ног сапоги, он сунул их по колено в ручей, а сам откинулся спиной на крутой бережок под развесистым кустом калины. Глаза князя были прикрыты, из рта торчала травинка. На теле была лишь лёгкая рубаха, расстёгнутая на все пуговицы так, что было видно широкую грудь и живот, слёгка подёрнувшийся жирком, но всё ещё сильный. Волосы на груди слегка колыхались от лёгкого ветерка. Кажется, Буривой дремал. Конь его мирно жевал траву ниже по течению.

Поднявшись на ноги, Звонимир огляделся. Повсюду, сколько хватало взора, под кустами или в наспех расставленных палатках лежали дружинники, паслись стреноженные кони. Где-то поодаль люди купались.

"Пойти, что ли, и мне освежиться", - подумал тиверский князь.

С чего такая жара-то, Боги помилуйте? Как в Болгарии какой-то, ей-Роду. Говорят, у бродников в такую погоду горят степи. Охотно верится.

Буривой вскинулся, широко раскрыл глаза. Помотал головой, вытер ладонью лицо, будто прогоняя назойливую муху. Осмысленным взгляд его стал не сразу, в глазах - красные жилы, веки отёкшие.

- Ох, это ты, Звонимир. А где Актеву?

- Дозоры проверял, когда его в последний раз видел.

Князь приподнялся на локте, ошеломлённо заморгал.

- Дозоры? Сколько же я спал?

- Того не ведаю, княже. Я сам только подошёл, хотел вот поговорить.

- О чём же?

- Да всё о том. Не рановато ли мы в поход выступили? Может, и впрямь подождать до серпня было бы лучше? Хотя бы до Перунова дня. Жарко же, как в Пекле. Всё равно не дойдём, как собирались.

- Что толку жалеть-то сейчас? Вышли, так вышли. Взялся за гуж - не говори, что не дюж.