Кошмарный принц

— СТОЙ, — услышал Егор сиплый голос, и словно врос в землю. Сильное головокружение заставило прислониться к холодной стене. Мальчик прислушался. Если не учитывать собственное «паровозное» дыхание и «стук колес» сердца, тишина стояла оглушительная. Такой эталонной тишины Егор не добивался, даже когда затыкал уши пальцами, чтобы сосредоточиться в классе во время сочинения: чьё-нибудь хихиканье или громкое слово соседа непременно прорывалось в уши.

Ноги гудели, как высоковольтные провода. Егор знал, с чем сравнить, он не раз слышал, как гудят и трещат высоковольтные провода, когда они с отцом выходили на опушку леса во время грибного похода. Но он боялся сесть, отдохнуть. Чей-то голос остановил его, и Егор не до конца уверен, что это голос здравого смысла. Может быть, то голос привидения, предупреждающего об опасности? Только зачем ему предупреждать, а не губить? Егор по-прежнему не видел ни зги. Но, по крайней мере, паника ослабила хватку, дав мальчику перевести дух и собраться с мыслями.

А мысли громоздились одна на другую, и только единственная оказалась толковой. Егор вспомнил про складной нож в форме пистолета с оптическим прицелом, он не вытаскивал его из рюкзака, значит, там тот и должен быть. Конечно, от самого ножа в борьбе с подземными монстрами толку нет, а вот от неонового фонарика (бутафорского оптического прицела) — ещё какой! Егор не желал верить, что глаза не увидят неоновый лучик, отмахнувшись от мысли «а вдруг не зажжётся», он неописуемо долго рылся в рюкзаке. Наконец, рука сжала знакомый предмет. Егор вытащил нож, бросив рюкзак под ноги, и крутанул головку крохотного фонарика.

Неоновый свет просто ослепил, вызвав невольные слёзы. Егор нервно хохотнул. Он не ослеп! Мальчик не остановил хлынувшие слёзы счастья, и щедрые ручейки вымывали из организма напряжение. Подобных приключений любому ребёнку хватило бы с лихвой, и любой ребёнок мечтал бы закрыть глаза и оказаться дома в объятиях мамы. Любой, но не Егор. Егора не тянуло домой, там не ждали объятия мамы. Мамы давно нет, она бросила отца и грудного сына, а отец спит-храпит, и ему дела нет, где сын. Назло своему страху Егор хотел идти дальше, узнать, куда ведёт узкий лаз.

— ИДИ. ХО-ХО, — снова услышал Егор сиплый голос.

—  К-кто здесь? — так же сипло спросил мальчик. Голос не галлюцинация, он его слышал. Егор посветил фонариком в обе стороны лаза, но тщедушный лучик рассеял тьму не дальше трёх метров. Кого-то скрывает здесь вечный мрак, и Егор был даже благодарен маленькому фонарику, что тот не выхватил из мрака хозяина голоса. Мальчик по-взрослому рассудил: если этот кто-то захотел бы его убить… или съесть, то сделал бы своё черноё дело, когда он лежал без сознания возле лестницы. Мысль о вероятности, что подземное чудище только сейчас его обнаружило, Егор предусмотрительно загнал в самый дальний угол подсознания.

Чудище сказало, что нужно идти.

Егор подхватил рюкзак и, подсвечивая себе путь, двинулся вперед.

Глава 11

Когда «отпустило», Виктор Ильич достал из кармана перочинный ножичек, сунул руку под стол, воткнул острие в древо и… адская боль обожгла кисть. Лицо Виктора Ильича искривила гримаса, он дернул рукой и ножичек, подковырнув старое дерево, вылетел из руки. Превозмогая жар в кисти, он потянулся к щербинке столешницы. С каждым сантиметром рука тяжелела, будто нечто давило её вниз, не давая дотянуться. Жар от кисти подкатил к горлу, дыхание угнеталось и на мгновение прервалось, а когда смотритель снова смог вздохнуть, то воздух вонял тухлыми яйцами. Дышать становилось невозможно. Виктор Ильич закашлялся и отполз назад. Тут же давление на руку ослабло, и ему почудился свежий порыв воздуха. Можно подумать, что нечто давало понять, ощутить разницу между тем, что следует делать и куда совать нос не нужно. Только Виктор Ильич уже не думал, он вошёл в раж и намеревался выйти

вылезти из-под стола

победителем. И приз в схватке — кусочек волокна стола. Смотритель стиснул зубы и рванулся в бой. Ногти вцепились в щербинку и вырвали приз.

Дикий вопль «взорвал» барабанные перепонки.

Виктор Ильич, как бесноватый, выскочил из-под стола и кубарем выкатился из кабинета Юрия Клинова. Он вопил во всё горло… но был готов присягнуть пред Святым Престолом, что вопль, ударивший по перепонкам изначально, принадлежал не ему.

Или всё же ему?

Не помня себя, Виктор Ильич закрылся в соседней комнате и на ощупь щёлкнул выключателем. Стены спальни были обиты штофом, и ошалелому взору смотрителя крупные розы рисунка на ткани привиделись многочисленными пятнами крови, а огромная кровать, — истекающей кровью, словно в камере пыток. Виктор Ильич зажмурился и помотал головой. Открыл глаза и вновь оглядел комнату. Алые розы на штофе больше не виделись кровавыми пятнами, кровать, отделанная сердоликовым ониксом и укрытая бордовым пледом, вполне гармонично сочеталась с общим видом спальни.

Виктор Ильич подошёл к витражному окну. Периферийное зрение засекло движение слева. Он резко повернулся… и облегченно выдохнул: зеркало, высокое, узкое и обрамлённое в богатый багет. Виктор Ильич приблизился к нему. То, что носом кровь — чепуха, а вот то, что он сед, как лунь…

— Боже правый! — Виктор Ильич, не веря глазам, провёл пальцами по волосам, потом по небритому лицу. Глаза не обманывали: на лице чётко обозначились борозды морщин. Несколько минут борьбы за приз стоили порядка десяти лет. Если ни больше.

— Приз! — вспомнил о щепке Виктор Ильич. Руки были пусты. — Где?!

Взгляд забегал по паркету. Виктор Ильич грохнулся на колени и зашарил руками, не доверяя зрению. Он ползал по полу, яко потерял последний золотой алтын и не находил. Дополз до двери и аккурат под выключателем искомый предмет воткнулся в тот же палец, которым и был отковырнут. Щепка отомстила за себя. Виктор Ильич облокотился о стену и поднёс палец с торчащей щепкой к лицу. Из ранки выступила капелька крови, и физиономия смотрителя исказилась от злобы. Он выдернул занозу… и бережно, как

золотой алтын

драгоценность, убрал щепку во внутренний карман пиджака.

И сунул пораненный палец в рот.

Он долго сидел, не шевелясь. Возможно, задремал, но не уверен. Как не был уверен в том, что из комнаты безопасно выходить.

В витраже забрезжил свет, и цветные фигурки показались на белоснежном широком откосе окна. Дольше высиживать нелепо, и Виктор Ильич, не поднимаясь, приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Что он мог увидеть, кроме окна с одной стороны и лееров винтовой лестницы — с другой?

Что он ожидалувидеть?

Виктор Ильич сам хотел бы знать.

Он поднялся с пола и вышел в коридор. Необходимо вернуться в кабинет-студию, нельзя оставлять разгром. Кого-то или что-то он в кабинете-студии растревожил, и идти туда сравнимо с неминуемой встречей с бичом…

…Смотритель подкатил стул к столу. Обстановка вроде спокойна. Осталось подобрать перочинный ножичек. Он присел и заглянул под стол. Ножичка под столом не оказалось. Виктор Ильич лёг и внимательно осмотрел пол. Ножичка не было! Для верности смотритель ощупал карманы костюма, но он точно знал, что ножичек после бегства остался в кабинете.

— И где он? — теперь Виктор Ильич чувствовал себя Машей-растеряшей.

Время неумолимо сокращалось, нужно было что-то решать.

«Если я его не вижу, значит, его не увидят и посетители… или же ножичка здесь попросту нет», — решил Виктор Ильич и поднялся. Забрав исписанные листки, он покинул кабинет.

В своей квартирке на цокольном этаже Виктор Ильич снял трубку телефона и набрал номер.

— Здравствуй. Это я, — сказал он матери погибшего писателя. — Нужно встретиться.

Юра Клинов был ранним ребенком, незапланированным. Мать родила его в восемнадцать. Для молодых людей неожиданное известие о беременности не стало чем-то выбивающим из колеи. Володя Клинов, не раздумывая, предложил Надежде руку и сердце. Они поженились. Витя стал свидетелем на свадьбе. Но, в отличие от молодожёнов, Виктора внезапная жизненная пертурбация ввела в депрессию, кульминацией которой стал академический отпуск и призыв в армию… А вот неожиданная, в двадцать три года, смерть (часто ли бывает смерть ожидаемой!)единственного сына просто вышибла семью Клиновых из пресловутой колеи. Отец Юры схлопотал первый инфаркт, а Надежда Олеговна едва не покончила жизнь самоубийством. Но, слава Богу, такой слабости не поддалась, сделала усилие и взяла себя в руки, продолжая быть на людях весьма эффектной женщиной, ничем не показывая горе. Виктор Ильич всё это время был рядом, всецело разделяя беду, помогая, поддерживая. И продолжая тайно любить…