Повернуть судьбу вспять

— А нас возьмут? — засомневалась Любка.

— Ну… Если все там будут… Новый год же!

— Только надо будет выйти и подождать на улице, пока все разойдутся. Чтобы чужие ушли, а то набегут!

— Пароль: «Вы, случайно, не дед Мороз?» Ответ: «Нет, я снегурочка!». И заходить не с центрального входа, а с обратной стороны. Центральный вход закроют.

— Интересно, а парням так же надо отвечать? — Катька снова противно захихикала.

Ничего смешного в ее вопросе Любка не увидела. Понятно, что их не спросят.

— У них свои пароли, — Наташка легонько стукнула ее по голове, но не удержалась и захихикала тоже.

Задумавшись о своем, Любка поддала жару. Значит, и газировки у нее будет много.

Это что же за день такой? Зря она так мало загадала… Не иначе, волшебники были где-то поблизости. Такой ответственный момент… Как будто собиралась ступить на запретную территорию… Любка еще никогда не справляла праздники с взрослыми школьниками и… ребятами и девушками, которые теперь учились кто где или работали.

— С ума сошла! — взвизгнули в голос Наташка и Катька, пулей вылетев из парной, закрывая лица руками.

Любка проводила их взглядом…

Конечно, вместе веселее. Дома тоже неплохо, но в большинстве семей радостный праздник быстро становился печальной драмой, почти как у Любки. Кого ни возьми, у каждого в доме были какие-то проблемы, как у Инги. Только все это тщательно скрывалось и выходило на поверхность, только когда посторонний смотрел на жизнь глазами дома. У кого-то умерла мать, а отец привел мачеху. Как у Вовки. У кого-то мать гуляла так, что могла при живом муже привести хахаля, и лечь с ним спать, не стесняясь ни детей, ни того же мужа, который валялся в стельку пьяный. Как у Ваньки. У кого-то была мания величия, у кого-то наоборот, сильно заниженная самооценка, кто-то хватался за ремень по любому поводу, кто-то паскудно учил пакостить, приучая брать все, что плохо лежит, а кто-то просто спаивал, потому что поесть в доме, кроме браги, было нечего.

Там, дома, была одна жизнь, а когда собирались — другая.

И для многих эта другая жизнь была отдушиной, когда они могли дышать…

Взять, к примеру, Катькину мать… — зверюга страшная! Хуже, чем ее мать. Иной раз она врывалась в избу Наташки, при всех хватала Катьку за длинные волосы и волокла домой, угрожая всем милицией. Завидев ее мать из окна, Катьке кричали «шухер», и она пряталась в подполье или лезла под кровать. Но под кроватью мать ее обычно находила сразу же, будто чувствовала носом. Однажды и Любке перепало. Катьке она сочувствовала, рука у матери ее была каменная. В гости к Катьке никто никогда не заходил, нельзя было. Только однажды Любка согласилась и ненадолго, а убегать пришлось огородами.

Как с нею встречать Новый год?

Или та же Наташка. Останется дома, новый год получится нерадостный.

Мать у Наташки была какой-то незаметной, а сама Наташка в одиночестве чувствовала себя тоскливо, переставала быть веселой и внезапно открывалась с другой стороны. У Наташки часто собирались — и мать ее тихонько сидела на кухне и не высовывалась, или стояла посреди избы, заложив руки за спину. В общем-то, ничего плохого не делали. Слушали пластинки, или ждали, когда начнутся танцы, а потом шли в клуб дружною толпою. Или просто бродили по селу, а потом заходили погреться. Иногда девочки втихаря курили. И Любка попробовала, но ей не понравилось. Или пили красное яблочное вино.

С одной стороны и на улице холодно, и тут и в тепле, и под присмотром.

Но хорошо ли это было?

Приведи она такую толпу к себе, да сиди до полночи, мать бы с нее шкуру спустила. Ведь не ляжешь спать. Кровать у Наташки в доме тоже была одна, а домик как тот, в котором остался жить отчим. Старшие девочки — Таня, Лена, Валя, Люда и сама Наташка — бывало, сидели у них на коленях и даже в открытую целовались, а Наташкина мать и ухом не вела, не останавливала, не делала внушения, как сделала бы ее мать…

А ее мать за парней убила бы…

Конечно, не всем парням разрешалось приходить — Виталик был двоюродным братом, заходил не столько к Наташке, сколько якобы проведать тетю, но разве непонятно, что это был лишь предлог? А с Виталиком приходили два его друга — тот самый десятиклассник, Мишка Яшин, и Игорь Березин.

Но разве была бы не права?

В конце концов, почему-то в клубе дружба заканчивалась, там и Антон, и Игорь, и Виталик, и Ромка, и Сашка, и Борис дружили с другими девочками. Кроме Мишки, который не сводил с Вальки глаз, а она как будто его не замечала — она часто гуляла по селу с девятиклассником Данилой Васильевым из интерната. Два раза на дискотеке Мишка и Данил подрались. До крови. Просто ужас какой-то! И Данил оказался сильнее…

Не сказать, чтобы избил Мишку, но не уступил.

Сама Любка этого не видела. Не так часто она бывала у Наташки, к ней она забегала погреться, когда караулила отчима. Наташа жила напротив пекарни, и весь двор из ее окна просматривался, как на ладони. Подружились как-то вдруг и стали не разлей вода, когда ее, Наташу, Лену и Катю выгнали с дискотеки. За то, что не достигли дискотечного возраста. В отличие от других, глядя на Наташкину мать, Любка отчего-то чувствовала неловкость. И не сказать, чтобы Любке нравилось бывать у Наташки, и там она внезапно почувствовала себя лишней, но ноги сами туда шли…

Так ему и надо!

Миллионы Катькиных слез, которая любила Мишку Яшина хуже Любки, не умея этого скрыть, часто присаживаясь напротив него, воркующего с Валей, и тихо плакала, глотая чистые крупные слезы, которые обрывали Любкино сердце. Реки Катькиных слез Мишку Яшина не растрогали. Наоборот, Мишка после этого обошелся с ней жестоко — перестал разговаривать. И Любка решила, что ни жалеть себя, ни унижаться перед Мишкой она не будет — и пусть мир остается в неведении относительно ее любви, и при первой возможности лучше уж она выберет себе другой предмет обожания.

Но сердцу не прикажешь, оно продолжало Любку истязать. И билось, и радовалось, и внезапно начинало умирать, и дико ревновало его к то же Вале Иволгиной, или к Катьке Снигиревой, или как утром к Нинке Дерендяевой, на которую упал его взгляд.

Наверное, тем, кто видел его только на сцене, было еще хуже…

Заглянула мать.

— Долго собираешься сидеть? Мы уходим.

— Да-да… — пробормотала Любка, словно бы очнувшись от раздумий.

В парной теперь было много людей. Она сполоснулась и вышла, быстро собравшись.

На улице уже было темно. Началась настоящая метель. Зато стало чуть теплее. Где-то в вышине с воем и свистом метался ветер — и стелился поземкой по земле, быстро наметая сугробы.

— Избу-то, поди, выстудило, — озабоченно обеспокоилась мать, шагая торопливо рядом с Любкой, держа за руку засыпающего на ходу Николку.

— Ну… буржуйку протопим, — равнодушно пробормотала Любка, раздумывая, что взять с собой в качестве входного билета.

— Зря мы столько денег-то потратили, могли бы дрова купить. А теперь еще за тебя платить придется.

— Мам, носить тоже что-то надо. Ольга Ивановна права, я уже выросла.

— Куда выросла?! — фыркнула мать. — В длину или в уме?

— Я, наверное, Новый год буду отмечать в клубе, — сообщила Любка.

— Что, бездомная что ли? — мать ненадолго остановилась.

— Там все будут.

— Кто это все?

— Все, с кем я дружу.

— Ну, иди, думаешь, держать буду? — мать пожала плечом, наклонив голову, потащила Николку дальше.

— А ты не боишься? — Любка нагнала мать.

Мать сразу поняла, о чем зашла речь.

— Его сегодня нету, он на дежурстве, я узнавала.

— Ладно, — Любка немного удивилась, как легко отпустила ее мать.

Наконец, Любкина мечта исполнилась. Жаль, что в доме не было большого зеркала, в котором едва помещалось лицо и до блеска начищенные зубным мятным порошком зубы. Она собрала шаньги и пироги, завернула в чистые тетрадные листы, и бегом бросилась к Тане, у которой в шкафу имелось встроенные зеркало. Смотреться в нем можно было во весь рост.