Похороны ведьмы

– Ты имеешь в виду черствость? – понимающе кивнула она.

– Что? Ну… в определенном смысле.

– Ну ладно, с этим мы в конце концов управились. – Она скромно потупила взор. – Вероятно, потому, что хоть любви еще не было, но… общение у нас стало получаться лучше после того, как некая помощница, ну, знаете, из тех, которых Крутц из борделя приводил…

– Слушать не хочу, – заявил Зехений.

– А кто хочет? – проворчал Вильбанд. – Но здесь речь о ее жизни идет.

– А конкретно – об удовольствии, – назвал вещи своими именами Дебрен. – Иди-ка ты лучше за травами, Зехений. Мне, видите ли, надо ей несколько нескромных вопросов задать.

– Как-нибудь выдержу.

– Как хочешь. Слушай, Курделия… Я так понял, что третий человек в постели… ну, не мешал во время?..

– Да что я, совсем сумасшедшая, что ли, по-твоему? – спросила она скорее с упреком, чем возмущением. – Конечно же, мешал. Но что мне оставалось делать?

– Выгнать потаскуху, – просветил ее Зехений.

– Будь последовательным. Без помощницы Крутц не зашел бы достаточно далеко, а без этого я и мечтать-то о детях не могла, а детей я хочу иметь.

Аргумент был веский, и монах умолк. Дебрен же, увы, умолкнуть не мог.

– Значит… – он осторожно подбирал слова, – надо понимать, что большее… э-э-э… удовлетворение ты б получила, если бы процедуру сопровождала мысль, что ее побочным эффектом может быть… ну, материнство?

– Ты о чем? – не поняла она.

– Ну… некоторую обусловленность… геометрического характера, так сказать, взаиморасположение…

Кажется, поняли все, потому что три пары глаз одновременно и согласно устремили взгляды туда, где сходились отвесная и горизонтальная части скалы и женские бедра.

– Я знаю обусловленность, – буркнула она. – И именно поэтому не понимаю, почему ты говоришь о материнстве. Вот… если бы мне… помогал… У чародеев руки искусные, и они ими проделывают настоящие чудеса, но что-то я не слышала… Похоже, ты собираешься ко мне осеменителя привести, словно к породистой…

– Тьфу, мерзость… – скривился Зехений. – И ты еще хотела заранее исповедаться? Несчастная, твои мысли столь отвратны, что…

– Замолкни, – сухо бросил Дебрен. – Ты права, Курделия. Я тоже не слышал, чтобы какому-то чародею пришла в голову мысль использовать для этой цели руки. На кой ляд, если есть проверенный и гораздо более приятный способ. И именно о нем, классическом, я думаю.

Она глянула на него из-под опущенных ресниц. Потом, слегка искоса, на Зехения. Вильбанда взглядом обошла.

Дебрен вдруг понял. И почувствовал облегчение, хотя, пожалуй, какое уж там облегчение: понять, как долго ты разыгрывал из себя глупца.

Чума и мор! У нее крутилось это в голове еще до того, как он заговорил о гбуррах, Зуле и средствах "против преступника".

– То есть, – сказала она с легкой улыбочкой, немного насмешливой, немного нервной, – ты не себя видел в роли успокоителя боли?

– Почему бы и нет? – буркнул Вильбанд, который тоже старался не смотреть никому в глаза. – Чародеи не только руками чудеса проделывают. Я слышал об одном, который умел этот орган растягивать… до семи стоп, хоть в самом едва пять набиралось. Или, к примеру, акробаты запросто без помощи магии ухитряются ноги на шее переплести и какое-то время выдержать в таком положении.

– Удлинения с пяти до семи стоп тут недостаточно. – Дебрен по примеру остальных тоже стал пялиться то на скалу, то на колеса Вильбандовой тележки. – Да, думаю, и выдержки в течение какого-то времени – тоже.

– И благожелательности и доброго сердца, – добавила Курделия. Оба одновременно подняли глаза. Она продолжала улыбаться. Правда, от насмешки не осталось и следа. – Не смотри так, Дебрен. Это ты можешь мне дать, но не больше. Пока ты штудировал гбуррские пакости, мы с Зехением малость поболтали. Он рассказал мне о твоей гусятнице.

– Что? – Дебрен почувствовал, что краснеет.

– Ради блага вас обоих, – спокойно пояснил монах. – А то и вас троих, потому что нельзя забывать и о той птичнице. Я тебе уже говорил, Дебрен, поезжай и женись на ней. А пока что демонстрируй глубочайшую влюбленность, дабы у женщин не возникло сомнения, а у тебя искушений. Слабость графини фонт Допшпик к плотским радостям известна повсеместно, потому я и позволил себе разъяснить, что ей не следует в отношении нас троих строить какие-либо планы. А конкретнее – двоих, – добавил он, бросив многозначительный взгляд туда, где у третьего "кандидата" вместо ног был воздух.

Долгое время стояла тишина. Вильбанд угрюмо пялился в землю.

– Ничего бы из этого не получилось, – утешающе сказала Курделия. – Чтобы такую дикую боль выдержать… Сила лекарства должна быть пропорциональна размеру боли. Мне пришлось бы забыть самое себя. Как пишут в романах: мир должен был бы содрогнуться подо мной. А это – не в твоих силах. – Она ненадолго замолчала. – Ну и кто-то же ведь должен процедуру проводить.

– Не так. Постоянная помощь чародея не требуется. Конечно, лучше – но не обязательно, – чтобы он был рядом. Только вначале, чтобы нужным заклинанием ограничить область воздействия удара. Вы оба работали в камнебойном деле и, конечно, знаете, что есть способы минимизировать проникновение энергии удара молотом слишком глубоко в скалу. Это называется куммуляцией. Формулу разработали, исходя из соображений экономии, а не для таких случаев, но здесь она будет в самый раз.

– Субъективная куммуляция? – Что-то блеснуло в глазах Вильбанда. – Так ведь… можно и самоклепкой!

– Пожалуй, да, – согласился Дебрен. – Вероятно, можно и без магических способностей, просто читая формулу по листку. Но это было бы малоэкономно… – Он осекся, хлопнул себя по лбу. – Ну и кретин же я! Это ж не каменоломня! Достаточно одного удара в сутки… Но погоди, – тут же нахмурился он, – это ведь тоже надо уметь. Любитель, бывает, так дело испоганит, что…

– Ты думаешь, я подпущу к ней любителя?! – фыркнул Вильбанд. – Я же резчик, черт побери! Уж кто-кто, а я в этом разбираюсь! Я с восьми лет ни куска материала не испортил слишком сильным ударом. Хоть плачу я лишь медяками и меня хватает только на какие-нибудь дерьмовые самоклепки из тех, что любителю руку вместе с молотом могут вырвать, а не камень раз…

Он вдруг умолк. Однако не стал в подражание Дебрену лупить себя по лбу. На это ему не хватало энергии. Он угас, словно погруженный в воду факел.

– Прости, – пробормотал он, снова избегая Курделию взглядом. – Я забылся.

– И все сие есть следствие возни с такими паскудствами, как русалки, – суровым тоном заметил монах. – Восприимчивость и нравственность себе подпортил. Курделия в отчаянии, хоть она всего лишь наполовину, может, махрусианка, да и по деду не вполне человек, а гляди, тоже смутилась. Подумай, как на такие слова отреагировала бы нормальная женщина.

– И вовсе я не смутилась, – не очень уверенно возразила графиня. – Чего бы ради? Мы говорили об ассистировании Дебрена, даже о чем-то большем, чем ассистирование, и ничего…

– Дебрен – чародей, а в данный момент и медик, так что он не в счет. Я представляю Бога, посему – ничто человеческое мне не чуждо. Мы профессионалы, и у женщин нет причин нас стесняться. Но вот он?

Курделия какое-то время молчала, возможно, надеясь, что румянец сойдет у нее с лица. Однако терпения ей не хватило.

– Вильбанд тоже профессионал! – вдруг выпалила она.

– По каким делам? – пренебрежительно засмеялся Зехений. – По полуголым каменным девкам? И по молоту?

– Все верно, Курделия. – Побледневший Вильбанд схватился за рычаг, начал поворачивать передние колеса тележки, готовясь отступить. – Я не имею права здесь с вами… Прости, что показал себя таким хамом. Когда на кладбище ютишься, то невольно… Я подожду в…

– Ты подождешь здесь! – Она даже не пыталась хотя бы на мгновение смягчить тон. И ее следующие слова были обращены к монаху: – Да, брат! Именно по таким! По голопузым не-доросшим девкам, молоткам и зубилам, которыми их приходится обтесывать! Точно! Как раз такой спец нам нужен! Ибо, выражаясь твоим языком, это – как раз мой случай!