Герой Ее Величества

Де Квинси решил сказать что-нибудь ободряющее встревоженному солдату.

— Очень много народу, — выдавил он из себя, сочувственно нахмурившись и кивнув в сторону забитых народом полей.

— Сэр, — ответил стражник, рот его напоминал узкую линию и был очень серьезен под забралом шлема.

К плащу, накинутому поверх лат, был приколот уже увядший пучок крапивы на счастье.

— Де Квинси!

Доктор сорвался в нервический суматошный бег и вошел во дворец.

Северный Коридор для Процессий с четверть мили длиной был отделан деревянными панелями. На стенах висели портреты тридцати Глориан в рамах с позолоченным лиственным орнаментом, и королевы зорко смотрели на всех проходящих внизу. Художники изобразили каждую правительницу сообразно с художественной манерой своего времени. Елизавета III положила одну кружевную перчатку на карту, а вторая безжизненно свисала с глобуса; [41] Елизавета IX напоминала маньеристскую Мадонну с удлиненным мечтательным лицом, поднятым к небесам; Елизавета XIV в лучших традициях барбизонской школы казалась точкой на фоне холмистого пейзажа. Здесь можно было увидеть благонравную Елизавету XX с розовыми щечками и комическими придворными, прерафаэлитскую Елизавету XXV в образе привлекательной Орлеанской девы с изысканной, но смертоносной шпагой и чахоточной хрупкостью, футуристскую Елизавету XXVI, казавшуюся размытым пятном развевающегося на большой скорости платья и обтекаемой тиары. И наконец, здесь уже висел портрет Елизаветы XXX в стиле неопластицизма.

Де Квинси чувствовал царственные взоры на своей спине и в то же самое время испытывал острое родство с придворными и слугами, которые некогда реально ощущали опаляющий взгляд этих глаз. Сколько интриг, заговоров и потенциальных бунтов предотвратили они во имя своих монархинь? Сколько раз Корона балансировала на краю пропасти, спасаемая только прилежной верностью женщин и мужчин вроде него?

Эта мысль еще больше разворошила его и так встревоженный разум. История, с которой он был далеко не на короткой ноге, полнилась храбрыми легендами и рассказами о подвигах: лорд Бартлби и Реддитчский бунт, Гилеад Уорнер и Баронское восстание в семьдесят третьем, Джейкоб Смоллвуд и Прусская измена. Благородные люди, благородные деяния…

А что же он, Невилл де Квинси? Он пока играл свою роль с неопытностью молодого актера, плохо выучившего слова, которому перед выходом на сцену сунули в руки текст главного героя. Доктор был уверен, что связь между его тревожными наблюдениями и кошмарами матушки Гранди имела жизненно важное значение, но сейчас события явно сбавили оборот. Возбуждение от стремительной погони по Темзе уступило место встрече с лордом Галлом, переполненному дворцу и другим признакам иной, парадной реальности, которые потоком изливались на дознавателя. Сейчас он прекрасно понимал, насколько мелким и незначительным был и насколько смехотворными казались все его предположения.

Скольких неудачников забыла переменчивая История? Сколько драм произошло под непроницаемым покровом королевских дворцов, чьи главные действующие лица давно умерли и никому не известны? Де Квинси хотел стать Бартлби, Уорнером, Смоллвудом, бессмертным в вечности, скульптурах и песнях, но мог представить себе только маленький участок на приходском кладбище Уонстеда, где помнить о нем будет лишь букетик свежесрезанных роз.

А потом, добравшись до конца коридора, он понял, что слава его совсем не интересует. Де Квинси хотел жить, и даже более того, он хотел быть правым. Быть правым в правильное время, и это вполне могло случиться прямо здесь и сейчас, если удача повернется к нему лицом. А коли в результате о нем сложат легенду, тем лучше.

Галл и матушка Гранди остановились в холле, где капитан быстро переговорил с ожидающим слугой, после чего отослал его в глубины дворца.

— Чего мы ждем? — спросил де Квинси, скорее всего озвучивая мысли старой леди.

— Слуга отправился оповестить кардинала Вулли, — ответил им Галл. — Мы ждем его прибытия.

— И когда он придет?

— Скоро, — отрезал капитан, сурово посмотрев на доктора.

— Хм… Коли по боковым улицам ходить будешь, то домой никогда не попадешь, — нараспев произнесла матушка Гранди.

— Точно, — согласился доктор, проходя мимо Галла к двери.

— И куда это ты направился? — с явной угрозой в голосе спросил капитан. — Только не говори, что ты теперь срываешься, стоит этой старой леди произнести очередную безумную поговорку.

— Да, именно так, — прямо ответил де Квинси. Он поймал на себе неприязненный взгляд Галла, отчего его решимость несколько увяла, но все же не до конца. — Прошу прощения, сэр, но дворец забит под завязку. Пройдут часы, прежде чем весть о нашем прибытии достигнет ушей кардинала, и дни, прежде чем он почтит нас визитом. В конце концов, вы можете его подождать. Но всем нам тут стоять необязательно. Никому не повредит, если я немного осмотрю окрестности и доложу вам о проделанной работе через четверть часа.

— А я пойду с ним, — добавила матушка Гранди.

Галл перекинул плащ через спинку стула.

— Нет. Нет, нет и нет, — сказал он. — Нам грозят самые крупные беспорядки за последние сто лет, не говоря о самом большом празднике года, а вы двое хотите заставить меня поверить в то, что за этим заговором стоит слуга Церкви, чья карьера безупречна. Если Вулли и проникнется вашей историей, то вы нужны мне здесь, чтобы она прозвучала достоверно.

— Вот поэтому мы и вернемся до прихода кардинала, — сказала матушка Гранди. Она порылась в заплечном мешке и достала оттуда маленькую свистульку, вырезанную из берцовой кости цыпленка. — Если ж нет, то просто дуньте в нее дважды. Мы услышим. Мы придем.

Галл взял свисток и каким-то образом сумел сдержать гнев. Что-то такое было в тоне матушки Гранди, отчего это получилось легко.

— Давайте побыстрее, — бросил капитан им вслед.

Де Квинси повел старуху по коридору на восток.

Тростниковые циновки смягчали звук их поспешных шагов.

— Твой хозяин — грубый болван, — сказала матушка Гранди.

— Потому он и очутился на своем месте, мэм, — ответил доктор.

Он остановился у открытого окна, выходящего на поля перед дворцом. Еле заметная легкая тьма начала собираться над огромной толпой. Зажглись тысячи свечей и ламп, на сборище людей и на палатки словно опустился ковер из светлячков. Сквозь шум голосов доносилась мелодия из шатра для актеров.

— «Воскрешение Тарлтона», — узнал де Квинси, — моя любимая. Я играю на виуэле, чтобы развеяться. Не слишком хорошо, но вот с этой мелодией время проходит не…

— Прекрати молоть вздор, де Квинси, — сказала старуха. — Вздор хорош для прогулок на природе, но отвратителен в беседе.

— Вы эти изречения на ходу придумываете?

Ее взгляд сказал все. В нем читались мили текста: двадцать шесть или больше богато иллюстрированных томов ручной работы в кожаных переплетах и обложках из мраморной бумаги.

— Извините, — смутился доктор. — Я немного нервничаю.

Трое солдат передавали друг другу трубку, отдыхая между дежурствами в конце коридора. Де Квинси махнул перед ними своим медальоном-удостоверением и спросил:

— Мы ищем преподобного Джасперса из Церковной Гильдии. Парни, вы его не видели?

Они покачали головой.

— Если увидите, то немедленно доложите об этом лорду Галлу. Он находится в вестибюле для процессий.

Солдаты покивали.

Де Квинси забрал трубку у одного из них:

— Извините, а вот это мне придется конфисковать. Пожарная безопасность.

Закрыв двери за собой, доктор остановился и глубоко затянулся.

— О да, как же мне было это нужно. Оставил кисет на работе, — прервался он, заметив сердитый взгляд матушки Гранди. — Я сейчас услышу еще одну суровую поговорку о вреде табака и соблазнах плоти? «Коли надобна трава, то отказывает голова» или что-то в этом духе? — спросил де Квинси раздраженно.

— Только если ты со мной не поделишься, — ответила матушка Гранди. Она улыбнулась в первый раз за все время их знакомства. — Я тоже немного нервничаю, Невилл.