На равнинах иерехонских (СИ)

— И почему в этом доме все так любят молоть чепуху? Климат здесь, что ли способствует?

— Все? А, понятно, Марсия вас опять разозлила. Простите ее, ей приходится тяжелее, чем мне.

Томэ передернул плечами.

— Такая самоотверженность тебе не идет. Нимб и крылья тоже. Помнишь, ты говорил, что для того чтобы заботиться о других нужно уметь позаботиться о себе?

Больной попытался улыбнуться здоровой половиной лица.

— В моей ситуации на многое смотришь по-другому.

— Значит, будет что обсудить, когда ты поправишься, — Томэ поднял ладонь, — и не перебивай. Поправишься, пусть не быстро, но я как-нибудь все устрою. И это не просто болтовня. Смотри, что тебе принес.

Томэ вытащил из-под кафтана сверток и раскрыл его. Отрубленная лапа едко пахла смолой и была очень твердой на ощупь. Страшные когти теперь отливали синевой. Гарвель дернулся на кровати, все его тело напрягалось. Томэ отбросил трофей и схватил больного за плечо.

— Эй-эй, ты что, не надо так шутить!

— Все… все в порядке. Просто это было неожиданно.

Гарвель выставил ладонь и слегка оттолкнул Томэ.

— Прости, мне надо было тебя как-то подготовить.

— Нет-нет, вы не виноваты. Я и сам не ожидал, что так разволнуюсь. Не знаю радоваться или сердиться. В последний раз, когда мы виделись, я боялся, что вы затеете какое-то безумство. Так вот что вы тогда задумали… Что ж, зная вас, все могло быть намного опасней.

Больной крепко зажмурил здоровый глаз, а когда он поднял веко, на ресницах остались капельки влаги.

— Значит, мой враг мертв, — Гарвель замолчал и вытер глаз. — Я рад. Но вам не стоило так рисковать.

— Да брось, никакого особого риска не было. Ты меня хорошо научил, ты же знаешь, — Томэ подобрал лапу и положил ее рядом с кроватью. — Оставлю ее тебе на память. Я думал о том, чтобы принести тебе голову, но решил что это уже как-то чересчур.

Гарвель снова закрыл здоровый глаз.

— Ничего, вы и так сделали более чем достаточно, — слабо пробормотал он.

— Я вижу, ты устал. Отдыхай, я зайду в другой раз.

— Хорошо, — прошептал Гарвель, — если для вас это так важно, я постараюсь не умереть.

Томэ тихо вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

— Бесит, — Томэ сжал кулаки. — Как же бесит.

— Мой наставник говорил, что некоторые вещи непоправимы и с ними ничего нельзя поделать, даже если очень стараешься, — сказал Аши.

Томэ посмотрел на стоящего у лестницы паренька.

— Верно. Но это не значит, что не нужно пытаться.

Они спустились на первый этаж, Томэ вышел в коридор и огляделся. Подмастерья уже ушли, Марсия стояла у входа, опираясь рукой о стену, и безучастно смотрела в пустоту. Томэ отодвинул ее плечом и вышел на крыльцо.

— Я уже и забыла, когда у нас было столько народа разом.

Томэ хотел, ответить, но когда он обернулся, девушка уже скрылась из виду. Десятник сплюнул и зашагал по дорожке. Аши догнал его у ворот.

— Как же я не люблю приходить в этот дом скорби. Вечно потом чувство, будто я в чем-то виноват.

— А ты виноват?

Томэ усмехнулся.

— Я так и не смог стать для них счастливым билетом. Для меня это типично. Те, кто на меня ставят, никак не могут выиграть, — он открыл ворота и вышел и на улицу. — Гарвель управлял нашими делами в Столице. Еще он был моим воспитателем. Пожалуй, я знал его лучше, чем папашу. Он дольше всех боролся, когда остальные уже разбежались кто куда. Пытался мне помогать. Пока мог. А потом удача от него совсем отвернулась. Сначала Марсия заболела. А недавно еще и это… Раньше он был веселым. Сильным. А теперь не верится, что это один и тот же человек.

— Такое бывает, когда слишком много накладывается одно на другое. Хотя ты, мог и по-другому с ним говорить.

— Кстати, спасибо что напомнил.

Томэ вытянул руку и цапнул Аши за ухо.

— Тебя разве не учили, что подслушивать нехорошо?

— Ай! Это случайно вышло! Честно!

Томэ протащил каи несколько шагов за собой и отпустил. Аши засопел и схватился за ухо. Десятник посмотрел на него через плечо.

— Постарайся усвоить, Столица это не твоя деревня. Во дворце, если услышишь что лишнее, легко можешь остаться не только без ушей, но и без головы.

— Правда?! — Аши даже забыл о пострадавшем ухе. — А что, были случаи?! Расскажи.

Томэ застонал и ускорил шаг.

Когда они вернулись на Тетрадон там уже вовсю шел праздник. Ритмично стучали барабаны, пели флейты, повсюду горели разноцветные огни. Пахло вином и жареным мясом.

— А может, перекусим? — шепнул в ухо Томэ Аши.

— Не пойму, как ты можешь быть одновременно таким мелким и таким прожорливым. Куда в тебя только лезет?

— Неправда, — обиделся Аши. — Ты сам сегодня столько индюшатины умял, сколько я и не унесу. А мне только какой-то пирожок сунули.

— Сам виноват, — без всякого сочувствия хмыкнул Томэ. — Поздно сообразил. Теперь тут все цены задраны хорошо если вдвое. Подожди, пока встретимся с Севастьяном. Думаю, он не откажется угостить старых друзей.

— Ты на мне экономишь! Разве не синьоры не должны содержать своих вассалов?!

— Видишь ли, это скорее общая идея.

Они двинулись вдоль площади и через несколько минут добрались до улицы, вход на которую отмечало два увенчанных орлами обелиска. Старые стены озаряли вспышки багровых и лимонно-желтых огней. Это сочетание неприятно било по глазам. Томэ шагнул за обелиски, и стал протискиваться через толпу потных полуголых тел. Барабаны здесь били в неистовом ритме, звук отражался от домов и обрушивался на головы как водопад. На помостах, в такт с безумной музыкой, бились танцоры в черных, расшитых золотом масках. Люди внизу старались подражать священной пляске. Они извивались как змеи, прыгали и дрожали, словно в припадке. Под их ногами хлюпали лужи разлитого вина. Томэ даже на расстоянии чувствовал сильный запах янтарного дурмана.

Уступать дорогу никто и не думал, большинство танцоров слабо осознавали реальность, музыка и наркотики поглотили их без остатка. Томэ брезгливо расталкивал потные тела. Плечи и спины плясунов были такими горячими, что почти обжигали. Многие украсили тело узорами и на ладонях Томэ оставались влажные разводы лазурной и зеленовато-желтой краски.

— Чтоб вам пусто было, — шипел Томэ. — Только попробуйте испачкать мне кафтан, всем головы поотшибаю.

Из толпы протянули кубок с темным вином. Томэ так зыркнул на доброжелателя, что того проняло даже через наркотический хмель. Кубок исчез в толпе вместе с его владельцем. Томэ оглянулся на Аши. Лицо каи выражало странную смесь удивления, любопытства и испуга. В руках он держался, невесть откуда взявшийся кубок.

— Не советую это пить, — сказал Томэ. — И я по запаху чую, это не вино с дурманом, а дурман, который развели вином.

Аши распахнул глаза.

— Он что ядовитый?!

— Как правило, нет. Но за твою невинность я точно не ручаюсь.

— Э-это в каком смысле?

Томэ отобрал у Аши кубок и бросил сосуд под ноги танцорам.

— Увидишь.

Они пробрались дальше по улице и миновали помосты. Здесь дрожащие огни отливали лиловым и было заметно темней. Мостовую в несколько слоев устилали циновки, на которых устроилось десятка четыре людей. Покрытые краской фигуры переплелись в один извивающийся клубок, так что уже нельзя было разобрать, где кончается одно тело и начинается другое. Идти приходилось, будто по живому колышущемуся ковру. Томэ не особо разбирался на что наступает, но на него никто не обращал внимания. Запах наркотика стоял такой, что приходилось задерживать дыхание, чтобы не опьянеть.

Когда циновки кончились, Аши заметно покачивало. Томэ украдкой смахнул со лба пот и подхватил каи за плечо.

— Надышался все-таки. Ничего, скоро проветришься.

Напарники свернули в переулок, и пошли вдоль длинного ряда закрытых лавок. Томэ на ходу пытался очистить одежду от прилипшей краски.

— Вот уроды, — ворчал он, — и обязательно им нужно все затеять прямо на дороге!

— А что это было? — спросил отдышавшийся Аши, — Я о таком не слышал.