Бегущие по мирам(СИ)

Вальде высвободился, отпрыгнув в сторону, как тушканчик.

– Что вернуть? Кто небольшой? Кто вы такая? Я ничего не понимаю!

– Ах, мой венец безбрачия! – воскликнула захватчица и захрустела пальцами. – Верните, но как бы слегка, понимаете?

– Госпожа Сысоева?..

– Ах, о чем я, чтоб вы – и не понимали, вы маг, вы кудесник, вам все по плечу, но поймите, это немного чересчур. Один раз – это ах, божественно, прекрасно! Два куда ни шло. Но трижды за один день...

– Госпожа Сысоева, боюсь, я вас не вполне... – забормотал Вальде, отгоняя чудовищную догадку.

Сысоева, важная скучная старая дева – ныне, впрочем, расхристанная и взбудораженная до неприличия, – метнулась к нему, метя в руку мокрым поцелуем. Глаза ее горели опасным огнем.

– На меня напали в парке, напали на лестнице, даже в лифте. Я изнемогаю!

– Вы что же, недовольны?

– Довольна, – быстро откликнулась дама. – Но я хотела бы сама выбирать время и место для... э-э, встреч с поклонниками.

Медленно облизнувшись, она надвинулась. Прихожая показалась Вальде очень маленькой.

– Госпожа Сысоева...

– Господин маг... Нет, просто господин, мой господин!

Метким броском дама завладела его рукой и принялась тыкаться в нее губами. Вальде забился, призывая нимфоманку к порядку и тоскливо прислушиваясь к шуму на лестнице. Шум был нехороший, и ему отчаянно хотелось отгородиться от него своей добротной входной дверью. Кудесник решительно поволок присосавшуюся клиентку к выходу.

– Ступайте, мне срочно нужно в астрал, ваш случай очень сложный!

– Ах, вы мой бог!

– Что ж ты, гад, делаешь, что творишь! Дом зачем пожег, чудотворец хренов?

– О, мужчина, интересный какой!

– Да идите уже, наконец! – Хамоватый Чесоткин толкнул тетку на нового визитера. – Так, а вам чего надо?

Визитер имел вид боевого слона, в разгар атаки вдруг забывшего, куда он несется и зачем трубит. Госпожа Сысоева вывалилась на него, как желе, и он увяз в ней совершенно.

– А? Это я-то?

– Да, вы, – опамятовался Вальде.

– Вы дуре моей, Лизке, проклятие родовое снимали? Ну дом у ней дедовский, ссорились они все из-за него. Лет пятьдесят ссорились...

– Ну и?

– Вы такой интересный. Я Софья, а вы?

– Что «ну»? А, это... Сгорел дом. Дмитрий, очень приятно!

– Вот и кончилось родовое проклятие! – крикнул Вальде вслед удалявшейся парочке.

Все это было престранно. Попросту говоря, дичь полная. Вальде лишь минуту помедлил на пороге, размышляя о совпадениях, от которых, будучи высокопрофессиональным мошенником, считал себя полностью избавленным. А надо-то было не размышлять, а запираться на все замки и драпать через окно без оглядки! По лестничным пролетам, будто прорвало канализацию, уже пер неудержимый людской поток. Вальде смяло, подхватило, закружило в водовороте чужого безумия. Толпа разновозрастных женщин, обращавшихся когда-то за «присушкой навеки без греха и вреда», требовала отсушить окаянного обратно, потому как надоел хуже горькой редьки. Еще одна толпа, поменьше, жаждала пройти этот самый обряд: подруги уж очень хвалили. Затесался среди фурий и дядечка, доведенный до отчаяния обострившейся страстью супруги. Теперь он искренне недоумевал, почему было не закрыть глаза на маленькие супругины шалости, и молил или развернуть жену обратно в сторону инструкторов по фитнесу, или возвратить ему мужскую силу.

Трое несчастных слезно жаловались на фантомные боли в отрубленных кармических хвостах. Иные, наоборот, благодарили, совали пачки денег – попер нереальный успех в делах, – отмечая, впрочем, что под «полным устранением конкурентов» в общем-то не подразумевали их безвременной кончины от самых неожиданных причин. Хор избавленных от алкоголизма вопрошал, так ли необходимо при виде водки, хоть на столе, хоть в рекламе, терять сознание на полчаса; один сетовал даже, что нюхать кокаин очень уж дорого, беленькая дешевле обходилась. Людское море ревело и клокотало, подпитываясь непересыхающим ручейком вновь прибывших. Вдруг его волны разрезало нечто вроде канонерской лодки в облике разъяренной дамы.

– Ты мне мужа убил! – дала залп дама еще с лестничной площадки.

Пала тишина. Хрисандр передернул ноздрями: в его стильной прихожей омерзительно запахло статьей. Выпихнув свидетелей вон, он ухватил даму за локоть и поволок ее в кабинет, сдавленно шипя:

– Ополоумели вы, что ли? Чего орете на весь подъезд? Никого я не убивал, я на это неспособен!

– Батюшка... – всхлипнула та, отчего-то пугаясь. – Не гневайся, прости дуру, не проклинай! Муж у меня, Казанова лысый, чтоб ему, к другой переметнулся. А мне ж перед людьми стыдно, да и дети у нас. Ну попросила я тебя, грешная, поколдовать, чтоб, значит, оставила она его в покое...

– И?..

– И оставила! В покое! В полном! В больнице он, дурень старый, в реанимации. Врачи говорят, в кому впал. В глубокую! – Дама хрюкнула и заревела, как баба.

– Ай-ай-ай, как нехорошо вышло.

– Миленький, голубчик, ты уж расколдуй его обратно, зарплата у него, дурака, хорошая, да и люблю я его, черта лысого, муж он мне...

– Сейчас-сейчас, – испуганно залепетал ясновидящий и посвященный, узрев прорезавшимся внутренним оком судебное разбирательство.

«Мать вашу, что за лабуда?» – лихорадочно размышлял Чесоткин, пока Хрисандр размахивал руками над магическим шаром. Шар светился мистическим светом, медленно вертелся вокруг своей оси и парил над подставкой – все это, понял вдруг Чесоткин, при выдернутой из розетки вилке. Поняв это, маг жалобно застонал и рухнул без сознания.

Тем временем Ванька, вырвавшийся из семейных уз, уже мчался к дереву желаний. Не обманул Костик. Дерево не подвело, взаправду волшебным оказалось. Правда, недогадливым, но тут уж Ванька сам сплоховал, плохо объяснил, чего хочет.

Утро началось обычно: в полседьмого, со Светкиного голодного испуганного рева. Ванька почти и не разочаровался. В самом деле, глупо было надеяться. Что он, детсадовец – в сказочки верить? Стал дальше спать. Ну потом проснулся, утащил чего-то такого из холодильника пожрать, во двор выскочил. А чего, сегодня суббота, у отца выходной. Не маленькие, сами справятся! Ждал Костика, но друг не вышел. На крик Ванькин выглянул из-за шторы – лицо дурное, счастливое, будто Новый год на дворе, – помахал и показывает Ваньке, чтобы тот, значит, шел пока. Ванька пошел, слегка обиженный, оглянулся – а там, в окне, папашка с Костиком, и, главное, ласково так за плечо его обнимает, будто и правда отец, а не так, недоразумение.

Ванька удивился ужасно. Послонялся по двору, но одному было скучно и не тянуло как-то на обычные развлечения. Вернулся домой. Мать как раз Светку кормила. Глянула на него недовольно, но без сердца, а так, по привычке. Промолчала. А вот минут через тридцать, когда Светка нахлебалась молочной смеси и справила свои младенческие обязанности в утренний, отцом ставленный памперс, мать как заорет! Стоит над распеленатой Светкой, пялится ей на середину и завывает сиреной. Ванька подкрался поближе. Вот это да! Светка, озадаченная материнским воем, лежит-пялится в голом виде на пеленальной клеенке: голова ее, даже дерматит на пузе ее, а вот ниже дерматита – штучка эта самая, ну вы понимаете. Тут Ваньку, конечно, отогнали подзатыльником, но самое главное он видел. Остался, в целом, доволен. Но как говаривает бабушка, полное счастье редко достается нам в удел. Он не понимал, что не устраивает мать, но лично его огорчил возраст нового брата. Он вообще-то заказывал товарища. А не новую версию никчемного младенца, разве что писающегося не лужицей, а струей. Тот как раз выдал струю, и какую! Мать бросила орать и схватилась за телефон. Пока она дозванивалась в «скорую», а отец, как обычно, метался веником по комнате и причитал (отец у Ваньки вообще хороший, только бесполезный), сам Ванька благополучно улизнул. И прямиком к дереву, желание перезагадывать. Теперь он не сомневался, что возвращаться будет уже в нормальную семью. И никакая «скорая» ее не испортит!