Подменный князь. Дилогия (СИ)

И стало нужно выбирать одно из двух: либо поклоняться одному лишь чужому греческому Христу, и только ему, прокляв богов своих отцов и дедов, заветы родины, заветы седой старины, овеянные славой, победами, либо оставаться в прежней вере.

Не всякий человек способен сделать такой сложный выбор.

Проблема первых киевских христиан заключалась еще и в том, что ничего не было переведено на славянский язык. Русы к тому времени свой собственный язык почти забыли и тоже говорили по-славянски, как большинство населения в полянских, древлянских и кривичских землях. А Библия была на греческом, и богослужения в христианских церквах тоже велись по-гречески. Все это дополнительно делало христиан в глазах остального населения явными агентами Византии…

Для тех, кто принял веру в Христа и не пожелал отступиться, настали тяжелые времена. Княгиня Ольга умерла, а ставший князем ее сын Святослав на дух не переносил христианство. Он с детства хранил заветы старины и считал, что только боги отцов надежны и заслуживают поклонения.

Когда Блуд говорил об этом, я заметил, что глаза его заблестели. Он говорил о Святославе с явным восхищением. Что ж, всякая твердость убеждений заслуживает уважения, а Блуд ведь знал этого твердого человека лично.

— Он был великим воином! — воскликнул боярин, успевший уже раскраснеться от выпитого вина. — Святослав думал только о войне, он посвятил себя войне. Из всех походов он возвращался с богатой добычей.

— И ничего не боялся, — добавил мрачно молчавший до этого Свенельд. — Он был бесстрашен, как настоящий берсерк! В бою это был дикий зверь, почуявший запах крови и рвущийся к ней! Я сражался с ним рядом…

Князь Святослав в очередной раз отправился в поход на Византию: богатство византийских краев не давало ему покоя, да он и не мыслил себе иной жизни — набеги на византийские города издавна считались главной удалью русов и славян. Войско погрузилось в быстроходные ладьи, воины-гребцы сели за весла, и женам с детьми, стоявшим на киевской пристани, оставалось лишь терпеливо ожидать мужей и отцов с богатой добычей из дальних краев.

— В дружине Святослава было довольно много христиан, — заметил Блуд, рассказывая о последнем походе грозного, воинственного князя. — Всего дружинников было двадцать сотен, и все отборные, иных князь с собой не брал. А из них христиан было почти сто человек — немало.

— Да что говорить, — вздохнул Блуд. — Брат Святослава, княжич Олаф тоже был христианином.

Поход с самого начала стал складываться неудачно. Сначала при выходе в Черное море ладьи разметал сильный ветер, и войско долго не могло соединиться. Потом, когда Святославу удалось наконец собрать дружину вновь, византийские войска уже успели изготовиться к обороне. Поднявшись по реке Дунай в северную часть болгарских земель, дружина славяно-русов встретилась с армией византийского императора Иоанна Цимисхия.

— Болгары нам изменили, — сказал Свенельд, непроизвольно сжав кулаки. — Подлые люди… Увидели, что Цимисхий собрал большое войско, и испугались. Когда болгары ушли от нас на его сторону, нас осталось совсем мало — только киевская дружина.

Видно было, что Свенельд до сих пор переживает факт предательства болгар, поначалу сражавшихся вместе с русами против византийцев. Лицо его стало мрачно, глаза метали молнии. Одним движением он осушил глиняный стакан с вином и тотчас налил себе из кувшина следующий.

— Ну, если бы войско Святослава вело себя в болгарских землях по-другому, — язвительно заметил Блуд, — тогда, наверное, и болгарские воины поступили бы иначе.

— Я этого не делал, — буркнул Свенельд, покачав головой.

— Ну и что? — пожал плечами боярин. — Ты не делал, а почти все воины делали. Вот и результат — болгары испугались и перешли на сторону Цимисхия. Ты сам рассказывал мне о Доростоле.

Когда в результате нескольких серьезных стычек, неудачных для Святослава, его войско оказалось запертым в городе-крепости Доростол на берегу Дуная, воины стали готовиться к последней битве.

Со всех сторон крепость окружало византийское войско, а русов со славянами осталось не больше полутора тысяч. Осада византийцами Доростола длилась несколько недель. Многократно Цимисхий водил свои войска на штурм, так же многократно славяно-русы делали вылазки из крепости.

За это время воины Святослава умертвили все население Доростола, включая женщин и стариков, а младенцев в течение нескольких ночей при свете факелов закалывали на сооруженных алтарях, принося в жертву своим богам.

— И так вы поступали во всех городах и деревнях, куда приходили? — сказал Блуд Свенельду. — Разве не так? Войско Святослава зверствовало так, как никто до него. Изнасилованные женщины, а также девочки и мальчики без разбору, а в конце все убиты и сожжены вместе с деревнями. Было такое, Свенельд?

Старый воин был не слишком умен, но честен, так что он мрачно кивнул.

— Я сам этого не делал, — лишь повторил он упрямо. — Я не насиловал детей и не убивал их.

— Ты — добрый человек, Свенельд, кто же этого не знает? — пожал плечами боярин. — Ты водил воинов в бой и на смерть и крепко стоял в бою. А за все остальное ты не отвечаешь, правда?

— Но ведь и богам жертвы нужно приносить, — с недоумением сказал воевода. — Разве мог я противиться, когда воины приносили в жертву богам младенцев? Боги любят такие жертвы, это известно издавна. В обмен на кровь младенцев они даруют победу.

Блуд криво усмехнулся.

— Да, это известно, — кивнул он. — Так делал Святослав, а до него Ингвар, а до него еще деды и прадеды. Так делает нынешний князь Владимир, мы это видим.

Блуд помолчал, а затем тихо закончил:

— А потом мы удивляемся, почему от нас в ужасе бегут союзники. Почему нас сторонятся соседние народы. Почему, если с нами даже имеют дело, то все равно относятся как к диким зверям.

Казалось, Блуд говорит все это не Свенельду и не мне, а сам с собой, как бы обращаясь к пустому пространству. Видимо, он давно уже обдумывал многое, а сейчас дал себе волю порассуждать. А чего ему было бояться? Со Свенельдом они, видимо, были давними друзьями и имели общие тайны, так что его боярин мог не опасаться. К тому же имелась большая вероятность того, что славный воевода попросту мало понимал из того, что говорилось.

Что же касается меня, то я уж точно не представлял для Блуда никакой опасности. Бесправный человек, висящий между жизнью и смертью. Человек, которого нет…

Правда, я был зачем-то нужен Блуду, и осознание этого отчасти меня успокаивало. Вот только узнать бы, для чего. Но пока что я сидел здесь, за одним столом с влиятельнейшими людьми княжества и мне оставалось лишь жадно ловить каждое сказанное слово.

— Ты не прав, боярин, — сказал Свенельд, которому явно не понравились речи Блуда. — Мы, русы и славяне, — самые храбрые воины в мире. Все народы вокруг это отлично знают. Не случайно византийские императоры зовут наши дружины на помощь, когда им грозит беда.

— Это так, — возразил Блуд. — И это не так. Нас зовут, как диких зверей, чтобы мы сражались с другими дикими зверями. За это византийцы платят нашим воинам золотом. Но эти же византийцы не считают нас равными себе людьми. Нас боятся и одновременно используют в своих целях. Но когда мы сами попадаем в беду, византийцы не приходят к нам на помощь. Разве не так? А помощь нам бывает нужна часто. Очень часто. Разве мало у нас врагов? Вся Русь обложена врагами со всех сторон: половцы, печенеги, хазары. Да разве сами византийцы нам не враги?

Блуд перевел дух и закончил, глядя прямо в глаза Свенельду:

— Вот и получается, что мы — славные и храбрые воины. И льем свою кровь почем зря, и растрачиваем наше богатство попусту в войнах, которые не приносят нам никакой пользы.

— Мы всегда возвращаемся с богатой добычей! — выкрикнул воевода, но Блуд лишь презрительно махнул рукой.

— Ерунда! Чего стоит эта добыча, если она не приносит мира и спокойствия нашей стране!

— К чему ты клонишь, Блуд?