Поиск неожиданного

Пока они так рассуждали, Франкенштейн не стал ждать их решения, твердыми пальцами взял свой бочонок, светлой струей очень щедро налил себе едва не полную кружку, а потом напоил чуть разбавленной водкой коней, которые вначале пофыркали, должно быть привыкнув к более приятному бренди, но и этим угощением, в конце концов, удовольствовались, даже не пожелали заканчивать свой выпивон и подчинились, лишь когда возница решительно бочоночек спрятал. Теперь можно было, как ни казалось это удивительным еще вчера вечером, пускаться дальше в путь.

Когда путешественники забрались в карету, оруженосец пояснил:

— Возница сказал, они так обожрались, чтобы в воде плыть подольше. Он почему-то считает, что впереди нас чуть не на сотню лиг ждут одни леса.

— Леса по берегам этой реки, если я правильно помню карту, тянутся не на сотню миль, — высказался Сиверс— А почти… бесконечно.

— Ладно, посмотрим, что из этого получится, — только и кивнул Оле-Лех.

А получилось все неплохо. Когда карета была запряжена, когда они уложили вещи и сами забрались внутрь, возница вдруг издал какое-то почти членораздельное рычание, и экипаж, бодро скатившись с пригорка, на котором простоял всю ночь, заехал в воду. Первая пара коней уже зашла в темные струи, но силенок стащить карету с вязкого илистого берега в воду у них не хватило. Тогда вторая пара лошадей подналегла, толкая передних, возница снова странно зарычал, карета дернулась, накренилась и вдруг… поплыла.

Рыцарь смотрел, не отрываясь, в переднее окошко кареты, хотя ему и мешал сырой, толстый и тяжелый плащ возницы, но кое-что он видел — течение развернуло переднюю пару коней, они оказались чуть сбоку от направления, выбранного Франкенштейном, а сама карета, покачавшись туда-сюда, так уверенно и мягко утвердилась на водной поверхности, что становилось ясно: плыть она может если не бесконечно, что предрекал Сиверс, то уж точно — до вечера, когда можно будет выбраться на берег для привала и отдыха, и для ужина, конечно.

Так этот день и длился. Под прозрачным северным небом они плыли по широченной реке, которая была мутноватой лишь у берегов, ближе к середине становясь светлой, как и небо над ней. Вода плескалась в двух-трех ладонях ниже пола кареты и бросала блики в окна из тонкого, чуть мутноватого стекла, и они играли на потолке кареты, будто бы там роились крупные веселые светляки. Иногда какие-то волны били в дверцы, но каким-то образом вода не просачивалась внутрь, лишь редкие капли пробивались через эту преграду, хотя и их со временем собралось довольно много.

— Что же нам теперь, и воду вычерпывать придется? — напряженным голосом, но вежливо поинтересовался тогда профессор Сиверс.

— Надо будет — так придется, — рассеянно отозвался оруженосец.

Рыцарь по-прежнему смотрел в переднее оконце, пытался увидеть черных коней, и временами ему это удавалось. Они, вытянув шеи вперед, бойко плыли по течению, все дальше на север.

— Сколько они смогут продержаться в этой воде, не замерзая? — спросил он уже к вечеру, обращаясь то ли к оруженосцу, то ли к Сиверсу.

— Если они как следует подкрепились и работают изо всех сил, тогда… Может, они и не мерзнут вовсе, — отозвался Сиверс.

И стал говорить, как на самом деле он восхищен способностью кареты двигаться по этой реке. Тальда слушал его от скуки, и лишь когда он начинал чрезмерно поддакивать, рыцарь чуть хмурился, давая понять, что не стоит слишком явно насмехаться над ученым. Тот действительно оказался знающим человеком, пусть никогда и не покидал надолго стены своего города и университета.

— Это все чрезвычайно интересно, профессор, — наконец не выдержал Тальда, но сарказм в его тоне мог заметить только Оле-Лех, который знал темнокожего оруженосца уже не одно десятилетие. — Но вот ты скажи по возможности, если знаешь, конечно… Куда эта река нас приведет?

— По возможности, — передразнил его профессор, но тут же стал серьезнее, одернул камзол на груди, — я не очень хорошо помню эту реку… Кажется, впадает она в ледовый океан.

— Это-то понятно, — прервал его неугомонный Тальда, — а вот точнее — кто там обитает, какие там промыслы у местных жителей?.. Или там уже одни ледяные драконы живут?

— Ледяных драконов не бывает, — тут же отозвался профессор, — это все сказки. А живут там согласно новейшим исследованиям и теориям…

Он стал излагать свои теории, даже что-то пытался рисовать пальцами в воздухе, но рыцарь уснул. Карета так плавно и мерно покачивалась, что возникало странное желание, чтобы она даже вечером не причаливала к берегу… Почему-то хотелось, чтобы кони и ночью плыли по реке. Хотя это было, конечно, невозможно, им следовало подкрепиться и согреться, чтобы на следующий день продолжать этот невероятный заплыв.

Но как выяснилось, желание Оле-Леха, непонятно почему и зачем возникшее, почти исполнимо. Он проснулся уже глубокой ночью, как стало понятно по чуть потемневшему небу. Его спутники мирно подремывали каждый в своем углу, а карета все так же покачивалась на гладких речных волнах, лишь возница зачем-то зажег впереди фонарь, хотя это было странно, ведь он видел в темноте гораздо более густой, чем та, что стояла сейчас над рекой. Это настолько заинтересовало Оле-Леха, что он толкнул в плечо Тальду.

— Что случилось? — спросил оруженосец, нащупывая меч и кинжал одновременно, хотя при этом и зевнул рефлекторно. — Откуда этот свет?

— Спроси и попробуй разобрать его ответ, — приказал ему рыцарь.

Тальда, высунувшись в окошко, послушно передал вопрос рыцаря вознице, а потом, вернувшись на свое сиденье, замер, сосредоточился, напряженно вслушиваясь во что-то и вглядываясь в серо-сизую хмарь северной ночи, чуть клубящуюся легким туманом. Молчал он довольно долго, а потом посмотрел на рыцаря и странно скривил губы.

— Франкенштейн наш говорит, что причаливать к берегу невозможно, коням его придется потрудиться. По берегу шастают снарки.

— Кто это такие? Или — что это такое? Оле-Лех вообще не очень хорошо сейчас понимал, что происходит. Звук отдаленной басовой струны стал слишком резким и слишком тяжелым для него, это сбивало внимание и не позволяло как следует ориентироваться, даже разговаривать со своим оруженосцем мешало.

— Снарки довольно любопытные звери, — неожиданно, не открывая глаз, сказал профессор. — Они считались некоторое время мифическими, но видите, все же существуют. — Он открыл глаза и с жаром ученого, напавшего на любопытную тему, чуть наклонился к рыцарю. — Это полуразумные лесные волки, покрытые бурой и серой шерстью. Кто-то говорил, что они помесь медведей и волков, но сейчас господствует мнение, что они случайный продукт каких-то магических экспериментов, если, разумеется, верить в магию.

— Ты не веришь в магию? — пробурчал Тальда.

— Кто же верит по-настоящему в магию? — удивился Сиверс— Верить человеку стоит только в технологию либо…

Он оборвал себя, чуть растерянно вгляделся в оруженосца, в его негритянское орочье лицо с высокими скулами, с огромной, выдающейся вперед нижней челюстью, и закончил, делая вид, что договорил все, что собирался.

— Магия — дисциплина весьма гипотетическая, вот.

Рыцарь усмехнулся про себя, но не стал спорить со странным и чрезмерно категоричным мнением профессора. Он попытался рассмотреть, что творилось по берегам реки, и скоро увидел, как левый обрез воды выступил из клочьев тумана и медленно уплыл назад. Там явно что-то происходило, там действительно могли быть пресловутые снарки или что-то еще, чего даже Франкенштейн опасался, запалив себе в поддержку дорожный фонарь.

Они вынуждены были плыть, не выбираясь на берег, три дня и две ночи. Конечно, без кормежки кони в этой воде, вполне в согласии с пояснением Сиверса, продержаться не могли, тогда возница предложил через Тальду их подкармливать. Это оказалось любопытным трюком.

По совету Франкенштейна оруженосец прикупил на фактории в последней деревне пару бочонков полусырых, на взгляд рыцаря, довольно жирных окороков, пересыпанных солью, будто морская солонина, и с таким терпким запахом, что, когда Тальда вытащил их из общей кучи запасов, у профессора стали слезиться глаза. Эти куски оруженосец разделочным тесаком, больше всего похожим на мачете, на полу разрубал на части, чтобы они пролезали в узкое переднее окно, стекло которого отодвигалось в сторону, и передавал их вознице.