Сказание о страннике

Гэпа, несмотря на случившееся, начинало раздражать хладнокровие господина. Пеладаны всегда в подобных ситуациях спокойны и невозмутимы. Почему они не могут поддаться панике, как обычные смертные?

— Прочные стены, неподвижные решётки, мы безоружны. Похоже, придётся просто сидеть и ждать, что будет дальше.

— А наши чародеи? — спросил Гэп, словно ему первому это пришло в голову. — Разве они не могут...

— К несчастью, нет, — раздался слабый голос Финвольда. — Я потратил слишком много сил в трясине; понадобится несколько дней, чтобы их восстановить.

— Эппа истощён ещё сильнее, — продолжил Нибулус. — Он до сих пор не проснулся.

— Да и не смог бы помочь, даже если бы были силы, — добавил молодой жрец. — В подобных чарах старик не сведущ.

— По словам Лесовика, нет чар, которые здесь могли бы помочь, — вставил пеладан. — Колдун клянётся, что мы заперты в «ином мире» с помощью магии хульдров.

Шумное дыхание, раздающееся из камеры слева от Гэпа, участилось, а вонь стала почти удушающей.

— Но Лесовик не бросает попыток, — заметил Финвольд. — Слышишь бормотание? Колдун пытается выяснить, что происходит.

Гэп прислушался к шуму, который заметил раньше. Бормотание не прекращалось ни на минуту, напоминая юноше песнопение жрецов-чародеев, которое он так часто слышал в гулких каменных храмах Нордвоза. Оруженосец вздрогнул. Духота и тьма ему совсем не нравились, да и заклинания колдуна не добавляли уверенности.

Юноша попытался взял себя в руки и занялся поисками предметов, которые могли бы пригодиться. Это помогало ему не сойти с ума. Слава Пел-Адану, очки были на месте, как и чистая одежда, что он натянул после ванны; зато всё остальное снаряжение — плащ, пояс, оружие и сумки — исчезло.

И всё-таки некоторые вещи, которые он прятал под одеждой, могли остаться. Ещё до отъезда из Нордвоза юноша предвидел возможность быть обкраденным, поэтому и зашил кое-что в нижнее бельё как раз на такой случай. Гэп прощупал пальцами край одежды.

— Они здесь, — с облегчением прошептал юноша.

— Что? — прошипел в темноте чей-то голос. Именно его владелец, помещённый в соседнюю нишу, испускал жуткое зловоние.

— Мой набор выживания, — заговорщически прошептал Гэп.

— Выживания? — спросил Паулус. Кто ещё мог так вонять? Только сейчас юноша оценил попытки наховианца устраиваться на ночь всегда с наветренной стороны.

Все теперь внимательно прислушивались к разговору. Неожиданная предусмотрительность самого младшего путника вновь разожгла надежду.

— Дайте прощупать, что мы имеем, — продолжил Гэп. — Кусок проволоки, магнит... щепотка Кетанн-Хиттама, чтобы взбодриться... верёвка.

— Ну? — настоятельно спрашивал Нибулус.

— Всё.

— Всё?

— Да, по-моему... да, всё, — подтвердил Гэп.

— И ты называешь это набором выживания? — яростно прошипел Паулус. — Маленький глупый червяк! Я тебе голову сверну, как только доберусь. С чем он поможет справиться? С насморком? Порванный шнурок заменить?

— Есть много разных ситуаций, — в замешательстве начал обороняться юноша, — когда мой набор...

— Назови хоть одну!

— Магнит может указать направление...

— Замечательно! Теперь мы будем знать, где север, несмотря на пятнадцатифутовую толщину камня и прочные прутья!.. У тебя есть что-нибудь стоящее?

— Нет, — зло ответил Гэп. — А у тебя?

— Маленький ублюдок, да я...

— Ш-ш-ш, — зашипел Финвольд. — Вы помешаете Лесовику. Кажется, он вошёл в транс.

Все на миг замолчали, затем одновременно пришли к выводу, что транс колдуна ещё бесполезнее набора выживания Гэпа. К своему счастью, юноша вдруг воскликнул:

— О, у меня здесь есть ещё кремень, огниво... и моя трутница.

Оторвав от рубахи полосу ткани, оруженосец обмотал ее проволокой, посыпал трутом и затем с помощью огнива высек искру. Трут тотчас загорелся, и хотя ткань поначалу немного шипела, вскоре радостно занялась огнём. Пламя разрасталось, подогреваемое осторожным дыханием Гэпа. Юноша подошёл к решётке и положил самодельный факел на пол.

Так как ткань была слегка влажной, факел едва горел, почти тлел. И хотя пламя было очень слабым, для привыкших к темноте глаз, оно показалось неимоверно ярким, как свет сигнального костра.

Воздух наполнился возгласами удивления и отвращения — путники впервые смогли рассмотреть, где находятся. Их заперли в длинном узком зале, по обеим сторонам которого располагались два ряда камер, разделяемых широким проходом. Почти с краю, несколько в стороне, стояла клетка со скрючившимся внутри Финвольдом, а прямо перед ней в полу обнаружилась дыра — то ли колодец, то ли сточная яма, — откуда раздавались тихие непонятные звуки. Другой конец длинного подвала заканчивался небольшой лестницей, ведущей к единственной здесь двери.

Вдобавок цвет, форма и то, из чего были сложены стены, вызывали тревогу. Гладкие, будто стеклянные, они напоминали полупрозрачный нефрит; странные золотые завитки, испещрявшие поверхность стен, словно поглощали скудный свет факела и отражали его, пульсируя. Прутья камер обманчиво сияли медью, а стены между ними были завешены бардовыми бархатными занавесями. Путники никогда прежде не видывали ничего подобного. Даже тошнотворный запах, что исходил от больного наховианца, казался здесь уместным.

— Возможно, Лесовик прав, говоря о «другом мире», — пробормотал Нибулус.

Эппа приоткрыл один глаз и заохал. Дыхание наховианца стало ещё более тяжёлым и учащённым.

— Кошмар, — простонал Гэп. — Нам нужно выбраться отсюда... Господин Нибулус, а в «Хрониках» что-нибудь говорится об этом месте?

— О, я не подумал, — ответил пеладан. — Давай посмотрим... так, да: «В болотах пленены мы были грязной ведьмой, коя подлостью лишила нас свободы. Но вырыли мы проход и ушли оттуда дальше в болота...»

— Проход! — Гэп хрипел от возбуждения. — Сказано, где?

— «...в той клети, что перед последней, сразу за расшатанной кладкой камней».

«Перед последней?» Значит, в его собственной камере. Гэп метнулся вглубь и начал обшаривать стены.

— Он написал, где именно?

— Прямо за тобой, слева.

— Что, здесь?

— Нет, здесь! Полоумный!

Гэп прекратил поиски и тихонько уселся в углу. Не найдя ничего лучше, он просто уставился на Лесовика, всё ещё находящегося в трансе.

Шаман неподвижно сидел на пятках, свесив голову на грудь. Произносимые им заклинания теперь звучали тише. Тут в неровном свете юноша увидел вокруг сгорбившегося колдуна меловой круг, по внешней кромке которого шли загадочные знаки. Теперь былое беспокойство сменилось любопытством.

Спустя несколько минут терпение Гэпа было вознаграждено. Песнь-заклинание Лесовика резко оборвалась, и шаман, обмякнув, распластался на полу. Ещё мгновение назад он сидел, собравшись, и вот его тело уже безвольно, подобно тряпичной кукле. Колдун лежал на спине в центре круга, словно труп, а его лицо покрыла смертельная бледность.

— Что он делает?

— Как думаешь, с ним всё в порядке?

— Замолчите! Он колдует.

Путники, напрягая зрение, в недоумении уставились на неподвижного колдуна. Все прекрасно понимали, что древние и непонятные знания шамана — часть чуждой веры, которая царила задолго до сложившихся традиций чародейства и алхимии. К тому же здесь, в мрачной темнице, наполненной дрожащими тенями и едва уловимыми звуками эха, было трудно усмирить воображение.

Неожиданно из раскрытого рта Лесовика показалась крохотная землеройка. Все в страхе замерли.

Крошечное чёрное создание с блестящей шёрсткой принюхалось, нервно подёргивая усиками. Маленькая лапка наступила на нижнюю губу колдуна, и вот уже вся землеройка выскочила изо рта, пробежала по лицу и с лёгкостью спрыгнула на влажную солому, покрывающую пол. Мышка стала настойчиво пробираться через мокрые вонючие стебли, пока наконец, не ступила на голый пол. Здесь она в сомнении замерла, поднялась на задние лапы и снова принюхалась, словно по запаху выбирая направление. Потом двинулась дальше, на сей раз гораздо медленнее, выбирая дорогу меж стеблей соломы.