Элато. Тропой дерзких (СИ)

− Но как такое возможно? Тут задействована магия. Им, наверное, давали магическое зелье.

− Не обязательно, − с видом знатока сказал Матэс. - Я вот пчёлами люблю заниматься. Могу полдня на пасеке торчать или по лесу бродить, искать дичники. Вот как вы думаете, сколько в улье пчёл?

− Я неграмотная, − сказала неуверенно Элама, − читать не умею, но деньги считаю хорошо.

− Да много, − сказал я. - Наверное, целая тысяча.

− Ага! До ста тысяч! И это в одном улье, вот так!

− А кто же их всех посчитал? - изумился я. - Это же, как их считали-то?

− Да просто. Дымом умертвили всех в улье, потом дохлых пчёл и пересчитали.

− Умно, − сказала Элама. − Одного жулика поймали, тоже хитро соль продавал. В середину мешка ложил мешок поменьше раза в два, с песком. И продаёт, а потом уезжает. Правда, когда его изловили, отрезали левую кисть и правую ступню. Жалко его было, но закон неотвратим.

− Это хорошо, но Матэс, чего ты за пчёл разговор завёл?

− Да я к тому, что вы говорили, будто из человека подземной едой великана выращивали. Так вот, пчёлы из одинаковой личинки с помощью разного питания могут вырастить матку, а могут простую рабочую пчелу. Так что может быть и такое, что в Подземье вырастят великана.

− Как интересно! - воскликнула Элама. - А чем матка отличается от простой пчелы-то?

− Ну, она больше в два раза, да ещё откладывает в сутки до двух с половиной тысяч яиц.

− А я думала, что пчёлы сами нарождают новых пчёлок, − сказав это, Элама потупилась, вздохнула.

− Ты чего? - спросил я.

− Мне как-то Маору и не жалко, − тихо сказала она.

Я проворачивал вертел над огнём и думал о её словах. Интересно, а меня бы ей было жалко?

− Не успела я к нему привязаться, − продолжила она. - Хотя... он меня вылечил, когда у горы великан пнул.

− Там вылечил, − сказал я, − а когда в Подземье зашли, сразу норнгам и отдал на откуп. Ты же помнишь, что он нас всех усыпил. А потом где ты оказалась?

− А чего ты сразу не сказал? Я бы ему всё в лицо высказала!

− Вот Ворона жалко было, − тихо сказал кашит.

− Да... и странно мы его похоронили. Не на кладбище, да ещё в теле волкодлака, - голос Эламы дрогнул. - Я вспомнила одну историю про кладбище, замковая повариха рассказывала. Мы частенько по вечерам судачили у очага. - Элама слабо улыбнулась.

− Раз улыбаешься, − проговорил Матэс, − значит, история интересная. Расскажи и нам.

− В общем, повариху зовут Мартина. И потеряла она мужа в двадцать семь лет. Он был при дворе и ради шутки разозлил вараниса. Ящер ему ногу и откусил. А пока его нашли, кровью истёк, бедняга. И сильно любила своего мужа Мартина. Убивалась из-за его смерти, каждый день на кладбище пропадала. Рассказывала, что снится ей муж постоянно. Так вот, один раз пошла она на кладбище да и уснула на лавочке, скорбя возле могилки. Просыпается, а вокруг темень, лишь звёзды дают кроху света.

Каменные надгробия и могилки, такие безобидные днём, сейчас казались чем-то страшным до безумия. Жутко стало Мартине, бегом она с этого кладбища подалась. Выбегает на крайний ряд могилок - глядь, а мимо идёт кузнец - здоровый такой мужичонка. Смелый был, не боялся мимо погоста ночью пройти. Мартина бегом к нему, а он её как увидал, да как рванул с перепугу. Лишь дико орёт на бегу.

Больше он мимо кладбища, наверное, не пойдёт, − хихикнув, сказал кашит. - Небось, ещё и в штаны наложил.

− В таких случаях говорят - чуть не наложил, − с улыбкой сказала Элама.

Я молчал, следил за мясом, а оно уже почти прожарилось, сочилось аппетитными пузырями.

− А у нас одна байка ходила, про ведьму-кашитку по имени Брусида, которая просидела три ночи на кладбище.

− А чего сидела-то? - спросил я. - Мертвецов восставших ждала, что ли?

− Почти угадал. - Сделав паузу, Матэс продолжил. - Жила у нас в деревне у замка ведьма Брусида. А у нас дочка мельника с ума сошла на время. Потом в голове у неё прояснилось. Но история такая: она утверждала, что её у кладбищенских кустов вечером мужик какой-то снасильничал, а потом, хохотнув, сказал, что он покойник с погоста. А у ведьмы мужиков давно не водилось, страдала она от недостатка внимая сильного полу. Страшненькая была. Так вот, сделав любовный приворот, пошла ведьма на кладбище.

− Да... странно у вас, кашитов. У людей бы так ни за что никто не сделал, − перебил его я.

Матэс многозначительно посмотрел, но продолжил.

− Просидела Брусида ночь - никто не появился. Вечером второго довелось Нику кожемяке проходить недалеко от кладбища. И тут появляется из кладбищенских кустов Брусида и так нагло спрашивает: ну что, тут завалишь, или возляжем за кустами?

− Аха, ха! - Элама широко улыбнулась. - Представляю этого кожемяку, если он ведьму эту не узнал!

Замолчали... я всё проворачивал временами вертел. Мясо, наверное, уже было готово, но я не спешил - пусть ещё прожарится, вдруг оно не очень съедобно.

− Мегед, а ты что расскажешь? − тихо спросила Элама.

− Да что? По нашим кладбищам никто не бегал. И вообще, у нас в склепах хоронят. Я ведь северный житель. Просто занесла сюда судьбина. Могу про склеп рассказать историю. Но она очень грустная.

− Не! Грустного не нужно, расскажи что-нибудь хорошее.

Первое, что мне пришло в голову - это случай на Медвежьем острове.

− Могу рассказать про медведя, который рычал в кустах.

− Давай про медведя. Может, мясо уже можно есть?

− Нет, пусть лучше прожарится. Дело было так... Было тогда мне лет пятнадцать, мы с Тамриком рыбачили на медвежьем острове. Своё название остров получил оттого, что там было много малины. В сезон, когда она созревает, туда часто заглядывали медведи, лакомились. В это время, конечно, никто не рыбачил там: медведь - зверь опасный. Кто говорил, что один с вилами на медведя ходил - врёт. Потому что взрослый медведь пробивает с разгона стену в сарае, если она не из брёвен, а из досок. А ударом лапы плющит взрослому мужику череп.

А в остальное время года там рыбачили смелые подростки, такие как мы с Тамриком. В принципе, рыбалка заключалась в охране двух морд...

Лица Эламы и кашита вытянулись от удивления.

− Ничего не понял, − сказал Матэс недоуменно. - Рыбачить, охраняя морды? Может, объяснишь?

− Так называют ловушки, куда заплывает рыба, а выплыть не может.

− Аааа... ясно. У нас такое называют плетеня.

− Принцип ловушки - такой плетённый из прутиков короб, ставят в основном на перекатах. По бокам два отдельных щита-крыла из веток, чтобы больше рыбы заходило в морду. Всё это крепится колами, вбиваемыми в дно. Раз в день морду поднял, улов вытрусил - и всё, полный мешок рыбы. Но из соседнего храма повадились у нас эти самые морды воровать. Вот и охраняли мы ночами, а днём в храме отсыпались. Приходим как-то вечером на дежурство, а морд нету. Спёрли днём, сволочи. Разозлились мы с Тамриком, решили пойти к соседям, да стащить морды у них. А если наши найдём - вообще рожи понабивать. Идём мы, значит: ночь светлая - луна аж сияет. Я что-то рассказываю, и тут Тамрик так тихо говорит: Мегед, медведь! Я поднимаю голову и обомлеваю со страху - в десяти шагах стоит на четырёх лапах и смотрит на нас годовалый медведь. Мы стоим, он смотрит...

− И что? - в нетерпении спросил кашит. Осторожность и охотничий инстинкт у них в крови.

− Наверное, мы просто не поняли сразу, что нужно пугаться. А медведь так как-то полубоком побежал в лес. Красиво... И тут Тамрик на меня смотрит и говорит: а вдруг недалеко его мамаша? И мы разворачиваемся и бежим! А самим смешно, бежим-то мы медленно. Медведи раза в три быстрее нас бегают. А мы мчимся по тропе и смеёмся. Просто ситуация такая необычная.

− Если бы там медведица была, вам бы было плачно! - сказал Матэс. - Повезло вам.

− В общем, пришли мы без морд, злые вернулись в храм. Утром будит меня Герфин, спрашивает: Мегед, там, на Медвежьем острове сейчас как? Шалаш ваш стоит? Просто у меня сегодня день рождения, хотели там с пацанами отпраздновать, винца попить. Тем более наставник приболел, поставили старшим Таравана. Я с ним уже договорился.