Посох царя Московии

Поэтому на постоялый двор обычно заворачивали люди среднего достатка, которым потраченный на такие нужды алтын-другой не мог пробить большую брешь в их финансовом состоянии.

Большую часть избы занимало просторное помещение с огромной русской печью. Здесь было тепло и уютно. На полатях вдоль стен еще почивали постояльцы и двое слуг Граевского, и замерзший шляхтич уселся на скамью возле самой печи, которую уже растопили. Глядя на языки пламени, шляхтич погрузился в безрадостные думы.

Не доезжая Александровской Слободы кромешники Елчанинова передали шляхтича под опеку стрельцов, а сами вместе с обозом и Даниилом Левшиным исчезли в неизвестном направлении. Определив поляка на постой, стрелецкий старшина наказал ему под страхом казни никуда с постоялого двора не отлучаться.

Это было совсем скверно, потому что на постоялом дворе не кормили, а ближайший кабак находился в полуверсте. И теперь Граевский не знал, что ему делать и как долго придется ждать аудиенции у великого князя Московии.

Неожиданно во дворе послышались громкие начальственные голоса, дверь избы отворилась, и в помещение вошли двое мужчин. Первый из них — по виду главный — был одет в шубу, второй, ростом пониже и с узким лицом прожженного пройдохи, кутался в худой кафтан, но на пальцах у него были перстни немалой цены.

— Это ты, что ли, польский купец? — грубо спросил тот, что был в шубе.

Граевский мигом подхватился на ноги, низко поклонился и ответил:

— Да, ваша мосць. Я есть поляк и зовут меня Криштоф Граевский.

— Афанасий Нагой, — буркнул московит. — А это, — указал он на своего тщедушного спутника, — дьяк Ерш. По каким делам приехал?

— По торговым, ваша милость.

— Ой ли? — Нагой впился в лицо Граевского острым взглядом. — А не литовский ли ты лазутчик?

— Что вы, как можно?! — всполошился Граевский. — Я есть польский купец и приехал торговать.

— И где твои товары?

— У меня их, прошу пана, отобрал пан Елчанинов. Вместе с обозом. — И поторопился добавить: — До выяснения…

— Елчанинов? — Нагой смешался. — Ну это… м-да… Ежели так…

— Он сказал, что доложит обо мне великому князю, — немного осмелел шляхтич. — Я дожидаюсь здесь высочайшей аудиенции.

— Долго ждать придется, — хмуро осклабился Нагой. — Царь-батюшка занят. Ему ли дело до каких-то купчишек. Однако же наш разговор не закончился. Ну-ка, Ерш, скажи ему.

Дьяк прокашлялся, достал из-за пазухи свернутую в трубочку бумагу и начал читать:

— «А еще хотим доложить вашей милости, что мы узнали в господине, который был одет в польский кунтуш и который ехал под конвоем стрельцов в Александровскую Слободу, шляхтича. Проведав, что он выдает себя за купца, мы очень удивились и обеспокоились. Мы ведем честную торговлю и не хотим быть замешанными в разные нехорошие дела. По своему статусу шляхтич не может быть купцом и принадлежать к купеческой гильдии…»

— Вот так-то, полячек… — Нагой недобро рассмеялся. — Это пишут виленские купцы, которые намедни приехали в Москву. Глаз у них — алмаз. Сдали тебя, пан, свои же, с потрохами.

— Я и не отрицаю, что принадлежу к шляхетному сословию, — гордо выпрямился Граевский. — И тем не менее я занимаюсь торговлей. Кроме того, я выкупил у воеводы Сандомирского русского, его зовут Даниил Левшин, и привез его в Московию.

— Выкупил Левшина? — удивился Нагой. — Данилку? Впервые слышу… И где же он?

— Не знаю. Левшин уехал вместе с Елчаниновым.

— Тэ-эк-с… — озадаченно протянул Нагой. — Надо разобраться… — Тут он обратил свой взор на Ерша: — Что ж ты, бумажная твоя душа, меня в оману ввел?!

— Не гневись, Афанасий, — боязливо подогнул плечи Ерш, словно ожидал оплеухи. — Как мне донесли, так я тебе и доложил. Ты же знаешь, что великий князь наш, храни его Господь, велел зорко присматривать за иностранцами.

— Знаю… — буркнул Нагой. — Но здесь вишь какой случай.

— Надыть с болярами посоветоваться…

— И то… Что ж, прощевай, шляхтич… купец липовый. Сиди здеси, пока тебя не позовут.

— Ваша мосць! — вскинулся Граевский. — Как же мне сидеть без харчей?! Стрелецкий начальник приказал за пределы постоялого двора не выходить. А до кабака вон сколько.

— Это да… Ерш, запиши. Пусть доставят шляхтичу провиант.

— Что ж писать? Так запомню… — Ерш криво ухмыльнулся и бросил на Граевского злобный взгляд.

Шляхтич скромно отвел глаза, а сам не без злорадства подумал: «Пся крев! Теперь мне понятен этот визит. Дьяк на пару с Нагим (интересно, кто он такой?) решили подоить мою мошну. На кося, выкуси! Не вышел номер. Мзду вы не получите. — Но тут же его мыли снова перестроились на минорный лад: — А что, если и впрямь царь московитов посчитает, что польский купец не достоин его внимания? Тогда худо будет. Ох, худо! Можно и в острог загреметь. Мало мне потери обоза с товаром… Придется платить. Только боюсь, всех моих денег не хватит, чтобы откупиться и убраться отсюда по добру по здорову. Ах, кум, в недобрый час ты предложил мне заняться торговлей с Московией. Матка Боска, что ж мне делать?!»

Московиты ушли. Чувствуя на себе взгляды проснувшихся постояльцев, в которых не было ни капли сочувствия, Граевский поторопился в свою комнатку…

Еду доставили к обеду. Едва посыльный ушел, шляхтич, судорожно сглатывая голодную слюну, поторопился заглянуть в корзину с провиантом — и злобно выругался. Там лежали несколько зачерствевших хлебцов и кусок мерзлого мяса, которое еще нужно было сварить. Похоже, это была мелкая месть дьяка Ерша.

На другой день, ближе к вечеру, на постоялый двор заявился Даниил Левшин. Он был на изрядном подпитии и держал в руках бутыль с белым вином.

— А вот и я, Криштоф! — воскликнул он весело, тяжело плюхнувшись на скамью. — Что ж ты молчишь? Али не рад? Доставай чарки, выпьем за мое освобождение.

Граевский молча поставил чарки на стол и положил перед Левшиным хлебец, который не то что поломать на кусочки, но даже разгрызть было невозможно. Сам он размачивал хлеб в воде.

— Не понял… — Левшин с удивлением воззрился на поляка. — Что ж это, у тебя нету для меня чего-нибудь посущественней?

— Как видишь… Получил от щедрот государственной казны. А в кабак меня не пускают.

— Вот те раз… Ну-ка, погодь… — Левшин встал, отворил дверь и крикнул: — Потапко! Ходь сюда!

На зов Даниила прибежал разбитной малый с копной русых волос и в тулупчике явно с чужих плеч — на его крепком торсе он разлезся по швам.

— Вот те полтина, — сказал Левшин, — сбегай в кабак и купи там еды побольше и получше. Да смотри у меня, стервец, не пропей ни копейки! А то знаю я тебя. Все, беги, беги! Одна нога здесь, другая там.

Потапко исчез. Даниил налил чарки, они выпили и занюхали рукавом: ни у одного, ни у другого не было желания сломать о хлебец зубы.

— Знаю, знаю, что тя мучает, — весело скалясь, сказал Левшин. — С возвратом денег за выкуп пока дело идет туго. Дают только триста целковых, хотя я обещал тебе пятьсот. Бояре уперлись. И триста, говорят, много. И потом, кто даст гарантию, что я не выпущен даром и, сговорившись с тобою, не приехал сюда что-нибудь выманить?

— Да как же!.. Это ведь неправда! У меня есть документ от воеводы Сандомирского с его личной печатью и подписью!

— Знаю, знаю. А поди, докажи им, что мои слова не лжа. И потом, документ можно и подделать.

— Пся крев! — Злобно оскалившись, Граевский налил полную чарку и выпил ее одним духом.

— Вот это по-нашему, — одобрительно сказал Левшин и последовал его примеру. — Но ты не горюй, все сладится. Наш великий князь справедлив к честным людям. А вот врагам от него пощады нет.

— Но когда, когда он назначит мне аудиенцию?! Пока я тут сижу, эти… как их… кромешники все мое добро спустят.

— Тихо, ты!.. — зашипел на него Левшин. — Здесь и стены имеют уши, — молвил он, понизив голос. — Поостерегись болтать чего не нужно. Забудь про кромешников. Не было их, тебе почудилось.

— А как же Елчанинов?

— Он всего лишь есаул и сторож третьей статьи. Командир пограничного сторожевого отряда, не более того. И ходит Елчанинов под начальством Никиты Романовича Юрьева. Это все, что ты должен знать. Понял?