Конечная История (СИ)

II

   Генрих МакДил, начальствующий над всем техническим отделом крупнейшей корпорации в Городе "МайКроссОверОл", заправлявшей всеми потоками условных единиц возможности и контролировавшей их, попрощавшись с женой, пожелавшей ему, как обычно, хорошего дня, запер за собой дверь двадцать третьей квартиры трид­цать пятого дома под литерой "А" по Бриллиантовой улице и спускался по лестнице вниз, тихо насвистывая всеми забытую мелодию. Он, закутанный в бурое пальто, со­вершенно прозрачный с лица, но это волновало его в самую последнюю очередь, зало­мив серый берет набок и держа под мышкой коричневую борсетку, направлялся самым естественным образом на работу. Знаете, как есть комики с грустными глазами, так и он был добряком с очень злым взглядом. Глаза - есть зеркало души. Они отражают са­мые глубокие внутренние переживания. Но некоторые наиболее сильные эмоции, ис­кренние, непреодолимые, отпечатываются навечно, и взгляд больше никогда не отра­зит какую-нибудь другую часть души.

   Он спустился вниз, заглянул в щель серебряного почтового ящика с красовав­шимся на нем золотым номерком "23" и, обнаружив там лишь мрачную пустоту, дер­нул вниз ручку металлической двери, и вышел из подъезда. Бледное солнце только­-только вышло из-за горизонта, и мистер МакДил вряд ли мог его видеть, хотя бы по­тому, что высотные блестящие здания полностью перегораживали обзор. Да и ему не было особого дела до какого-то солнца, которое каждый день в шесть утра выплывает из-за края мира, а потом в полдень прячется в облаках, не выглядывая иногда даже до самого вечера.

   МакДил знал и помнил только одно: вчера он не закончил работу над чем-то очень важным, таким важным, что это совершенно нельзя произносить вслух. Ничего другого в памяти Генриха МакДила не было, как и у других жителей Города. А все по­тому, что всем и каждому во время сна стирались все воспоминания, оставлялись лишь фундаментальные знания и память о незавершенной работе.

   Господин Франий, ставший бессменным правителем Города, говорил по этому поводу так: "Люди несчастливы, когда помнят то, что задевает их душу. Мы строим мир, где все должны быть одинаково счастливы, потому эта проблема будет решаться самым радикальным образом, ибо несчастные делают таковыми и других". Избегать применения радикального метода удавалось лишь тем, кто мучился бессонницей. Ее господин Франий назвал самой страшной и крайне опасной болезнью и отдал приказ отправлять на принудительное лечение всех заподозренных в отсутствии сна. Навер­ное, стоит отметить, что после этого лечения никто не вернулся обратно.

   На углу пересечения Бриллиантовой и Большой Фиолетовой располагался оста­новочный навес, к которому медленно стекались такие же полупрозрачные и такие же спешащие на работу люди. Все были веселы или не очень, и все они направлялись кто куда: в комбинат питания, на автозаправку, в обувную лавку, на какой-либо завод или еще куда-нибудь...

   Подъехала широкая самодвижущаяся карета с зеленым номером "132" на перед­нем стекле. Мистер МакДил и еще четверо протиснулись внутрь и, захлопнув дверь, со скоростью пущенной стрелы, помчались по известному маршруту.

   Мистеру МакДилу предстояло выходить первым. Карета остановилась на пло­щади перед зданием "МайКроссОверОл", и он, расплатившись посредством жалобно или грубо (в зависимости от настроения водителя) требующего оплаты терминала, подвешенного возле дверки, немножечко дрожа от слишком быстрой езды, ступил на вымощенную мутно-серыми камнями площадь.

   Знаете ли, мистер МакДил мог бы и не прибегать к услугам, так называемых, маршрутных такси, если бы не две обстоятельства: во-первых, собственной машины у него не было, а во-вторых, водить он не умел и не хотел учиться, так как панически бо­ялся по какой-либо случайности разбиться.

   Пока мистер МакДил будет идти к большущим сверкающим дверям ведущим внутрь головного офисного здания "МайКроссОверОл", мы познакомим дорогого чи­тателя еще с некоторыми фактами, на которые ни Генрих МакДил, ни кто-либо другой, кроме того единственного, кто все это устроил, никогда не обращали внимания, да и вообще, никогда не догадывались об этом. Летоисчисление в Городе было известно только лишь Франию, но и он иногда забывал, какой сейчас день, все остальные, если их спросить о сегодняшней дате, лишь в недоумении разводили руками. Для всех лю­дей всегда был понедельник. Что было вчера, они не помнили, а что будет завтра -- не знали и не хотели даже гадать. Они старели, умирали и рождались вновь, но всегда был понедельник, всегда новый и всегда (о чем никто, кроме страдающих бессонни­цей, не мог даже подумать) одинаковый.

   Стоило бы только поднять голову и взглянуть наверх, чтобы остановиться в вос­хищении на долгие минуты: серебряные шпили, разбрасывающие отраженные солнеч­ные лучи во все стороны, вонзались в пушистые белоснежные облака, сияющие голу­боватым свечением чешуйчатые крыши зачаровывали своей красотой и точной выве­ренной конструкцией -- их возводили так, чтобы их волшебный свет был виден со всех концов Города.

   Но никто давно уже не глядел на них завороженно, все просто проходили мимо, и никто не знал, какой ценой была создана эта чарующая краса. Никто не знал о том, как самые первые пленники Междумирья за четыре дня без всякого права на отдых и сон, высекаемые плетьми, создавали все это. Время в Междумирье течет самым неестественным образом: за минуту могут пролететь века, а за столетия - лишь несколько секунд. Эти четыре дня обернулись для невольных строителей вечностью. И, несмотря на этот нечеловеческий труд, которым им пришлось расплатиться за все те мерзости, что они, обладающие властью, творили на Фенроте, этим первым сотням не дозволено было войти в сотворенный их кровью Город. Всех их ждала окончательная гибель...

   Сработали датчики движения, и автоматические серебряные дверцы раздвину­лись перед мистером МакДилом и еще тремя такими же спешащими на работу, с кото­рыми мистер МакДил не повременил поздороваться. Они вошли. Сразу за дверями их встречал тяжелый взор двух наблюдателей -- безмолвных блюстителей правопорядка и хранителей спокойствия. Они, во всем черном, сложив руки на широкой груди, про­водили входящих взглядом из-под надвинутых на глаза блестящих шляп-котелков.

   Дальше всех ожидали лифты, безупречно чистые и блестящие. Рядом с каждым проемом размещались светящиеся синим огоньком звездочки-кнопки вызова. А если пройти направо от лифтов, то за поворотом можно было попасть на освещаемую встроенными в стены лампами стеклянную лестницу. По ней поднималось от силы че­ловек пять, и то трем из них нужно было всего-то на второй этаж, а остальным -- на третий. Всего же в этом монументальном здании было двенадцать этажей. На первом этаже были лишь все входы и выходы, а также терминалы проверки счетов и оплаты. Двенадцатый этаж, переходящий в шпиль, на который тоже можно было взобраться (там была небольшая застекленная обзорная площадка), содержал в себе одно громад­ное, накрытое чешуйчатым прозрачным голубоватым куполом помещение, использу­емое, в зависимости от настроения гендиректора, по-разному.

   Мистер МакДил направился вместе со всеми к кнопочкам вызова лифта, так как нужный ему технический отдел находился на восьмом этаже. Лифт распахнул двери и, выплюнув спустившихся курьеров, заглотнул очередную порцию людей вместе с ми­стером МакДилом. Он прислонился к металлической стенке и дожидался своего выхо­да. Лифт, тихо жужжа, поехал -- мистеру МакДилу показалось, будто бы у него сердце резко улетело вниз. Со звуком "шшш" они остановились на пятом этаже, и кабинку по­кинули пять человек, оставив мистера МакДила одного.

   Лифт собирался уезжать, когда чья-то просунувшаяся между закрывающимися дверцами с криком "Подожди!", его остановила. Двери, встретив препятствие, недо­вольно раздвинулись. В кабину протиснулся запыхавшийся Джон Ифтель, экономиче­ский аналитик и просто человек, которому от техотдела надо "кое-что посчитать".