На суше и на море. 1962. Выпуск 3

— Теперь у меня дело верное, — застенчиво улыбаясь, го-говорит Володя. — Через три года я — штурман! И все — Юрий Маркович. Я в нем как будто отца нашел…

Мы видим, как на мостик выходит Юрий Маркович. Он напевает себе под пос песенку Вертинского (память о Дальнем Востоке!), щурясь, вглядывается в даль и, по-южному растягивая слова, отдает команду.

…Утро. Легкая рябь. Солнце острыми сверкающими звездами играет на воде. Путь лежит на юг, и это ощутимо — с каждым часом теплее. Берега уже покрыты кустарником. В одном направлении с нами второй день летят гуси.

Мы обгоняем караваи, точь-в-точь такой же, как наш. Это «Родина» — близнец «Победы». Команды пароходов дружат и соревнуются. Сейчас встреча после долгой разлуки: «Родина» была на Оби, она перегоняет оттуда новые лихтера. (Енисейский флот все время пополняется, то и дела видны новые суда. Речники следят за этим и при встречах сообщают друг другу о пополнении.)

Пароходы обмениваются приветственными гудками.

— Подвали поближе! — крикнули с «Родины».

Там все штурманы стояли на мостике. Наши тоже все вышли.

— Как праздник провели? — в рупор крикнул штурман «Родины».

— Какой праздник?

— А вчера же был День шахтера! Мы же с вами тоже угольщики!

Хохот на обоих пароходах.

— Давай причаливай к нам на осетринку!

— У нас у самих есть!

Правда, вчера купили у рыбаков двух осетров килограммов по двадцати каждый. Осетры были живые и дышали, показывая огромные жабры. Повариха жарила их, сегодня € утра была уха и пирог с осетриной.

— Что ты больно плохо ешь? — участливо говорила повариха рулевому Колоде, сидя рядом с ним в столовой.

— Да что вы, тетя Маша! Я такой кусище съел, двумя руками держал!

— Ну и еще кусочек-то можно же съесть? Я ведь старалась.

Парень вздыхает и берет еще кусок пирога, снова такой, что одной рукой не удержать.

Мы обогнали «Родину». Капитан критически оглядывает свой пароход и говорит:

— Угольщики! Что верно, то верно! Когда мы хотим пристать там, где стоит «Чкалов», Степан Иванович ручки подымает: «По подходите, вы нам окраску запачкаете!» Однако «Чкалову» рейс на Диксон отменили, а мы, бог даст, еще раза три сходим. Уголек-то нужен!

Мы проходим вблизи берега. На песке стоят три чума, кругом сушатся сети и развешана рабочая роба. На берегу ни души.

— Ночь рыбачили, теперь отсыпаются, — замечает Юрий Маркович.

Па низких луговых островах виднеется сено в копнах. Солнце ослепительной дорожкой лежит как раз перед нами. Полдень.

…Третьим штурманом на «Победе» работает Катя, невысокая, молчаливая девушка.

— Прекрасный работник! — шепотом говорит мне капитан, глазами указывая на Катю. Она стоит у штурвала. — Я ее рекомендовал на второго штурмана, но она не захотела, хочет еще на «Победе» поработать.

— Но на «Победе», а с вами, — неожиданно возражает Катя.

Юрий Маркович смущается и выходит из рубки.

Катя оживляется.

— Третий штурман самостоятельной вахты, по положению, не несет. Но мне Юрий Маркович доверяет, — с гордостью говорит она. — А учиться мне у него есть чему — человек пожилой, положительный, культурный. А то, знаете, бывает, как у Маяковского: «На волнах катерок, с катерка матерок». А самое главное — заниматься не препятствует, наоборот, помогает. Я же заочница института водного транспорта.

Она вздыхает. Я чувствую, что это еще не все, и жду. Некоторое время мы молчим, а потом Катя оглядывается:

— С семьей у меня не получилось, — тихо говорит она. — Вышла было замуж. А он: «Бросай плавать. Что за жена, всегда в рейсе!» — И не понимает, что не могу я без Енисея. Я с детства мечтала, как стану капитаном…

Слезы катятся по ее лицу, но она старательно крутит штурвал.

— Разошлись?

Катя кивает.

— Я прежде была веселая, а теперь… Думаю о нем каждую минуту. Но не могу иначе… Ну почему, — с отчаянием восклицает она, — мне за все приходится так дорого платись? Живут же люди легко, а мне так трудно все дается!

— Это потому, Катя, — раздумывая, говорю я, — что вы ставите перед собой трудные задачи.

— А вам как живется? — неожиданно спрашивает Катя. — Легко или трудно?

Я улыбаюсь: нашла кого спросить!

— Хотя, что я спрашиваю? Вы же, писатели, постоянно в рейсе…

Так ли я поняла? Я взглядываю на Катю и встречаю проницательный, умный и уже смеющийся взгляд Катиных мокрых глаз…

Выхожу на палубу. О, в этих широтах значительно темное, чем на Диксоне, — не то чтобы сумерки, но вроде… А в вышине все летят и кричат гуси…

Когда знаешь, что вокруг на сотни километров во все стороны тянется безлюдная, промерзшая тундра, этот город потрясает как чудо, как мираж в пустыне. Нет, это не мираж. Все в точности, как говорил старый геолог в поезде: разбитый на квадраты город, кварталы трех-четырех-пяти-этажных благоустроенных домов, асфальтированные улицы, мостовые, разделенные газонами, ансамблевые круглые площади, гастрономы, универмаги, театр, гиганты заводы, занимающая целый квартал ТЭЦ, краны, стройки… Город лежит в котловине, с трех сторон он окружен высокими черными горами. Только на западе тоненькая ниточка железнодорожной линии (самой северной в мире!), да, если идти на север малыми реками, через озеро Пясину можно пробраться к морю.

…В редакции газеты «Заполярная правда», куда я явилась прямо с поезда (где еще можно застать людей на рассвете?), меня связали с двумя товарищами, которые и помогли мне узнать Норильск.

Первый мой гид по Норильску — Сергей Львович Щеглов. Есть люди счастливой наружности, увидишь их и сразу проникаешься к ним симпатией и доверием. Таков Сергей Львович. Ему около сорока, он невысок, глаза у него карие, живые и веселые. Пришел он ко мне в гостиницу с завода, в сапогах и кожанке, и сразу мы с ним пошли в столовую обедать. На всем Севере в столовых самообслуживание, и стоя в очереди с подносами, мы ужо разговаривали с Сергеем Львовичем так, словно век были знакомы.

Для начала он прочел мне лекцию по истории Норильска. Щеглов — Нестор-летописец этого города. Много раз выступал он в газетах и журналах со статьями о Норильске. После я их прочла. Он рассказал мне о землепроходцах XI века — новгородцах, зашедших в эти края в поисках воли и «мягкой рухляди». (Так, во всяком случае, говорится в рукописях XIII века.) Рассказал он и об избах XV–XVI веков, развалины которых до сих пор сохранились по берегам малых рек. О Мессершмидте [12], давшем одно из первых описаний Севера, где упоминалось о черном камне — угле в районе Норильских Камней. О Великой Северной экспедиции, организованной Петром Великим, об академике Ф. Б. Шмидте [13] и семье Сотниковых, так много сделавших для освоения богатства Норильска, и, наконец, о наших современниках: геологе Урванцеве, связавшем свою судьбу с Норильском, и о том, чье имя носит Норильский комбинат, А. П. Завенягине — человеке, судьба и характер которого так полны были контрастов…

Я не стану пересказывать всего, что рассказал мне Сергей Львович. Я просто отошлю интересующихся Норильском к отличной книге, написанной Щегловым в соавторстве с А. Бондаревым, — «Город Норильск» (Красноярск, 1958).

Рассказал мне Щеглов и о себе. Он из тех, кто не по своей воле попал на Север. Студентом исторического факультета он был арестован и выслан в Норильск. Отбыл срок, по не уехал. Поступил учиться на заочное отделение политехнического института, проучился шесть лет, теперь работает инженером. Он давно реабилитирован, по уезжать пока не хочет. Полюбил свою специальность инженера, полюбил работу, да и с Норильском чувствует себя связанным. Когда-то в прошлом Щеглов серьезно подумывал о литературе как о профессии (он дал мне прочесть несколько своих рассказов и статей, и я считаю его способным литератором). Но рассудил иначе — предпочел остаться инженером. Ему виднее… Сейчас Сергей Щеглов активный член литобъединения.