Ноша избранности (СИ)

- Ни разу, - оторваться от новых клинков - выше сил юноши. Крутит мечи, играет с ними, приучая к рукам. Так они хороши.

- Опять ни разу? Счастливчик. Спорим, я тебя помечу?

- Ты?

- Станцуем, как говориться, без музыки? Два твоих клинка против двух моих, медных, клёпанных? Всё равно ещё ничего нет: ни мяса, ни пива, ни музыки.

Резон в словах хозяина есть. Гость уточняет:

- Какая броня?

- Никакой. Хочу металл чувствовать.

Тело ещё не остыло. Мечи - как продолжения рук и отзываются на каждый удар глубоким звоном. Неспешная вальяжность Тадарика вдруг оборачивается звериной ловкостью. И то! Медведь только с виду неуклюж. Именно Тадарик задаёт темп схватке. Гастас едва успевает "подхватывать" рушащиеся на него со всех сторон уколы. Но успевает. Пока. На красной меди Тадариковых мечей сплошные выщерблены от твёрдой бронзы.

- В-ж-ж-жи-ик! - Зубастое, как пила лезвие медного меча задевает шею под ухом справа, сдирая заусеницей кожу. Зрители восторженно вопят. Первая кровь! Гастас не вздрогнул, не сбился с ритма, только глаза полыхнули от досады. Выпад в ответ. Не достал. У Тадарика руки длиннее. И опять град уколов, которые юноша едва успевает отводить.

"В-ж-жик! В-ж-жик!"

Удар справа отбит. Удар слева вспарывает ткань одежды, задевая кожу на груди, под мышкой. Конечно, царапина, но ... Ишь, как разошёлся Мясник.

Бронза с медью сталкиваются с такой силой, что седой клинок просто срубает клинок красный, как будто перед ним не металл, а воск. Тадарик с размаху бьёт противника в грудь оставшимся мечом.

"В-ж-жи-ик!" - второе медное лезвие перерублено пополам, а два бронзовых острия - у горла великана-хозяина:

- Ты этого хотел?

Ну и выдержка! Тадарик смеётся и даже не пытается уклониться или отодвинуться от смертоносной бронзы:

- Горяч, горяч, но держать себя умеешь. А теперь, - глаза гиганта становятся отрешённо-холодными и очень сосредоточенными. - Бей!

Что же за воля в этом человеке! Короткое слово-приказ толкает юношу вперёд. Мечи со свистом рассекают воздух, а Тадарик невозмутимо стоит за его спиной, в двух шагах, вне досягаемости:

- Это называется: "Шаг через пустоту". Не путай с "Шагом в пустоту". Хотел показать. Не сердись. Иначе у меня бы не получилось.

Тадарик просто лучится от удовольствия, пренебрежительно отбрасывает изуродованные мечи. Гастас подходит к нему, тяжело дыша, спрашивает, не скрывая удивления:

- Ты и в бою так можешь?

- В бою? Нет. Стасис - мог, а я, по его словам: "слишком разбрасываюсь". Только в момент смертельной опасности и, если есть пауза. Но и это - хлеб. Прости за царапины. Я ведь тоже в убытке. Два меча - в лом. Завтра поработаем. А вон - пиво несут. Пошли за стол.

Пили, пели, плясали. Вынесли на двор стол, подняли на него Алевтину. Красавица чувствовала себя королевой, купаясь в мужском восхищении и внимании. Огорчал её лишь Тадарик. Мужчина молча наливался пивом, казалось ничего не видя и не слыша вокруг. Он так и уснул, упившись, за столом и проспал на веранде до утра, к досаде обманутой в своих ожиданиях любовницы. Но даже в столь, жалком состоянии, хозяин внушал своим гостям такое уважение, что ни один из них, не смотря на всё своё вожделение, не посмел тронуть даже краешек одеяния соблазнительной красавицы-танцовщицы.

Глубокой ночью, когда все гости либо разошлись, либо уснули, Алевтина попыталась растолкать гиганта. Её остановила хозяйка:

- Бесполезно. До утра он не проснётся.

Алевтина оскалилась, готовая защищать свои права, но женщина смотрела на неё отстранённо и даже с некоторой долей сочувствия.

- Он часто так напивается? - Едко поинтересовалась красавица, желая побольнее уколоть рабыню.

- Каждый раз, после таких дозоров. Сегодня ещё ничего. Все вернулись. Обычно бывает не так.

- Вот как?

- Да. Так. - Отозвалась служанка и попросила. - Дай ему одну ночь отдыха. Он страшно устал.

Женщина стояла и смотрела. С мольбой и укоризной. Алевтине было плевать на её переживания, но ... много ли смысла, тащить на себя пьяного в дрова мужика? Утешала красавицу лишь сакраментальная фраза, что все мужики козлы и алкашня, а все бабы - законченные дуры. Себя она бабой не считала. И уж тем более, чужая слабость никогда не вызывала у неё сострадания.

Тадарик проснулся первым. Серое, туманное утро, головная боль, сухость во рту. Кое-как он поднялся, буквально сполз с веранды на двор:

- Старуха! Воды!

Рабыня возилась во дворе, у котлов: лишние вымыть, высушить, убрать, сгрести объедки, засыпать чистым песком чёрные пятна кострищ. Услышав жалобу господина, она молча вытянула из колодца ведро воды и вылила на голову сидящего посреди двора великана.

Мир сразу приобрёл краски. Воин встряхнулся всем телом, стянул мокрую рубаху, накинул на коновязь:

- Живу. Давай ещё ведёрко

Просьба была тут-же выполнена.

- Хорошо.

Тадарик поднялся, хозяйским шагом обошёл веранду и дом, отыскал Гастаса:

- Пошли, разомнёмся.

Они перебрасывали гладкое, ошкуренное брёвнышко с рук на руки, боролись для разогрева, а когда взмокли - взялись за мечи. За медные естественно. Вчера два загубили. Хватит. Два меча и меч со щитом, меч против копья, равный бой. Работали молча, сосредоточенно. Два раза Тадарик останавливал схватку, показывал ученику, как правильно наносить и отбивать определённый удар, сконцентрировав всю свою силу на одной точке.

Старуха выставила завтрак на стол. К ней присоединились Аня с Иришей. Просыпались и остальные.

- А кони-то застоялись, - сказал вдруг Тадарик, ни к кому не обращаясь и, заметив на веранде Лагаста, заговорил с ним. - Как здоровье, дорогой?

- Пусть ещё хоть дня четыре повязки побудут, - вклинилась Аня. - Вдруг там рёбра...

- Но прокатиться-то верхом парню можно? А то совсем на покое зачах. И вы, госпожа Анна, - перенёс хозяин внимание на гостью, - не окажете-ли нам честь, разделив с нами нашу прогулку?

- Только я, - смутилась Аня.

- Знаю, - остановил её Тадарик. - Но вам предстоит неблизкий путь. И начинать учиться пора уже сейчас.

- Я еду. А ...

- Что?

- Ирише можно?

- Гастас, Иришке конь найдётся?

- Найдётся. - отозвался юноша из конюшни.

- Тогда перекусываем и вперёд. Скоро ворота откроют. Старуха!

- Да готово всё. Давным-давно готово.

Всего коней в конюшне оказалось десять. Желающих прокатиться - естественно больше, но, сладких пряников, как известно, всегда на всех не хватает.

В городских воротах - затишье. Поселяне в город на утренний базар пока не едут. И беженцы не спешат выезжать из города.

- Куда собрался, Тадарик?

- Прокачусь с гостями по окрестностям.

- Не боишься?

- Пусть нас бояться.

И то! Все всадники, кроме Ани с Иришей в доспехах, все при оружии, но опасности нет. Погост - пуст. Собачники ушли. Тадарик раздаёт приказы: "Ты проедешь туда, ты - сюда!"

Всадники то гонят коней вскачь, то пускают шагом. Коням тоже разминка нужна. Гастас сопровождает девушек. Отрешён и насторожен одновременно. Телохранитель. Впрочем, Ане не до разговоров. Верховая прогулка для неё - серьёзное испытание. Всё тело цепенеет от напряжения. Прав был тот, кто сказал, что лошадь - лучший тренажёр.

С высокого берега над рекой хорошо видны лодки, возвращающихся к городу рыбаков. В лодках люди везут домашний скарб, скотину, домочадцев. Завтра на рынке опять будет рыба. К троице подъехал Тадарик:

- Можно возвращаться.

............................................

Оказывается, в воротах их ждали. Теснились телеги с людьми, стояли, скучившись стражники. Тадарик сошёл с коня и его тут же окружили люди с телег. Обычно звучный рык вояки "на покое" превратился в успокаивающее рокотание, почти неслышное за гвалтом лезущих к нему людей. Объяснения сопровождали размашистые жесты:

- Что они хотят от него? - спросила Аня у Гастаса.