Фэнтези-2016: Стрела, монета, искра (CИ)

Полли спела.

В третий год, Святая Мать, пришли сразу двое!

И давай щеголять прямо на подворье.

Тот, что бондаря сынок, гвозди сгибает,

А купец отцу взамен кошель предлагает.

Не по нраву пришлись - даже не взглянула.

Матушка, улыбку спрятав, лишь слезу смахнула.

Словно знала наперед и слезу смахнула.

Обыкновенно певец ведет песню туда, куда считает нужным. Коли песня грустная, то выжмет слезу; коли геройская, то меди в голос добавит; а если любовная, то примется томно подвывать, как будто от страсти прямо дышать не может. Оно и правильно: кто слушает песню, должен сразу по голосу чувство понять и настроиться - тогда будет удовольствие.

Но Полли поступала иначе: не вела песню, а шла за нею следом. Начинала ровно и негромко, даже как будто не пела, а сказку рассказывала. Чувства появлялись в ее голосе под стать словам и сменяли друг друга. Песня делала поворот - и менялся голос певицы: вытягивался мечтательно, смешливо подрагивал, набирал силы в надежде или разочарованно опадал.

Полли жила чужой жизнью, пока пела.

И беженцы, и слуги торговца долго не давали ей покоя. Заставили вспомнить дюжины две песен, никак не меньше, и просили еще и еще. Порою кто-то пытался подпевать, но быстро замечал, как грубо и неказисто у него выходит, и замолкал.

- Теперь-то я знаю, как твой Джон выбрал тебя в невесты с первой встречи, - сказал Хармон. - Видать, услыхал твое пение и не смог оторваться.

- Так и было, - смущенно ответила Полли. - Мои братья держат таверну. Он там ужинал, а я пела...

Ее много хвалили, даже угрюмый Снайп выдавил нечто лестное, а Доксет соорудил такую медоточивую речь, что едва сумел доплыть до конца и не затонуть.

Однако Джоакин сказал Хармону вполголоса:

- А мне вот не по душе такое пение. Страсти мало, напора. Все какие-то перепады, переливы... Не поймешь, то ли плачет она, то ли смеется.

- Так ведь это хорошо, - ответил Хармон. - В жизни ведь тоже так: не знаешь, где заплачешь, а где засмеешься.

- Не люблю такого, - отрезал Джоакин.

- Чем эта милашка тебе насолила? - полюбопытствовал Хармон. - Не оценила, что ли, твоих многочисленных доблестей? Не учуяла запаха благородных кровей?

Джоакин скривился.

- Ничуть не бывало! С чего вы взяли! У меня к ней, если хотите знать, отношение совершенно ровное!

- Ну, так похвали ее тогда.

- С чего бы мне ее хвалить, если плохо поет?! Вот уж вы придумали!

Да в один нежданный день посмеялись боги -

Осадил коня кочевник прямо на пороге.

О дороге расспросил, пронзил сердце взглядом,

И, присвистнув, ускакал присмотреть за стадом.

Дерзкий, пыльный бродяга - уйдет до посева.

Отчего же вдруг в груди заноза засела?...

Сладкая, томная, глубоко засела.

Последующими днями Джоакин относился к Полли все так же ровно. И даже не просто ровно, а усиленно ровно - ровнее не бывает.

Он возобновил свои утренние упражнения с мечом. Дело осложнялось тем, что обоз шел через поля, и найти подходящее для мишени дерево было сложно. Джоакин соорудил чучело из соломы и возил его с собою; поутру устанавливал его среди поля, привязав к воткнутой в землю палке, и принимался плясать вокруг, весьма живописно пронзая чучело клинком. Зрители непременно собирались, но Полли не бывала среди них: она вызвалась помогать Луизе со стряпней. Джоакин не обращал ни малейшего внимания на ее отсутствие... только оглядывался изредка - проверить, не подкралась ли, не смотрит ли тайком?

Ехал он по-прежнему во главе обоза, чуть впереди Хармона со Снайпом. Его нисколько не волновала Полли, сидевшая на задке фургона. Он даже не смотрел, есть она там или нет. А если говорил что-нибудь важное, то даже повышал голос - показать, что ему нет никакого дела, даже если Полли услышит:

- Мельницы здесь, скажу я вам, хозяин, какие-то хилые, да и мало их. Вот на Западе, где мы рубились прошлым летом, - там иное дело! На каждом холмике по мельнице! А между ними все золотое от пшеницы. Недаром граф Рантигар, наш полководец, так мне и сказал: "Эти земли - хороший трофей, Джоакин. За них не жалко и сразиться".

Видно, мельницы-то ему про войну и навеяли, поскольку Джоакин принялся часто вспоминать ее и при удобном случае рассказывать. Доксет за обедом сочинял для Вихренка очередную басню:

- ...окружили мы, значит, поезд, но что с ним делать? Ладно бы у нас алебарды были - тогда еще ничего. Но копьями-то его не возьмешь!

Джоакин приосанился, кашлянул и встрял:

- Это, Доксет, давно было. Встарь, может, и так воевали, как ты говоришь. Но сейчас-то все переменилось! Военная наука не стоит на месте. Со мною вот как было прошлым летом. Подошли мы к броду через реку, а на той стороне враг окопался. Граф Рантигар зовет меня и велит: "Возьми с собою сотню конников - самых отчаянных, каких найдешь. Ночью идите вверх по реке и переплывите, а утром с тыла по врагу ударите. Но смотрите: кроме кожи, никаких лат не надевайте, а то потонете все". Мы так и сделали - переплыли реку, с рассветом ударили в тыл Мельникам и опрокинули их в воду. А когда рубились, я понял для себя: легкие доспехи имеют большое преимущество - в бою лучше быть быстрым соколом, чем неуклюжим медведем! Если хотите знать, с тех пор я и не ношу кольчугу.

Естественно, Джоакин не обращал ни малейшего внимания на то, слушает ли Полли его рассказ. А когда девушка хотела наполнить его миску, он с непроницаемым лицом ответил:

- Благодарствую, отчего-то я не голоден. Мирная жизнь не способствует аппетиту.

Даже вечерами, когда Полли пела у костра, Джоакин находил возможность показать свое ровное отношение к ней. Он, конечно, слушал вместе со всеми, как того требует вежливость, но всем своим хмурым видом показывал, что пение не приносит ему ни малейшего удовольствия, и с тем же успехом - если бы не хорошее воспитание - он мог бы удалиться и слушать сверчков да разглядывать Звезду в небе.

Нужно отметить: Полли отвечала ему взаимностью. Девушка тоже не обращала внимания на молодого воина... и ей это стоило куда меньших усилий, чем ему.

Истомилась, исхудала, то смеюсь, то плачу.

Вот, какая ты, любовь! Я думала иначе.

До чего же легко быть просто любимой...

И ушла его искать, оставив родину.

Братья, матушка, отец, нет у вас дочки -

Побежала в степь к Нему, прямо среди ночи.

Гонит, гонит, в степь любовь прямо среди ночи.

- Хозяин, вы нам так и не рассказали: что в письме-то было? - спросила Луиза, когда обоз свернул с привычного Торгового тракта на Озерную дорогу. После Излучины прошла неделя.

- С чего это тебе стало любопытно?

- Мне и было любопытно. Я думала, сами скажете, а вы все не говорите. Как тут не спросить?

- Что было в письме?.. Хм... - Хармон сознался: - По правде, я и сам не вполне понял.

- Как так?

- Сама посуди, - сказал Хармон и прочел.

В письме говорилось:

"Хармон Паула, доброго тебе здравия. Мне требуется твоя помощь. Мой сюзерен - его милость граф Виттор Шейланд - желает продать один товар. Граф спросил моего совета: не знаю ли ловкого торговца, способного устроить сделку быстро и без лишнего шума? Я рассказал о тебе, и его милость пожелал с тобою встретиться. Потому будь добр, найди возможность без проволочек прибыть к нам в Уэймар.

Гарольд Грета Люсия рода Инессы.

2 марта 1774 от Сошествия, замок Уэймар, графство Шейланд."

- Гарольд Грета - это кастелян Уэймарского замка, мой давний покупатель, - пояснил Хармон. - А граф Виттор - его лорд.

- Гарольда мы помним, - сказала Луиза. - Но вот что он за товар предлагает?

- А мне почем знать? Я прочел столько же, сколько ты.