Тайна Владигора

— Аквитанская стрела пронзила правую руку Роальда. Через несколько дней рана загноилась, у него начался жар. Тогда Урсула сказала, что единственный способ спасти жизнь Роальда — отрубить гниющую руку. Бывшие рудокопы, услышав это, чуть не прибили ее. Но я знала, что Урсула говорит правду. Я все объяснила Роальду, и он согласился со мной и с Урсулой… Так Роальд стал Одноруким Ро.

— Почему вы обе решили, что нет другой возможности его исцелить? — негромко спросил Бродяга.

— Моя мать была травницей и ворожеей. Она многому успела меня обучить. Воины Варик-Сонга сожгли ее в погребе, как ведьму… Урсула тоже умеет врачевать. Хотя она никогда не рассказывала, кто передал ей свои знания. Ведь и ты умалчиваешь о своем умении, не так ли? — Агния вскинула длинные ресницы и с улыбкой посмотрела на Бродягу. — Наверно, ты смог бы сохранить руку Роальда, да? Я отлично видела, с какой легкостью ты исцелил своего раненого друга.

— Не так уж легко это было, — сказал Бродяга. — Я и сам не был уверен, что у меня получится.

,219

— Мы тоже ни в чем не были уверены. Но, к счастью, все обошлось. Однорукий Ро очень быстро восстановил силы, а его левая вскоре стала орудовать мечом не хуже отсеченной правой… Все мы жаждали отомстить проклятому Варик-Сонгу, а больше всех, пожалуй, Ро и я. Эта жажда сблизила нас. Когда мне исполнилось пятнадцать, он собрал всю ватагу и назвал меня своей женой. К тому времени в нашей разноплеменной ватаге насчитывалось уже около сотни бойцов. Мы нападали на аквитан-ские драккары, опустошали их и пускали на дно. Варик-Сонг бесился, однако ничего не мог сделать: его войско не привыкло к морским сражениям, да и кормчие у него не из лучших. Мы всегда успевали скрыться еще до того, как ему становилось известно о нашем появлении. И тогда Варик-Сонг, пересилив собственную жадность, пообещал большую награду за голову Однорукого Ро. Повсюду было объявлено, что убийца предводителя морских разбойников получит столько золота, сколько сумеет увезти на двух телегах… Ро был мудрым человеком, он хорошо понимал, что соблазн очень велик, что рано или поздно среди пиратов отыщется подлый изменник.

— Поэтому он вновь собрал ватагу и провозгласил тебя принцессой пиратов, — задумчиво произнес Бродяга. — Он не боялся смерти, но жаждал мщения. Он хотел быть уверен, что после его гибели среди пиратов не начнется дележка власти и не будет забыто главное: месть аквитанскому принцу.

— Да, верно, — кивнула Агния, с интересом взглянув на Бродягу. — Именно об этом Ро беспокоился больше всего. И он не только объявил меня принцессой — он стал учить меня всему, что знал и умел сам. Увы, времени оставалось немного…

Бродяга, прикрыв глаза, пытался различить неясную тень, бесшумно скользнувшую в опочивальню Однорукого Ро и Агнии. Нет, на сей раз не удавалось. Очертания фигуры были слишком расплывчаты, вместо лица — темное пятно, на котором глаза горели, как раскаленные угли. В лунном свете, падающем сквозь слюдяное оконце, сверкнул обнаженный клинок. Спящая Агния, похоже, чувствовала приближение смертельной опасности, но никак не могла проснуться. Вдруг под ногой ночного татя скрипнула половица. Однорукий мгновенно вскинулся на постели — и тут же широкий нож убийцы вонзился в его горло. Отчаянный вопль Агнии разорвал тишину. Еще не до конца понимая, что происходит, она скатилась на пол и, не раздумывая, ударила татя ногой, как учил ее Ро — в пах. Видимо, удар попал в цель. Убийца охнул от боли, замер на месте, и эта заминка спасла Агнию: за окном послышались встревоженные голоса людей, разбуженных женским криком. Убийца рванулся к двери, распахнул ее (на один краткий миг на фоне звездного небосклона обозначился силуэт мужчины в черной одежде) и исчез в ночи.

— Я так и не узнала его, — вздохнула Агния. — Утром неподалеку от избушки нашли сплетенную из конского волоса черную маску с прорезями для глаз, и больше никаких следов. Впрочем, для тщательного расследования не оставалось времени: дозорные сообщили, что к острову приближаются боевые аквитанские драккары. Стало ясно, что нас предали… Сражение было жестоким. От всей ватаги осталась едва ли половина, и мы вынуждены были бежать с острова. Моего мужа, Однорукого Ро, похоронили по давнему обычаю кельтских мореплавателей: привязали на грудь камень и отправили на дно океана… Позднее мы нашли Поющий Риф, удобный тем, что все корабли стараются обходить его стороной — слишком сильное течение и много подводных скал. Я с утроенной жаждой мечтала отомстить Варик-Сонгу, но помнила предупреждения Ро: «Ничего не делай сгоряча. Наноси удар лишь тогда, когда враг не ждет его». Я понимала, что ватаге необходимо восстановить силы, набрать новых людей, раздобыть хорошие корабли…

— Именно тогда, по настоянию большинства пиратов, ты решила грабить не только аквитанских купцов, — продолжил за нее Бродяга.

— Да! — Агния сердито вскинула голову. — Какая разница? Аквитанские, упсальские, борейские — все они богатеют неправедно, обчищая до нитки простолюдинов, наживаясь на чужом горе!

— Не все, — возразил Бродяга. — В Синегорье…

— Слышала я и про синегорского князя, и про ваши порядки, — прервала его Агния. — Знаю, что всем синегорцам велено жить по правде и совести. Но опять же — велено! Неужели князь Владигор считает, что указами и наместниками можно исправить человеческую натуру? Сильные всегда будут грабить слабых, а слабые, чтобы спастись от их бесчинства, убивать сильных, и никакими указами этого не изменить.

— Своими грабежами ты тоже ничего не изменишь.

— Мне надо только одно — уничтожить Варик-Сонга и весь его ублюдочный род!

— Хорошо, согласен, — кивнул Бродяга. — Аквитанский принц заслуживает смерти. Но что изменится после нее? Чем начнут промышлять твои пираты? Убивать всякого, кто по их меркам слишком богат, следовательно, жиреет на чужих несчастьях?! А ты? Какая судьба ожидает тебя после того, как ненавистная голова аквитанского принца скатится к ногам принцессы пиратов?

Агния промолчала. Бродяга смотрел на нее и видел перед собой не властную, гордую и бесстрашную предводительницу морских разбойников, а усталую, растерянную молодую женщину, нуждающуюся в надежной мужской поддержке, в понимании, защите и ласке…

— Нельзя жить одной лишь жаждой мести, — тихо, со всей возможной мягкостью в голосе сказал Бродяга. — Эта жажда иссушает сердце, испепеляет душу.

— Чепуха! — Агния резко отвернулась, забыв, что держит в руке кубок с вином. Темно-красное вино выплеснулось на лицо и грудь Бродяги.

— Ой! — совсем по-девчоночьи вскрикнула Агния. — Прости, пожалуйста, я не нарочно.

Сорвав с талии большой треугольный платок из тонкой ткани, заменявший ей пояс, Агния стала утирать опешившего синегорца. Он, не смея шелохнуться, вдыхал волшебный аромат ее волос и старался ни о чем не думать, ибо мысли его в эти мгновения были слишком уж своевольны и грешны.

Легкая дымчатая ткань быстро пропиталась вином. Агния посмотрела на нее, испуганно отбросила в сторону и… заплакала.

Бродяга, окончательно растерявшись, осторожно обнял ее. Агния прижалась к его груди, затем подняла голову и, глотая слезы, прошептала:

— Не уходи, пожалуйста, не уходи!.. Зачем тебе возвращаться в Синегорье?.. Мне здесь так одиноко… Разве ты не понял, что я влюбилась в тебя, как только увидела? Ничего ты не понял, чурбан стоеросовый…

— Я… Я не знаю, что…

Бродяга, казалось, напрочь забыл все слова. Да что слова! Все мысли мгновенно спутались, закружились в пьяном вихре и утратили свое значение. Его ладонь скользнула к доверчиво обнажившейся женской груди, губы прижались к теплым и нежным губам Агнии.

Где-то в самой глубине его сознания мелькнуло воспоминание о другой ночи — такой же звездной и жаркой, о другой женщине — черноволосой, отчаянной, ласковой. Но Агния, словно угадывая его смятение, еще сильнее прижалась к нему и, увлекая за собой, мягко опрокинулась на спину.

— Ни о чем не тревожься, милый, — зашептала она горячо и страстно. — Люби меня… Люби…