Повелитель

Телохранители Гофимбеля грубо обращались с Рен. Один лутин держал ее, а другой срезал пряди волос с ее головы. Она с ужасом следила за тем, как он начал заплетать локоны и гарроту.

«Так вот каков приговор! Меня задушат», — подумала она, коченея от ужаса. Как могло такое случиться? Нет, это не явь, а всего лишь кошмарный сон. Через минуту она проснется, подойдет к окну и вдохнет запах мимозы и цветков апельсина, наполняющий свежий утренний воздух. Это ее любимые ароматы.

— Ты пахнешь мимозой, — с отвращением произнес король Гофимбель. — Ненавижу мимозу. Это человеческий запах.

Вдруг под кроватью что-то зашевелилось, и на Рен сердито уставились два больших золотистых глаза.

«Нет! Не надо! — мысленно взмолилась Рен. — Они и тебя убьют. Ты же знаешь, что они ненавидят кошек. Пожалуйста… одна из нас должна остаться в живых. Тогда Квазим узнает, что произошло. Его необходимо предупредить, чтобы он не приходил, иначе король убьет и его».

Гофимбель сбросил с плеч свою роскошную пелерину из шкур гоблинов и обернулся. Сидя на письменном столе Рен, он открыл продолговатую коробку из слоновой кости и достал из нее острый обсидиановый клинок. Правитель лутин поднес клинок к своему носу, а затем слегка ударил его языком. Голос короля стал немного добрее, когда он заговорил на человеческом — французском — языке. Казалось, Гофимбель не верил, что Рен действительно лутин и хотел убедиться в том, поняла ли она, что сейчас должно произойти.

— Мне очень жаль, но я не могу позволить твоему ребенку или тебе остаться в живых. Это вопрос дисциплины. Чтобы объединить общины, мне понадобилось целых триста лет. Я не могу допустить, чтобы кто-то разрушил союз общин, бросая вызов власти. Боюсь, Квазим намерен поступить именно так.

Куртизанка молча заплакала. Она не просила о милости, зная, что это бесполезно. Рен никогда не видела никого более безжалостного, чем ее король.

— Продолжайте, — приказал Гофимбель.

Гоблин, держа в руке гарроту, проверил, хорошо ли зашторены окна, чтобы в комнату не проник лунный свет и на улице не было слышно шума. Рен закрыла глаза и попыталась сосредоточить свое внимание на мимозе.

«Возможно, — подумала она, — если я представлю себе мимозу, мне не будет так больно».

Глава 3

Квазим опустился на колени у кровати, не обращая внимания на то, что стоит на осколках разбитой стеклянной вазы, в которой раньше был маленький букетик мимозы и цветков апельсина. Бастет повела себя более предусмотрительно и села возле него на чистое место на коврике, склонив голову в знак траура. Никто из них не смотрел на окоченевшее тело Рен: Квазим — потому что не мог видеть, как великолепные локоны любимой туго стягивают ее шею, а Бастет — потому что она видела саму казнь.

Квазим испытывал и отчаяние, и опустошенность. Он ощущал гнев, бессильную ярость из-за того, что Гофимбель обнаружил Рен и убил ее и ребенка из чувства мести. Но хобгоблина мучило и нечто другое — это была глубокая печаль. Он ощущал безмерную потерю, и это чувство не имело отношения к крушению его амбициозных планов.

Квазим не мог до конца в этом разобраться. Его привязанность к Рен казалась неразумной и неожиданной для него самого, но это чувство было настоящим. Это было не примитивное легкомысленное физическое желание, когда предмет вожделения легко заменить кем-то другим. Квазим никогда не испытывал низких и пустых желаний. В этом отношении он больше походил на человека, чем на гоблина.

Да, Квазим переживал из-за краха своих амбиций, но большие страдания ему доставляло другое.

Хотя он и сделал все возможное, чтобы защитить свою любовницу и их будущего ребенка от Гофимбеля, этого оказалось недостаточно. Рен и еще не родившийся ребенок умерли из-за Квазима — по сути, это были военные потери, но непреднамеренные. Рен не следовало подставлять под огонь. Поэтому Квазим ощущал острое чувство вины: он этого не хотел, но так случилось. Это тоже было реакцией скорее человека, чем гоблина.

Но, в отличие от человека, Квазим не мог плакать. Хобгоблинов создали, не наделив их способностью проливать слезы, и он никак не ожидал, что ему это когда-нибудь понадобится. В конце концов, слезы ничего не могли исправить. Они не способны изменить судьбу и смягчить жестокие сердца. Слезы не могут воскресить мертвых или исцелить больных. Тогда зачем же хобгоблинам проявлять столь очевидную слабость? Короля-гоблина заботило лишь то, что отсутствие способности плакать не давало пробудиться чувствам, дремавшим в глубине души Квазима. Солдаты короля не должны ничего чувствовать, не должны ощущать свою слабость.

Но Гофимбель допустил какую-то ошибку в своих расчетах, и внутренне Квазим рыдал. Всем сердцем — если оно у него было — он молил Рен о прощении.

Конечно, ответа не последовало. Она ушла на тот свет, туда, откуда возврата нет, и уже невозможно было что-то исправить. Мертвым безразлично, смогут ли живые искупить свою вину. Квазим хорошо это усвоил, будучи в руках Гофимбеля. Внезапно он до конца осознал свою потерю: у него не будет общего будущего с Рен. У них никогда не родятся дети.

Гофимбель останется королем.

Хобгоблины так и будут рабами.

— Я потерпел поражение, Рен. — Эти слова были как нож в горло.

Осознание случившегося стало мучительным. Оно наполнило хобгоблина… горем. Да, горем. Он ощущал именно это чувство.

Квазим рассеянно протянул руку к Бастет. Черная кошка разрешила к себе прикоснуться. Она ненавидела гоблинов, ведь они были проклятием кошачьего рода. Но Квазим был не таким, как другие. Сам отчасти животное, он хорошо понимал Бастет. Кошка не понимала Рен, но полуженщина-полугоблин принадлежала Квазиму, поэтому Бастет оставалась с ней в изгнании. Она не покинула хозяйку даже когда та умирала.

— Я чувствую запах мимозы и цветов апельсина, — вдруг грустно промолвил Квазим. — Рен обожала эти растения. Это были ее любимые цветы.

Кошка посмотрела в сторону окна с опущенными жалюзи.

Квазим повернул голову вслед за ее пристальным взглядом и поднялся на ноги. Он подошел к окну. Легкий ветерок пытался пробиться сквозь щели жалюзи. Хобгоблин широко раскрыл ставни. Высунувшись из окна и вдохнув прохладный утренний воздух, он сорвал несколько цветущих веток. Не зная, что с ними делать, он машинально отнес их к кровати. Бастет встала на задние лапы и поскребла передней лапой покрывало. Поняв ее намек, Квазим с огромной нежностью положил сорванные ветви на маленькое тело Рен, смягчая мрачную картину смерти и создавая видимость, будто его возлюбленная просто уснула в беседке среди цветущего сада. Этот жест помог ему чувствовать себя немного лучше.

Внизу хлопнула дверь. Бастет громко зашипела, словно о чем-то предупреждая, а потом резко выпрыгнула в открытое окно. Только к двум существам кошка испытывала непреодолимое отвращение — это были гоблины и королева Мэбигон. Квазим никогда не знал точно, беспокоила ли черную кошку сама королева Сил Тьмы или ее постоянный с путник, прожорливый гаргойль.

Не зная, чего ожидать, и в данный момент действительно не придавая этому значения, Квазим повернулся к двери и замер.

Через минуту появилась Темная Королева. На ней была черная вуаль, а в руках она держала охапку темно-красных роз. Квазим заметил шипы на цветах. Розы были сломаны, так же как и цветущие апельсиновые ветки и мимоза, которые он сорвал с деревьев. Наверное, они тоже из сада.

— Вы? — произнес он и добавил с иронией: — Я польщен.

Мэбигон тактично оставила своего питомца гаргойля за дверью.

— Я пришла, как только узнала о том, что произошло, — проговорила королева. Ее прокуренный голос звучал мрачно.

Она откинула длинную черную вуаль, а потом небрежно разбросала цветы по телу и лицу Рен, демонстрируя свое полное безразличие к ее смерти. Комната наполнилась знакомым хобгоблину запахом крови дракона, к которому примешивался аромат мирры и щекочущий запах гвоздики. Это были любимые духи королевы. Квазим внезапно понял, что всегда ненавидел этот аромат, даже когда он его очаровывал.