Воровское небо

— Именно.

— Точно?

— Шмурт…

Шмурт поспешно закивал, примирительно замахал руками, и вскоре Таю устроили — хорошо или не очень — в одной из свободных комнат на втором этаже таверны.

— Самая крутая комнатка во всем доме, — заметил Шмурт, когда они со Скартом спускались вниз. — И хошь верь, а хошь не верь, но я тебя что-то не припомню. Живешь неподалеку?

— Меня звать Скарт. Ты меня тут частенько видишь. А живу по улочке Красной Масти. Ты точно меня не помнишь?

— Извини, не помню.

Скарт хмыкнул и заказал кружку пива. Пока Шмурт возился с заказом, старик удивленно разглядывал странную парочку в темном углу главного зала кабака, и без того не отличающегося ярким освещением. Обладатель менее зорких глаз мог бы не заметить сидящих рядом Фуртвана, менялу и торговца наркотиками, и Менострика по прозвищу Недоучка, самого дешевого мага в городе. Тем не менее брал он за свои услуги немало.

— Присматривай за той парочкой, Шмурт, — сказал Скарт, направляясь к выходу и изо всех сил гремя своим посохом. — Они сопрут у тебя глаза, и ты заметишь пропажу, только когда задумаешься, а с чего это так темно?

Двое мужчин в углу посмотрели ему вслед.

— Что это за старый пердун? — презрительно спросил Фуртван.

— Это Скарт, — ответил Шмурт. — Вы что, не знаете старину Скарта?

Потом повернулся к пустому проему двери, мучительно пытаясь сообразить, кто был этот старый пердун Скарт и почему он кажется ему смутно знакомым.

Старикан Скарт прошаркал вдоль улицы, потом через площадь, уже не стуча, а просто грохоча своим посохом. Здесь была такая толчея, что даже стало душновато. В эти дни Базар удался на славу: все, кто мог копать, дробить камни, поднимать и носить камни, замешивать, переносить и класть известковый раствор или махать молотом, киркой или топором — все получили работу.

Он увидел Хамми с дочерью, они покупали мясо, хорошее мясо.

Скарт обрадовался — это значило, что муж Хамми, как и многие другие, устроился работать на стройку. Они строили новый Санктуарий, красивый и безопасный. По крайней мере, так гласили официальные воззвания, расклеенные тут и там, чтобы каждый, умеющий читать или притворяющийся, что умеет, смог ознакомиться с ними. Отстроить город, после того как природа и две злобные маньячки, а с ними кое-какие недалекие боги и сорвиголовы Темпуса плюс силы, которые некоторые относили к силам мироздания, сделали все возможное, чтобы от города осталось лишь бледное воспоминание. Еще Скарт увидел Ламбкин, которая покупала еду для братьев и отца. Это означало, что последний вместо случайных подработок также получил, как говорят в народе, «постоянное место» на стройке.

Скарт проталкивался мимо всех этих людей, выбивая дробь своей палкой, окруженный гулом голосов, разговорами, руганью.

Он весь сосредоточился на том, чтобы не забыть сгибаться пониже и усиленно хромать, когда чей-то голос на миг перекрыл все остальные:

— Ганс!

Скарт не отличался сообразительностью, а потому принял самое неудачное решение в его положении: он замер и обернулся.

Потом спохватился, хотел скрыться в толпе, но понял, что поздно. Дело в том, что именно голос застал его врасплох. Голос Мигнариал. После того как они хорошенько узнали друг друга и прожили достаточно долго в Фираке вместе, они оба пришли к заключению, что различия их характеров непреодолимы. Кроме того, она нашла себе хорошую работу и была вполне счастлива.

Она осталась в Фираке. И хотя за то время, пока он чудом освободился и сумел добраться до Санктуария, могло случиться многое, Ганс твердо знал, что Мигнариал не могла приехать сюда.

Голос был так похож, что он забылся и невольно выдал себя.

Он был готов ко всему, когда поворачивался, но, увидев девушку, облегченно вздохнул. Да, ее голос был похож на голос Мигнариал, и понятно почему. Перед ним стояла Джилил, ее младшая сестра, которая когда-то робко смотрела на него, выглядывая из-за широких юбок матери, а теперь вымахала на пять футов в высоту и разглядывала его огромными глазищами, которые казались еще больше, подведенные сурьмой. К тому же она успела обзавестись двумя очаровательными наливными яблочками, выпирающими из-под блузки.

Скарт пошарил глазами по толпе и, убедившись, что никто не обратил внимания на ее возглас, приложил палец к губам. Чуть качнув головой, он подошел к ней.

— Тс-с! А я-то думал, что в личине. Как ты догадалась?

— Ну, я тебя всегда узнаю, Ганс, — ответила она, едва дыша, словно он был прекраснейшим существом на свете. Шедоуспан подошел к ней, склонив голову так, чтобы огромная фиракская шляпа с пером скрывала движения его губ.

— А почему ты надел личину, Ганс?

— Не упоминай это имя! — Он опасливо огляделся — Меня зовут Скарт, детка, Скарт и никак иначе. Кое-кто засунул меня в мешок и продал работорговцам. Я бы уже был черт знает где, в вонючем трюме какой-нибудь вонючей шхуны. Никто не знает, что я сумел бежать. И мне не хотелось бы, чтобы об этом стало известно, по крайней мере, пока я как следует не подготовлюсь.

А сейчас я ищу главного похитителя.

— О! О, Ган… Скарт, какой ужас! — Она прижала руку к сердцу чисто девичьим жестом, и когда ее ладошка коснулась груди, Ганс мог побиться об заклад, что наливные яблочки под блузкой заколыхались. — Тебя чуть не.., чуть.., вот это да!

Ганс закатил глаза, что никак не украсило его нынешнее лицо, и кивнул.

— А то! Еле жив остался, притом потерял кучу времени и влип в большие неприятности. А для полного счастья, еще и задолжал одной жирной гадюке целый мешок золота.

— Золота?!

Ганс снова закатил глаза. Ему позарез нужно было избавиться от нее.

— Знаешь, как меня называют?

Джилил гордо кивнула, всем своим видом показывая, что она далеко не ребенок и все понимает:

— Конечно. Заложник…

Он быстро перебил ее:

— Правильно. Вот посмотри на ту тень за спиной и поймешь, почему.

Она повернулась, чтобы взглянуть, куда он показывал, а Ганс немедленно шагнул назад, потом в сторону, хрюкнул, влепившись в чью-то задницу, повернулся и побежал прочь по узкой улочке. Пара поворотов — и он очутился на улице Красной Масти, где он на самом деле жил в уютной комнатке на втором этаже, где на стене висело большое тележное колесо из прочного дерева.

Переступив порог своего убежища, Ганс сразу распрямил спину и прошелся по комнате обычной походкой — легкой и плавной.

Ярко-рыжий кот невероятных размеров встретил его яростным, явственно укоризненным мявом. Глаза котяры смотрели на Ганса не менее укоризненно. Мяв упал на несколько октав и исполнился невыразимого любовного трепета, когда ищущий взгляд животины упал на маленькую бутылку в руках хозяина.

Ганс пошел на кухню и вылил пиво в оранжевую чашу, такую большую, что никто не заподозрил бы, что это — кошачья мисочка. Все это время кот не переставая терся о ноги хозяина.

— Прости, что я так долго не возвращался. Нотабль, — сказал Ганс. — Но Скарта никак не должны увидеть в обществе рыжего чудовища, о котором говорят, что он — тень Заложника Теней.

А потому.., черт возьми, Нотабль, расслабься, ты что, собираешься проглотить и меня вместе с пивом?

Ему пришлось одной рукой поднять чашу повыше, а второй придержать рвущегося к пойлу кота, чтобы тот дал спокойно поставить чашу на пол. Операция отнюдь не из простых: Нотабль был котом большим и тяжелым, при этом он извивался и выворачивался, словно огромный мохнатый червяк. Когда Ганс отпустил его, кот ринулся к пиву, как целый табун одуревших от жажды лошадей, наконец-то достигших оазиса после долгого перехода по пустыне.

Ганс, которого чаще называли Шедоуспан, а в последнее время — Скарт, попятился, замер, определяя направление, и потянулся левой рукой к правому плечу. Он крутнулся на месте, дернул левой рукой за спину, куда-то за ухо и тут же выбросил ее вперед. Длинная плоская полоска стали с глухим стуком вонзилась в деревянное колесо на противоположной стене. Затащить эту штуковину наверх оказалось непросто, но это было превосходное, прочное деревянное колесо, скрепленное не гвоздями, а деревянными костылями. Ганс сам сбил с него железный обод.