Путь в Дамаск (СИ)

— С головой у него порядок, — продолжал Заноза, — и во всякую необъяснимую хреноту про живых мертвецов, про связь с духами и разное другое упырство он не поверил. Зато поверил, что твой дед командовал в Германии отрядом людей с паранормальными способностями; и в то, что эти способности каким-то образом были инициированы в нацистских лабораториях. У него выбора не было, он не умеет, как я, думать, что если чего-то не может быть, то этого и нет. Он думает, что если что-то есть, то оно должно как-то быть. Вампиры и мистика — явный перебор. Стимуляция клеток мозга и желёз внутренней секреции для активации скрытых возможностей организма — приемлемо. Майкл решил, что костяк первой «Турецкой крепости» сформировался из тех самых людей, и что нынешние твой бойцы — их потомки. А ты — достойный внук своего деда. Думаю, ты огорчишься, когда узнаешь, как хорошо ложатся на эту легенду все слухи, которые про тебя ходят. Мне особенно нравится то, что я ни при чем. Слухи начали ходить еще до того, как ты меня нашел. В те времена не было глобальной информационной помойки, на которой они все оседали бы придонными слоями, поэтому их куда сложнее было найти и почти невозможно проверить. Зато сейчас достаточно минимальной фантазии, вот столечко… — Заноза свел указательный и большой пальцы, показывая, как немного нужно фантазии, — чтоб даже смертные поняли, что-то не так и с тобой, и с «Крепостью».

Он сунул окурок в пепельницу и изобразил печальный вздох:

— Только вот, прикинь, у людей нет даже столько фантазии. Ни у кого. И Майкл ни во что сверхъестественное так и не поверил. А ведь он раскопал много баек. Например, о Филиппинах.

При детях недопустимы нецензурные выражения, поэтому Хасан сдержался. Выждал несколько секунд и лишь потом спросил:

— И что же Майкл раскопал про Филиппины?

— Он уверен, что это бойцы крепости уничтожили там исламистские гнезда. А знаешь, почему он в этом уверен?

Потому что всё было сделано за одну ночь. Раз уж речь зашла о необъяснимых явлениях, и о том, что Майкл максимально близко для здравомыслящего человека подошел к границе принятия сверхъестественного.

— Очень быстро мы там управились. Пришли и всех убили. Разом.

Прийти и всех убить было не так сложно, как выдержать очередное сражение с семнадцатилеткой, убежденным, что ему самое место в бою с радикальными исламистами. Всякий раз, отказываясь брать Занозу с собой в рейды, Хасан думал, что уж в этот-то раз получится. И всякий раз Заноза отправлялся с ним. События на Балканах показали, что лучше так, чем уезжать тайком, оставляя предприимчивому бритту свободу действий, однако Хасан не собирался втягивать Занозу в человекоубийство. Мальчик безгрешен и чист, как в семнадцать лет и положено, незачем отягощать его душу поступками, которым нет оправданий. Да и свою тоже лучше поберечь. Одно дело отвечать перед Аллахом за себя, совсем другое — за ребенка, которого ты вынудил грешить. А уж перед самим собой за такое и вовсе не оправдаться.

В общем, о поездке на Филиппины с Занозой речи не шло. Потом оказалось, что речи не идет о том, чтобы Заноза участвовал непосредственно в рейдах. Потом выяснилось, что участие в рейдах все же подразумевается, но только в качестве прикрытия для Хасана на тот случай, если ситуация слишком обострится.

На этом этапе Хасан спохватился, справился с желанием замотать Занозу в плед и заткнуть ему пасть, чтоб не видеть и не слышать, и прибегнул к непедагогичным и демагогическим приемам.

Которые не сработали.

Ну, а на Филиппинах ситуация слишком обострилась. Воевать пришлось не столько с людьми, сколько с духами, охранявшими заложников. У духов был свой интерес — заложники предназначались им в жертву, и слова Занозы о том, что пара стволов и сабля, если что-то пойдет не так, точно не будут лишними, оказались пророческими. Все пошло настолько не так что в качестве «пары стволов» ему пришлось использовать скорострельные гранатометы. Хорошо еще, что «Турецкая крепость» тщательно прорабатывала любые операции, даже те, что казались самыми простыми, и вмешательство духов не стало неожиданностью.

Что из филиппинских событий стало известно Майклу, не хотелось даже думать. Во что Майкл поверил, вот в чем вопрос?

— Мы уничтожили террористов и освободили заложников, — Заноза сделал невинное лицо, — так это выглядит без подробностей. А с подробностями получается, что мы сделали что-то… нечто… появлялись пред очи заложников в ночи, в полной тишине, говорили, что они свободны, отправляли с ними провожатого, чтоб вывел в ближайшую деревню, где есть полицейский участок. И всё это — среди ведьминых огней, колдовских мантр и гор трупов.

Не было там колдовских мантр. Огни были — исламисты, сдавшиеся, бросившие оружие, сгорели живьем, и хорошо еще, что быстро.  Трупы тоже были. Но не горы.

Или горы?

Четыреста человек за одну ночь. Не зря Хасан не хотел брать Занозу с собой на Филиппины. Но если бы не взял, дела могли пойти очень скверно. А ведь изначальный план подразумевал убийство командиров и запугивание рядовых бойцов, с тем, чтоб они могли сдаться регулярным войскам. Филиппинские исламисты не отличались особым рвением в бою — лишившись командования, в плен сдавались чаще, чем подрывали на себе пояса смертников. Так случилось бы и в этот раз, если бы не вмешались духи.

— Двадцать лагерей. В каждом в среднем по двадцать убитых. Это не горы трупов.

— Будь их четыреста в одном месте, рейд не выглядел бы сверхъестественным, — резонно возразил Заноза. — Что особенного в том, чтобы накрыть один лагерь одним ударом одной боевой группы? Для Майкла, правда, и это было бы чересчур. Но не из-за тактики, а из-за количества убитых. А тактически в этом случае придраться не к чему.

Он озадаченно покачал головой:

— Хасан, двадцать трупов — это гора. Почему ты так не думаешь, я понимаю, но почему я так не думаю?

Потому что прошел Вторую мировую. Ответ на поверхности. Но Заноза, конечно, говорил не о личной оценке количества убитых, он говорил о том, что не сразу смог переключиться на точку зрения заложников, ставших свидетелями бойни. Или на точку зрения Майкла. Или большинства современных молодых людей.

А это означало, что рейд на Филиппины ничего в нем не испортил и не сломал. Заноза считал, что они все сделали правильно. Так и было. Они все сделали бы правильно, даже если бы сами убили всех исламистов, но до этого не дошло. Им пришлось воевать с духами, а террористов уничтожили ифриты, когда поняли, что заключенный с «Турецкой крепостью» контракт подразумевал не массовое убийство боевиков, а всего лишь освобождение заложников, предназначенных в жертву местным духам.

Будь ифриты подальновиднее, они бы более внимательно отнеслись к контракту на стадии его заключения, а так часть работы им пришлось проделать самим. Впрочем, они были не в претензии.

А «Турецкая крепость» взялась бы и за полную зачистку лагерей, если б ифриты додумались конкретизировать этот пункт договора.

— Ну, да… — пробормотал Заноза, — можно убить и четыреста человек.

— Вон из моей головы, — отозвался Хасан.

Разговор перед рейдом, после того, как Заноза отстоял свое право лететь на Филиппины, он отлично помнил. Помнил, как сказал, что можно убить и четыреста человек. А когда Заноза, в свойственной ему эмоциональной манере, возразил, что это очень много, удивился:

— Так не за один же раз.

Не знал еще, что им придется уложиться за ночь, но дело было не в этом.

В ответ он получил взгляд, которым Заноза удостаивал, когда слышал что-то неприемлемое, а то и вовсе невозможное. Не часто такое случалось, но взгляд Хасан знал хорошо. Очень уж он был выразительным.

— Я не про тактику, — сказал тогда Заноза. — Черт, почему я за это вот… за это безумие люблю тебя еще больше?

Это было одной из самых главных причин не брать его в рейд. То, что для Занозы количество убитых людей не сводилось к тактике. До сих пор. И если бы любовь нуждалась в объяснениях, Хасан мог бы сказать, что это одна из причин, по которой он любит бешеного британского подкидыша.