Тринадцатый (СИ)

– А глаза-то зачем? – сглотнул слюну Семеныч.

– Ну как зачем? Страх.

– Какой к черту страх?

– Обычный человеческий страх. Он просто боялся, что жертва сможет опознать его, если спасется.

– Хватит, а то меня сейчас стошнит, – вытер пот Виктор.

– Откуда ж ты их всех знаешь?! – грозно спросил водитель.

– Как бы получше выразиться? Я работаю с ними. Работа непыльная, увлекательная, и, поверьте мне, я ни секунды не сожалел о том, что делаю.

– И что это за работа такая?

– Я занимаюсь тем, что выношу приговор, тот или иной, по мере деяний. Вот и все. Люди несовершенны, поэтому мне приходится присматривать за ними.

– Так ты что, судья что ли?

– Ну, это вы мне потом сами скажете, судья я или нет. В вашем понятии судья – это человек в мантии, выносящий приговор в зависимости от размера взятки. А я приговариваю по справедливости. У меня нет ни прокурора, ни адвоката. Мой приговор нельзя обжаловать, мой судебный процесс не занимает много времени, и меня нельзя купить. Я и судья, и палач.

– Да Бог с тобой! – рассмеялся Семеныч.

– Простите меня, конечно, но Бог со мной быть никак не может, по той простой причине, что мы с ним очень разные и мнения у нас с ним расходятся, – голос Анатаса был настолько холодным, что у водителя КамАЗа желание смеяться резко пропало.

Виктор посмотрел на незнакомца, затем на Семеныча.

– Господи, вы бы тему сменили что ли!

– Зачем же? По-моему, отличная получается дискуссия. Позвольте вам обоим задать один пустяковый вопрос, который для меня очень важен. Я задаю его всем без исключения.

– Валяй! – рявкнул водитель, не отрывая взгляда от дороги.

– Ответьте мне, почему вы все время вспоминаете Бога? Вы что, в него верите?

– Да ни в кого мы не верим, ни в Бога, ни в черта! Ни того, ни другого нет.

– Откуда такая уверенность?

– Ты же сам рассказывал про всякую сволочь! Если бы Бог был, разве бы он допустил такое?!

– Все, что человек ни делает, он делает по собственной воле. Никто не может принимать решения за него, даже Бог. Человеку дано право выбора: поступить так или иначе, пойти прямо или свернуть. Пункт назначения у всех один, только дорогу каждый выбирает свою.

– Ты хочешь сказать, что мои действия предрешены? Что все, что я делаю или говорю, давно кем-то прописано?

– Не действия, но то, куда они приведут тебя.

– Да иди ты к черту!

– Как я понимаю, в черта и дьявола вы тоже не верите? – улыбнулся Анатас.

– А уж в него-то мы тем более не верим. Князь тьмы, ха!

– Значит, ни Бога, ни Сатаны, по вашему мнению, попросту нет? Люди живут сами по себе, и никто их не контролирует, никто не наблюдает за ними. И если я правильно понял, ни один их грех не выходит на поверхность. То есть вы считаете, что судьбой человека управляет сам человек? Что после смерти вас тупо съедят черви и не будет вам никакой ответственности за то, что вы сделали при жизни?

– Конечно, нет. И хватит всякую чушь спрашивать! – перешел на повышенный тон водитель.

– А вы, Виктор, согласны с мнением вашего друга?

– Я не верю в Бога и дьявола, которых нам навязывает церковь. Бог должен быть в душе, вот и все.

– Таких ответов я давно не слышал. То есть вы считаете, что он скорее все-таки есть, нежели его нет?

– Наверное, так.

– Знаете, я с вами полностью согласен. Зажравшееся духовенство любой религии проповедует такую чушь, что ее впору объявлять ересью. А первосвященников, как самых отъявленных грешников, я бы лично сжигал на костре. Как говорится, самый большой грешник – это служитель церкви, самый большой бандит – милиционер, ну а самый зверский браконьер – естественно, лесник. Человек, получивший в руки хоть малую толику власти, не знает, что с ней делать. Ему кажется, что лучший способ распорядиться ею – это унизить других, показать свое превосходство. Словом, хочешь узнать человека – дай ему власть и деньги, и он тут же покажет свое истинное лицо.

– Хорош слюни разводить! То, се. Рассуждаешь о том, с чем не сталкивался и чего не видел. По-моему, ты сам в Бога не веришь. Да и вообще, зачем в него верить?! Он мне ничего хорошего за всю мою жизнь не сделал! Ни миллиона денег не нашел, ни жену-красавицу! Вообще ничего! – ворвался в разговор Семеныч.

– Поразительно!

– И что здесь такого поразительного? Я говорю, как оно есть. Вымышленный мужик с бородой должен накормить мою семью? Что-то я не вижу протянутой им руки помощи!

– Разве он вам чем-то обязан? По-моему, Бог и так сделал для вас слишком много, даровав жизнь, которую, как я вижу, вы не цените. Впрочем, вы все равно не верите в него. Или, чтобы вы поверили, нужно превратить воду в вино и пройтись по воде? А быть может, накормить куском хлеба всех нуждающихся? Вот, помнится мне, жил очень давно на свете один человек и звали его Фома. Он тоже не верил, что Иисус воскрес, пока не увидел пробитые руки Христа и рану от копья на живом спасителе. Он оплошал всего один раз, а теперь его только так и зовут – Фома неверующий. Одна ошибка заклеймила его навечно. Для веры не нужны доказательства. А без веры угодить бородатому мужику, как вы говорите, невозможно, ибо просто необходимо, чтобы приходящий к нему веровал.

– Ну, ты и сказанул! Я бы тоже поверил, если б его увидел, а так… Правильно говорят, что религия – опиум для народа! – Семеныч толкнул Виктора в бок. – Правильно?

– Угу, – промычал тот.

– Значит, все-таки не верите? Не поверите даже, если я джигу для вас на небесах станцую? Или, быть может, увидев меня танцующим на облаке, вы все-таки согласитесь с тем, что Бог и дьявол существуют?

– Что ты заладил: верим, не верим? Тебе-то что до этого?

– О, данный вопрос имеет очень большое значение для меня, можно даже сказать, жизненно важное.

– Это почему? – поинтересовался Виктор.

– Сколько себя помню, столько человеческие души принадлежали или Богу, или дьяволу. А теперь, пообщавшись с вами, я даже не знаю, куда попадает душа после смерти и что ее дальше ожидает.

– Да никуда! – парировал водитель. – Помер человек, и дело с концом. В деревянный ящик его засунули, родственники над ним порыдали, и труп в землю! А бывает и такое: останется у покойника какое-либо имущество, ну, дом, к примеру, так родственнички из-за него готовы глотки друг другу перегрызть, лишь бы дом этот к рукам прибрать.

– Да вы что? – наигранно удивился Анатас. – Не может быть! Неужели среди людей встречаются такие, которые не чтут родства, и вот так за дом? Сказано же в Библии: «Да не будет раздора между мною и тобою, и между пастухами моими и пастухами твоими, ибо мы родственники».

– Библия?! Ха! Брат сестру придушить готов за халяву! Родители копили-копили, и бах – нет их. И вот уже каждый готов урвать кусок побольше да пожирнее! И поперек горла он ни у кого не встанет. Библия? Если б по ней жили... У нас по законам не живут, а ты – по Библии!

– Вы меня пугаете. Я думал, такое только в новостях передают.

– Еще и похуже бывает. Вы, наверное, мало о людях знаете? – подхватил Виктор.

– Может быть, может быть. Чужая душа – потемки, – тихо выдохнул попутчик. – А нам еще далеко ехать?

– Уже рядом, километров десять осталось. А что, ты куда-то спешишь? – спросил Семеныч.

– Конечно, хоть времени у меня гораздо больше, чем у вас.

– Ну, раз времени у тебя навалом, так что ж спешить-то?

– Спешить нужно всегда, ибо ничем не может человек распорядиться в большей степени, чем временем. Я не привык опаздывать, даже к своим подданным, которые, наверняка, меня уже ждут.

– А у вас есть подданные? – Четырин поднял брови.

– Я же не могу выполнять всю работу сам. У каждого есть подданные, даже у него, – Анатас указал наверх.

Семеныч посмотрел на Виктора и повертел пальцем у виска. Четырин с ухмылкой кивнул. Дискуссия в кабине прекратилась. Черное облако окутало КамАЗ. Леденящий холод медленно пополз по ногам.

– Брр! Вот это минус! Слышь, Семеныч, ты бы печку что ль побольше включил.