Рыцарь Незадача (СИ)

Словом, я купил шпагу, едва приценившись и почти не торгуясь, — решил отыскать влагалище и перевязь в другом месте, что, кстати, и сделалось весьма легко. Узкий и прочный кинжал-«милосердник», каким вскрывают латных устриц, шёл вместе с ножнами для меча — в них был специальный футляр. Последние крупицы презренного металла ушли на фаянсовое блюдо, щедро облепленное цветочно-звериной гирляндой. Стоило оно как добрая половина конской упряжи.

— Мыть будет трудно, — укорил я девчонку, которая так и влипла в это чудище.

— Не мне, — отбрила она.

Едва прибыв домой, мы с Гвиневрой начали приноровлять лошадь, доспех, клинок и меня друг к другу. И если с вампирским коником всё было отлично — думаю, он участвовал не в одном и даже не в одних турнирах, — то девчонка меня обескуражила. Я, собственно, рассчитывал использовать её для оттачивания приёмов. Заранее узнал, что какой-то ржавый колишемард у них в доме имеется, батюшка на нём вчерась подсвинка над костром палил. Я посмотрел: клинок, широкий у рукояти и резко обращающийся в шило начиная от серёдки, был практически той же длины, что и Маргрета. У моего приобретения оказалось женское имя, как у урагана.

Так вот. Отбивала девчонка так себе, нападать сначала вообще не рискнула, но раз от разу становилась ловчей, будто высасывала из меня умение. Природная гибкость и ухватистость у неё были выше всяких похвал, хотя сила удара… какая уж там сила. Но когда тупое жало воткнулось мне сначала в рукав, потом в ключицу, а на третий раз в потайной нагрудный карманчик с медальоном, что был пришит с левой стороны камзола, я решил, что не одному мне стоило бы нацепить на остриё защиту.

И почти пожалел, что всё это скопом — оружие, лошадь и девушка — в случае моей гибели уйдёт на сторону. В качестве приза победителю. Хотя мне будет всё равно.

Но нет, если я верно уловил школу, которую проходят здесь все, от мала до велика… То мы с нашей выучкой в стиле Руматы Эсторского и кунштюками, какие здесь и вообще не снились, имеем недурной шанс. Даже очень.

Дни слились в одну картину тренировок, вольтижировки и сна, глухого, как тупик.

Лет через сто я проснулся оттого, что один из бусых оборотней ухватил меня за плечо и пытался поставить на ноги.

— Гер Ланселот, время обряжаться и пить чашу, — сказал он. — Ваш ваффентрегер уже начал тревожиться.

— Это Гвен, — пояснил её папаша. — Оруженосица. Пажесса. Не стоило бы ему вас с пересыпу мудрёным словом грузить.

Оно и видно, что «пажесса». Облачала она меня дрожащими лапками, будто мы только что воровали кур. Потом меня и мой доспех резво протащили через главный обеденный зал, до краёв полный народу с бойцовскими ухватками.

И повели через пустынный Бликсен за ворота прямо на ярмарочный луг — окружённый копьями, поставленными торчком, и густой толпой местных. Гвалт стоял похуже, чем на былом торжище.

На одном конце неправильного овала — я. На другом, с солнышком за плечами, — он. Даже не поприветствовал, врос в седло гора горой. Посередине и с краю — приз в лице Гвен, на богатырском фоне особо тощенькой и невзрачной. Стёганый жилет с наплечниками, трико, тупоносые туфли вроде лапок — чисто муравей, как только в талии не переломится.

Затрубили фанфары или ещё что.

— На втором сигнале пригибайтесь к седлу, — зычно крикнул герольд. — На третьем — съезжайтесь.

Ещё одна трель, хлёсткая, будто выстрел стартового пистолета. Я буквально лёг на седло, упершись в стремена, и прижал шпагу локтем. Ещё. Мой жеребец переливисто гикнул и во весь мах пошёл навстречу противнику.

Страшно. Меня учили такому прежде, да и тренировался без устали, но всё равно…

Разинутые пасти с саженными зубищами. Глаза в глаза, грудь в грудь. От толчка я теряю стремена и лечу вперёд головой на жёсткую траву.

Поднимаюсь, ворочаясь и скользя коленками по грязи. О радость — мой противник тоже. Поменяли солнце, как говорится. Оборотились, перевернулись, слава богам, не в волков. По-прежнему люди. Мечи и кинжалы наголо, жеребцы, бросив седоков и став на дыбы, грызутся и пинают друг друга пудовыми копытами, храпят и брызгают пеной из пастей. Рады повыставляться, как говорят в здешних краях.

Айн — и мы обнажили клинки. Цвай — скрестили их, синхронно, как жонглёры в пьесе. Драй.

В этих краях о фехтовании понятия не имеют — раз, снег скользит, Америки не открыли — клеить на обувь каучук не додумались — другой, лихорадочно думал я, отбивая нападение за нападением, у меня два, нет, три преимущества перед этим зверем. Ибо товарищи за дальними небесами держат за меня большие пальцы в кулаке.

Крики болельщ… о, зрителей поединка куда-то ушли, отдалились, ржание тоже проходит как через толстый слой хлопчатой бумаги. Я парирую, не время нападать. Дразни и лови, хитри, пока в силах. Пока глаза цвета медной яри блестят из-под стального козырька.

Наконец мне удаётся подманить Белого Волка, не соблазняйся лёгкостью этого, нет времени думать иначе как действием…

Я ударяю, он отвечает, остриё попадает в мельницу моей гарды.

Валится ничком, шерстистой спиной кверху. Не мех — суконный кафтан.

Сырая луговина с чего-то гудит как бронзовый гонг.

Его меч цел, но летит в сторону, моя Маргрет против его гляделок — не вывернуться.

Кинжалы. Я забыл…

Ничтожный муравьишка, хрупкий мышонок рвётся в бой против слона. Волчий клинок в руке Гвен, у моей груди, против горла.

— Так нечестно! — кричит она. — Ты схитрил — выманил штурм и не взялся за нож! Длинное против долгого, краткое против короткого!

— Отвали, девчонка, я и сам пока силён, — бормочет Волк, кое-как поднимаясь на четвереньки.

Штурм — имя меча, догадываюсь второпях. «Буря».

Теперь он у Гвен, и девка обрушивает на меня всю мою науку без изъятий.

До последней капли.

Меч в моей руке носит имя урагана. В пару к тому, другому.

Куда уж дальше, откуда уж дальше прийти…

К тройному разветвлению путей. Да.

Не Вайсенвульф выбирал мою дорогу — но, может статься, он тоже? Уговорную плату ведь взял.

Наши с ним кони дерутся из-за кобылки. Двуногой. Как и мы сами.

Дрались.

Помещение с котлом — можно сказать, янычарским — не корчма. Место сбора воинского братства. Где принимают новичков и уславливаются об испытании.

Испытали.

Обоих.

Ибо мой несравненный, мой избранный, мой искуснейший клинок ожил — и тотчас пал наземь от прямого удара. Отбился от рук.

Незадачливых. Поистине я Рыцарь Незадача, которому ничто не идёт на пользу, хоть ты его носом в это самое ткни.

Белый Вервольф стоит — чуть сгорбившись — с мизерикордом в правой руке и Бурей Клинков у левого бока. Буря — это уже не меч, а сама Гвен, которая меня обезоружила и теперь рыдает, уткнувшись носом в отца своей победы. Слёзы размазаны по доспехам, Штурм поник и мотается хвостом по раскисшему снегу.

— И чего боялась? — говорит он. — Одолела ведь? Вызволила? Всё ладно, всему научиться можешь. Беру под моё начало.

— Ло… Лошадок кушать боязно.

— Да в моей дружине людей половина на половину, и все верховые. Иначе за нами не угонятся. А в Волчихи тебе пока рано. Вот его, Ланса этого, хомутай, коли уж дался. Пускай к своим утехам приобщает.

— А потом?

— Ну, годика через три, когда созреешь и если карта ляжет, — станешь моей женой-соратницей. Третьей по счёту. Эх…

— Вот тогда я своё новое блюдо о тебя и расколю — на счастье. Да?

— Ну разумеется. Бедные мои седины!

Подходят секунданты — не кони, ликантропы. Заламывают руки, стаскивают шлем, надевают мне на шею кожаное кольцо, вдвое тоньше Волкова. Теперь я раб-обручник этой соплюхи.