Зарницы грозы

Сторонников у царевича немало было, да только все тайных. Потому что противники кричали громче. А вскоре и вовсе стало опасно быть по его сторону. Гонения начались. Все Ивановы друзья кто куда разъехались, а кота своего, подросшего уже, он отдал старой подруге Ягжаль, чтобы увезла от беды. Та скрывается далеко, не найдут.

– Мне сейчас за пределы царства не выехать, – сказал Иван, наливая Баюну молока. – Царь Горох указ уже издал, ИванаЦаревича не выпускать. С другом по старинке общаемся, голубями.

– Как его зовутто, друга? – спросил Баюн, лакая.

ИванЦаревич покосился по сторонам и шепнул Баюну на ухо:

– Финист – Ясный Сокол.

– Как?! – поперхнулся кот. – Тот самый...

Иван прижал палец к губам.

– Тихо! Тут и у стен уши, и у дверей, и у мух с тараканами!

– И что он говорит? Серый Волк про ключи какието...

– Долгая это история, котик. Вот ты ученый. А скажи, тебе известно, что имеют в виду, когда говорят: «ты знаешь кто», «ты знаешь что»?

Баюн занялся рыбой.

– Это государственная тайна, – сказал он с набитым ртом. – Поэтому ее никто не называет, чтобы не знали. Толком никто и не знает. Считается, что прежде Тридевятым правили темные цари, которые молились Нави, а народ страдал. Потом чтото случилось – та самая тайна. И царем стал скоморох Бориска. Потом был царь Дадон. Сейчас Горох. Ну а «ты знаешь кто» – это, видимо, те самые цари. Ведь их имена везде вымарали.

– Нет, Баюн, – сказал Иван. – Ни при чем тут цари. Они и вправду были сволочами теми еще. Но раньше все было другое. Этогото знать и нельзя. Вот откуда у нас яблочкидальнозоры? А мечикладенцы, а коврысамолеты? Да тот же крылатый корабль – кто его придумал? Не Горох ведь со своими прихлебателями, он его только утопить смог. А почему старые книги печатные, а нынешние – рукописные? А ЗмеяГорыныча кто приручил и как? Я когда был маленьким, я еще самокатную повозку видел. Но ее Горох запретил. Мы так шутили: наверное, чтобы на ней никто отсюда не уехал. Помню лубок такой – повозка эта, а в ней свинья сидит, и подпись: «Я покидаю родинуматушку, купив прекрасную самокатку». Финист говорил, что есть в царском тереме тайная палата, а там – и самокатка, и пищали, что огнем плюются, и соколы железные всевидящие, и бронь легкая, как перышко, и зеркало, которое сказки показывает, и печь, которой дрова не нужны... Все эти чудеса нам должны были достаться, а достались Гороху.

– Так что же, – сказал Баюн, – выходит, если цари были всетаки злые, то это их боги пекельные хорошие? Чтото запутал ты меня, Иван.

– Не были они, котик, ни хорошими, ни особо плохими. Бог и Навь, и Правь создал, чтобы как раз между ними люди жили. Темные цари, конечно, совсем свет в Тридевятом задушили. Но даже Навь людей почем зря не губит, потому что без нас не простоит. А то, что сейчас у нас есть и будет – хуже Нави.

Баюн, закончив трапезу, лег и поджал лапы. Ему хотелось замурлыкать, задремать, но любопытство не давало.

– Заморье – слуги зла. Страшного зла, страшнее, чем пекельные боги. Все царство пекельное зубами скрипит, но под это зло прогибается. И не только Навь – вся заморская нечисть, вся королевская, вся басурманская, залесская, берендейская у этого зла в рабах. Имен у него много. Я его зову попросту Черным Князем. А Финист – Вием.

Словно ледяной ветер дохнул в горнице от этого имени. Баюн поежился.

– Но ведь ты, Иван, всегда говорил, что это Заморье в наших бедах виновато. Зло со злом борется, что ли?

– Да, Заморье. Я же сказал, что вся нечисть у Вия в рабах. И бывает так, что подземные царства бунтуют. Становятся и против света, и против тьмы. Вот и Навь взбунтовалась. Черный Князь ее сокрушил, вместе с темными царями. Заморье ему в этом помогало, и королевства тоже. Навь тогда крепка была, не то что сейчас, но все равно не выдюжила. Престол Тридевятого проходимцы заняли, которым лишь бы мошну и брюхо набить. А сейчас Вий весь мир поглотить вознамерился. Заморье у него вместо ложки, а Тридевятое – самый лакомый кусок. Вон как тешится, смакует – Кощея на службу нанял. Хотя мог бы Гороха мизинцем раздавить.

– И что же делать? – спросил Баюн. – И так вести каждый день невеселые, а ты, Иван, вовсе нарисовал мрак кромешный. Хоть ложись да помирай.

– Финист знает, – ответил Иван. – Он говорит, у него есть ключи от оковов грозы. Так и сказал – ключи от оковов грозы.

Шерсть Баюна встопорщилась. Он тихо произнес:

Кто мы здесь, на земле, когда в небе бушует гроза,

Когда гром в лоскуты разрывает веков тишину?

Тусклый свет фонарей – это слабые искры костра,

А ночная гроза – это меч, разрубающий тьму.

– Что? – переспросил Иван.

– Это навья песня. Ее както раз мне спела бабушка Яга. Хотела, чтобы я проникся. Любит она музыку Нави, а по мне так просто грохот и вопли. И она мне сказала, что гроза тут – не просто молния и гром. Для нав это в первую очередь имя. Страшное имя.

– Страшное имя... Нет, такого мне Финист не говорил. Эти ключи, сказал – наша последняя надежда. Иначе сожрет нас Заморье целиком со всеми косточками. И еще такое имя называл – Волх Всеславич. Кто это, и на чьей стороне, я так и не понял. Но Финист говорит, Волх – это дело десятое. Нам ключи важнее сейчас. Не сами ключи, вернее, а то, что ими отпереть нужно. Только он из королевства выехать не может, я – из царства. Не пошлешь же голубя за такой вещью...

– Так вот что ты в виду имел, когда про путь говорил? Это я к Финисту должен поехать?

– Котик, ты же видишь, что творится. Ты удача моя. Я уже и не чаял гонца найти. Такто все готово – карта, подорожная. Только имя твое прикажу вписать. А хотя она разве тебе требуется, ежели ты зверь?

Баюну было немного не по себе. Он, конечно, всегда мечтал, что появится богатырь, который спасет мир от наползающей тьмы, и даже рад был бы ему помочь – но себя, одного, в этой роли не представлял никогда. Однако кот тут же устыдился – сам захотел, теперь не говори, что не гуж! – и притянул карту лапой поближе к себе.

– Аламаннское королевство, – прочитал он.

– Там Вий пока еще не хозяйничает. Поедешь через Залесье, у них сейчас неразбериха. Конь есть у тебя?

– Белогрив. Только что я бабушке Яге скажу?

– О Ягжаль не волнуйся. Серый ей растолкует, что как. Понимаешь, котик, мы все тут как связанные сидим. Чуть куда дернешься, за тобой сразу погоня. Я голову ломал, думал, кого можно послать. Про тебя и забыл, а ты сам пришел. Господь так распорядился, значит.

Такого голоса Баюн от Ивана никогда раньше не слышал: настойчивого, просительного. Без страха, но Иван мало чего боялся. Лихорадочно звучал этот голос. Так цепляются за соломинку, пришло в голову кота. Что было недалеко от истины.

– Ну и ну, – сказал Баюн. – Вот так живешь, живешь, а тебе на голову рраз – дальняя дорога и тайные заговоры какието. Хорошо, что я кот, а не человек. Послушай, Иван! – вдруг осенило его. – А что Светлый Князь? Ведь не может он сидеть сложа руки! Такие дела творятся, почему же Правь молчит?

ИванЦаревич не успел ответить, потому что в окно скакнула белка.

– Спасайся, Иванушка! – крикнула она. – Ярыги Гороха идут, скоро здесь будут! Сорок человек, а то и больше!

Иван свистнул, и в руку ему невесть откуда прыгнул мечкладенец.

– Дозналисьтаки! – сказал он и выругался в сердцах. – Ну, Баюн, значит, Финист тебе остальное расскажет. Беги!

За воротами зашумели. По ним ударил кулак:

– Отворяй! Отворяй или выломаем!

– Иван, а ты как же?

– Да что они мне сделают? Я мечомкладенцом сотню таких могу уложить. Беги, котик, у тебя сейчас дело поважнее, чем ярыгам глаза выцарапывать!

Баюн схватил карту в зубы и спрыгнул на пол. Снаружи чтото гулко и сильно бухнуло. Иван перехватил меч поудобнее:

– Эх, раззудись, плечо! Давно у меня славной схватки не было!

Когда Баюн выскочил во двор, ворота распахнулись ему навстречу. Кот едва уцелел, метнувшись под ногами ярыг. Те не обратили внимания – мало ли кошек – но последний, молодой и тощий, в сбившейся набок шапке, увидел карту.