Зарницы грозы

– Не через яблочко... – повторила Ягжаль. – Голуби к нам не летают. Это что же, мне в столицу ехать?

– Ах, черт, тебя же ищут... Я и забыл.

– А если я пойду? – предложил Баюн. Два взгляда обратились на него.

Ягжаль, Иван и Волк всегда посвящали говорящего кота в свои дела. Он был другом, иногда даже советчиком, но не становился четвертым в их троице. Нельзя ожидать другого, если ты весишь меньше, чем полпуда, и собака для тебя уже серьезный противник. Когда Ягжаль сказала, что собирается уезжать в Залесье, Баюн без пояснений понял – он остается дома. Жизнь, в которой можно было самому решать, что скажет новостная птица, пробегала мимо, как олениха, а ему позволялось лишь видеть ее белый хвостик. Баюн принимал это. "Поябли" Ягжаль Волку на следующий день, или даже позже вечером, ничего бы в его жизни не изменилось. Но он только что снова увидел, как заморцы в очередной раз добились своего. Как истекали лживыми самодовольными улыбками, уверенные в своей непобедимости.

– Ты? – удивилась Ягжаль. – И сколько дней ты идти будешь?

– Дай мне коня, – сказал кот. – Конь до Лукоморья доскачет сам, а в седле я удержусь.

– Тебе еще и седло? – расхохоталась Ягжаль, которая представила Баюна верхом.

– У меня ведь когти, – ответил тот. – Я же не могу ими цепляться прямо за лошадь!

– Ну ладно, – улыбнулась княжна богатырок. – Бери Белогрива, он еще оседлан.

– Яга, не сходи с ума! – попытался возразить Серый Волк. – Мне про кошек ничего не было говорено!

– А ты знаешь, что раз в четыреста лет кошка сносит яйцо? – разозлился вдруг Баюн, готовый защищать свое право на маленькую лепту. Волк опешил:

– Какое яйцо?

– А такое. Это наше поверье.

– Мне сегодня только кошачьих яиц… тьфу… – Ягжаль закрыла глаза ладонью. – Отправляйся уже, – сказала она, негромко смеясь. – Конь тебе пропасть не даст, Иван тем паче.

ИванаЦаревича многие называли Дураком. А ведь он был посмекалистее прочих. Просто он видел то, что другие видеть не могли или же не хотели. Ну кому придет в голову пойти искать то – не знаю что? А щадить волков и медведей, пусть даже говорящих?

При царе Дадоне Иван пытался доказать, что это Заморье виновно в бедах Тридевятого царства, а не... ну, все знают, кто. Он сорвал себе голос, выступая на сборищах. Он говорил, что заморцы будут врагами всегда, без разбору, свет или тьма правит русичами, твердил про узы земли, про преемственность царств, но не мог объяснить внятно, что имеет в виду.  Ему не хватало для этого ни слов, ни знаний. Иван просто нечто чуял, подспудно, как собаки чуют привидений. Он едва не попал под гонения, но вовремя вмешались его друзьязвери, напомнив людям, что Иван ведь Дурак – чего вы от него хотите? Так он и остался жить в Лукоморье, и как будто был прекратил попытки открыть русичам глаза. Подался в воспитатели к детям богатых бояр, обучал их скакать верхом и обращаться с оружием.

Белогрив донес Баюна до ворот Лукоморья и остановился пощипать траву, давая понять, что дальше не пойдет. Города волшебный конь презирал. Скучающие стражники мигом приметили интересное зрелище: белый жеребец, на котором вместо всадника сидит взъерошенный кот и вылизывается.

– Это заморские, – сказал один из стражников другому. – С ними еще такой урод зеленый должен быть.

Баюн их услышал. Закончив умываться, он спрыгнул и с надменным видом направился к воротам.

– Эээ... Хайль! – приветствовал его стражник. – Микки Маус гуд кинг! Эээ... хаму дую дуй?

Баюн не знал позаморски ни слова, но чтото подсказало ему, что стражник других тоже не знает.

– Бурмур мурбур баралгин, – снисходительно заявил кот. – Дюралекс седлекс дюрекс контекс. Айл би бэк.

Он проследовал в ворота, не обращая внимания на чешущего в затылке стражника. Эти слова, ну или чтото похожее, Баюн слышал, когда Ягжаль читала заклинания.

Не столько хотел Баюн помочь Яге, сколько повидать родные места. Ведь это в Лукоморье прошло его детство. Здесь жили те, с кем он играл, дворовые и домашние. Говорящим был только Баюн, за то он и имя свое получил. Среди зверей наделенные речью это как среди людей таланты от Бога. Перед ними шире горизонт. Не всем дано повторить славу ВаськиМуськи или Пангур Бана, но ведь гораздо проще сказать человеку «Я хочу есть» или «Поиграй со мной», чем мяукать, ожидая, пока тот угадает. Хорошим считается попасть в услужение к вещуну или чародею. Да только Тридевятое – не Авалон, места все обычно разобраны на два поколения вперед.

Баюн миновал Кожемяковы ворота. Сейчас тепло, лето на дворе, а в памяти его это место отпечаталось, как занесенное снегом. Вон у того столба он был поставлен родителями попрошайничать, едва ему исполнилось два с половиной месяца. Мама и папа в это время лазили по выгребным ямам, дрались со взрослыми котами, отбивались от ворон. Бывало, что крали у людей. Однажды папа принес кусок свеженины, целый, никем не поеденный, не порченый. Летом, рассказывал, можно будет ловить рыбок. Но ни папа, ни мама до лета не дожили. А двух старших братьев Баюна люди забрали еще раньше, поймали, поклали в мешок и унесли. Сам он сразу понял, что незнакомцы подошли не с добром, и забился в щель, откуда его не смогли вытащить, как ни бились.

Вот здесь живет КрошечкаХаврошечка. Ну, это прозвище ее, а настоящее имя Любава. Ее матушка была вещунья сильная и после смерти родилась говорящей коровой. Соседи Хаврошечки не любят: мяса не ест, в церковь не ходит, бегает простоволосая. Богохульница. А Баюн с ней дружил. Любава ему и братьям нетнет, да выносила молока с размоченным хлебом.

Мимо следующего терема надо быстробыстро пробежать. Если хозяин под гонения не попал, то здесь его злющая, страшная авалонская псина. Зовут собаку длинно, заковыристо, для всех она просто Бас или Баска. Учует – всю округу поднимет лаем, и будет пытаться высунуть морду через дырку в заборе.

Дальше овраг. Там Баюн и друзья его любили играть. Заводилами в играх всегда домашние. Они медленные, силенок меньше, но без них не так интересно. Ну погонялись друг за другом, половили бабочек или там повалялись в снегу. А домашние от хозяев и яблочек наслушиваются человеческих новостей да слухов, а потом пересказывают. И уже котята – храбрые воины Беловодья, а птички – лазутчики заморские, и всех их надо поймать. Или дырявая корзина становится кораблем купца Афанасия. Прохожие умиляются, глядя на торчащие из корзины мордочки. Баюн, если кто останавливался, сразу говорил: не надо нас гладить, мы плывем навстречу опасностям в басурманские царства. А еще, бывало, залезут в чьито выброшенные сапоги и пытаются бегать, Так изображали тяжелую конницу.

Перебегая дорогу, Баюн едва не попал под сани. Изпод полозьев кота щедро обдало грязным снегом. Ишь, торопится. Думный дьяк, небось. Так и есть – ведро позади саней в синий цвет покрашено.

Вот он, дом Ивана. Кот прыгнул на забор, с забора во двор, забежал в сени и предупредительно мяукнул. Иван сразу вышел ему навстречу и кивнул, словно его и ждал.

– Здрав будь, Баюн, – сказал он. – Пойдем, у меня молоко есть и рыбка. Тебе еще предстоит далекий путь.

ИванЦаревич приютил кота, когда тот остался без родителей. Редко кому из бродячих выпадает такая удача. У одиноких котят же судьба и вовсе одна – мыкаться, пока не попадут на чейнибудь зуб. В берендейские пирожки, например, которыми мама стращала Баюна, пока была жива. Но берендеев не случилось, а случился добрый молодец с большими твердыми ладонями, в которых Баюн помещался целиком. Котенок залез к Ивану во двор, – заборто невысокий, – прибежал на запах щей. Не успел найти, где бы чем поживиться, как его самого нашли. Все, подумал, смерть моя пришла. Однако нет. Хозяин зверям лесным и городским друг оказался. И нисколько не удивился тому, что его гость разговаривает.

– Хочешь, – сказал Иван, – живи у меня. Волкам да медведям не особо сподручно ко мне в гости ходить. А скучновато бывает. С людьми я мало дружу сейчас.

От него, от Ивана, Баюн и узнал про Заморье, про королевства, про то, какие Горох с Дадоном гадюки. Слушал, раскрыв рот. Народ Ивановы проповеди осмеивал. Мол, стародавней династии отщепыш, а позападному – бастард, престола ему не видать, вот и злословит, завидует. Иван же отвечал так: вам какая разница, кто говорит, если говорят правду? Я вам сердца застывшие, в тепловатом сале покоя утопленные, будоражу, вы вину свою чуете, вот и ищете, как вы меня охаять. Вас хоть сам Светлый Князь упрекай, вы и у него в глазах будете соринки искать.