Герой Ее Величества

— Осторожность — мое второе имя, — храбро отозвался тот, правда, фраза эта прозвучала не слишком прочувствованно.

Он исчез в левой кулисе.

— Так ты актриса? — блестяще проявил себя я, повернувшись к Долл.

— Не сейчас! — прошипела та.

За сценой было темно и неприветливо, все пропитал едкий запах свечного сала. Триумф двигался вперед, нащупывая путь вдоль задников, перешагивая через бухты тросов, по мере того как глаза привыкали к мраку. Сердце, казалось, билось где-то в горле. Он вынул кинжальный пистолет, выданный стариком Кью.

В Лондоне шрамов хоть отбавляй. На некоторых улицах можно попасть в весьма затруднительное положение, коли задашься целью отыскать человека без оных. Триумф доподлинно знал, что в милиции шрамы не классифицируются как «особые приметы».

Тем не менее от описания Бивера в разуме Руперта зазвенели очень неприятные звоночки. Он мог вспомнить шесть или даже больше головорезов, у которых вместо лица зияла одна сплошная зажившая рана, и около дюжины громил больше, чем, несомненно, впечатляющий размерами Иствудхо. И только один человек подходил под оба критерия: О'Бау.

Триумф столкнулся с ним лицом к шраму только однажды, а за работой в тавернах видел раза четыре. Личная встреча произошла восемь лет назад, когда Руперта вызвали свидетелем по делу мичмана Пайкера, убитого в кабацкой драке в Дептфорде. Тот служил на «Безупречном», и обвинение пыталось доказать, что мичман находился в здравом уме, а потому не мог «броситься в камин и чрезмерно избить себя кочергой», как настаивала защита. Безжалостные синие глаза, смотревшие с изувеченного мясистого лица человека на скамье подсудимых, одновременно напугали и разозлили Триумфа, а потому он приложил все усилия, дабы почтить на суде память Пайкера — умного и решительного юноши без всяких признаков помешательства.

И все-таки, эти синие глаза… узловатая, безобразная кожа…

Дело в конечном итоге закрыли за недостатком… как там сформулировали? Недостатком свидетелей.

Уравнитель О'Бау.

С тех напряженных часов в зале суда Руперт еще несколько раз видел этого монстра. И в каждом случае — дважды в «Русалке», однажды в «Верховой Кобыле» и еще один раз в «Большом Орле» — О'Бау наглядно демонстрировал, каким образом двадцатиоднолетний красивый мичман может превратиться в обугленную отбивную.

Триумф всегда оставался в стороне от подобных демонстраций. Он слишком хорошо помнил те синие глаза, покрытую ямами опухшую рожу и труп Пайкера, лежащий на столе в морге.

Руперт часто размышлял, как громила приобрел такое количество шрамов. Словно кто-то выжег ему все лицо раскаленной добела сковородой. Иногда Триумфу очень хотелось пожать этому храбрецу руку, хотя он и был уверен, что для исполнения этого ему придется общаться с мертвецом.

Глаза морехода привыкли к утреннему мраку, и он больше не натыкался на вещи. Пистолет-кинжал удобно лежал в руке. Руперт внимательно смотрел по сторонам, уверенно распознавая вот эту декорацию, фонарную стойку, висящие тросы лебедки…

И огромный силуэт.

Удар пришелся неожиданно и сбил Триумфа с ног. Со сдавленным криком он пролетел спиной сквозь фанерный замок Дунсинан, в груди стало горячо от боли.

Какое-то время Руперт лежал неподвижно, думая, что уже умер.

Но нет. Он пополз по разбитому в щепки дереву и оседающей пыли, нащупывая пистолет. Тело болело совершенно неописуемо.

Уравнитель О'Бау тоже никуда не делся.

— Вор-французик! — прошипел голос, который мог исходить только из поврежденных перекошенных губ.

— Что за… почему? — умудрился произнести Триумф, каждый вдох, каждое слово оборачивались мукой.

Нечто массивное, раздвигая руины декораций, подошло ближе.

— Это работа, — презрительно сказало оно.

Рука размером с якорь боевого корабля взяла его за воротник и рывком подняла в воздух. Мягко покачиваясь, Триумф оказался лицом к лицу с синими обжигающими углями. Не с лицом и не со шрамами.

Было все еще слишком темно, но глаза сапфирами горели во мраке.

— Ты… — В течение долгой паузы память О'Бау щелкала, пытаясь отыскать нужное имя. — Ты… Луи Седарн?

— Нет, — ответил Руперт Триумф. Говорить правду всегда легко и приятно.

— О! — призадумался бесформенный монстр, опять замолчав. От него несло пивом. — В этом случае я извиняюсь за то, что вверил моему топору удар по вашей персоне. Я разбираюсь в тех, кого убиваю.

— О, это прекрасно, — ответил мореход, чувствуя явный привкус крови во рту.

— Я ищу Луи Седарна, которого назначен убить, — продолжил О'Бау, даже не собираясь ставить собеседника на землю. — Вы подходите его предписанию, а потому я сделал невод, что вы — это он.

— Я — не он, — сказал Триумф и тяжело рухнул на пол, отбив колени и локти.

— Прошу прощения, — сказал громила и ушел.

Руперт довольно долго лежал, не имея сил подняться, стараясь восстановить дыхание и заглушить боль. Он схватился за грудь, чувствуя острые завитки кольчуги, открытой ударом топора. Усиленный камзол Кью спас его от худшего из холодных орудий.

— Так где он может быть? — неожиданно гаркнул О'Бау в ухо Руперта.

— Без понятия, — ответил тот, окаменев.

— Я легко могу прикончить вас за отказ сотрудничать.

— А почему вы хотите его убить? Мне он показался довольно приятным парнем.

— Вполне возможно, вполне возможно. Тем не менее мне наказали его убить.

— Ай-яй-яй! — посочувствовал Триумф.

Трясущимся пальцем он медленно взвел курок пистолета, встроенного в кинжал.

— Да, неловко получается, — продолжил О'Бау. — У вас есть какие-нибудь сор и брожения, где я могу найти его место, пол и сожаление?

— Да он прямо перед тобой, уродливая тварь! — заорал Триумф, ткнув кинжалом в великана и нажав на курок. Раздался сухонький щелчок. — Твою же мать! — воскликнул сэр Руперт, взводя курок заново.

На него готовилась рухнуть лавина.

Взрыв, оглушающий из-за узкого пространства между двумя борющимися телами, прозвучал, как залп салюта.

Триумф отпрыгнул назад из хватки монстра и рванул прямо сквозь вещевой хаос, царивший за сценой. Он ударился лбом о качающееся колесо и содрал кожу о сигнальный фонарь.

Руперт обежал циклораму и с ходу вписался в лестницу, ведущую на галерку. Вот только Уравнитель двигался еще быстрее.

Мореход покатился вниз, борясь и пинаясь, но понимая, что все его усилия напрасны. О'Бау весил больше трех сотен фунтов. Кулак вонзился в челюсть Триумфа, голова ударилась о ступеньку. В дюйме от левого уха врубился в дерево массивный топор. Руперт махнул кинжалом, вспомнив, что его алмазное лезвие «может прорезать все на свете». Прорезало оно только воздух. Лапа, похожая на медвежью, схватила лютниста за кисть, вывернула ее и ударила руку о ступеньки за головой Триумфа. От боли пальцы разжались, и оружие отлетело прочь.

Руперт посмотрел в отвратительное лицо человека, собирающегося убить его, и, собравшись с последними силами, ударил ладонью в заклейменную рожу. Большинство пальцев случайно попали в ощерившийся рот О'Бау, и тот решил демонстративно их укусить.

Неожиданно раздались мощный хлопок, треск дерева и жалобный музыкальный всхлип, как будто взорвался ящик со струнами.

На Триумфа внезапно рухнули три сотни фунтов мертвого груза.

Он с трудом выбрался из-под тела О'Бау, которое поверженным титаном растянулось на ступенях. Над ним стояли Долл с совершенно безумным лицом пепельного цвета и ваш покорный слуга Уилм Бивер с останками «Тэвисток Лютнекастера» в руках.

— Мне пришлось, — промямлил я, пожимая плечами и по-прежнему не отпуская обломков инструмента.

Не находя слов, Долл подняла Триумфа на ноги и прижала к себе.

— Надеюсь, ты был к ней не слишком привязан, — добавил я, кладя разбитую вдрызг лютню покоиться на лежащей лицом вниз туше О'Бау.

— К жизни я привязан сильнее, — сумел выдавить из себя Руперт, крепко обнимая актрису.

Он взглянул на свои руки и, не отпуская Долл, быстро пересчитал пальцы. Все десять оказались на месте. Камень в печатке свободно болтался на маленьких шарнирах.