Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)

Лицо Данстейна кривилось от ярости. Было понятно, что, оказавшись за дверью, он с размаху всадит свою секиру в первый попавшийся предмет мебели. Даже видавшая его боевой гнев свита чуть раздвинулась в стороны. Но ответил он достаточно спокойно, хоть и прерывистым голосом:

— Я подумал: про вас обязательно сочинят балладу, и если я тебя отпущу, я тоже в ней окажусь.

— Я сложу о тебе много хвалебных стихов, конунг.

— Нет, — Данстейн стиснул рукоять секиры так, что в следующее мгновение что-то должно было треснуть — или дерево, или пальцы. — Никогда больше не показывайся мне на глаза, а то я могу передумать.

— Я не стану, конунг. Просто каждый раз, когда ты будешь побеждать в своих битвах, ты будешь знать, что накануне стихи мне особенно удались.

Гвендолен покачнулась, потому что ей показалось, что в зале неожиданно потемнело. Когда успели так внезапно потушить все свечи? Лицо Данстейна стало вначале расплывающимся белым, потом серым пятном, скрывающимся в наступающей темноте.

Чьи-то руки обхватили ее сзади, и встревоженный голос Баллантайна сказал:

— Гвен, тебе плохо? Ты ранена? Что с тобой?

— Мне очень хорошо, — ответила она абсолютно честно, потому что в этот момент он поднимал ее на руки. — Я только почему-то ничего не вижу.

Воспользовавшись положением, она опустила голову ему на плечо. От камзола все еще слегка пахло морской солью — такое дивное напоминание о море в каменном Круахане, а от волос почему-то дымом. Последним, что он произнес, пронося ее в двери зала, было:

— О небо, как же ты летаешь, когда ты такая тяжелая?

Логан подобрал с пола плащ Гвендолен, и дверь за ними закрылась.

— Я бы на вашем месте так сильно не радовался жизни, — довольно мрачно сказал Нуада, вертя в руках кубок. Впрочем, его скрипучий голос никогда не звучал с оптимизмом. — Теперь Служба Провидения собьется с ног, чтобы за нами следить. И покровительства таррского вице-губернатора, — он выразительно покосился в сторону Баллантайна, — у нас тоже нет.

Остальные его не особенно слушали. Логан и Дагадд с головой погрузились в разложенные карты, по очереди водя по ним пальцем, отпихивая друг друга, и обсуждали предстоящий маршрут эскадры. На лице Логана все еще оставался тот ликующий отпечаток, что возник в Чертоге Провидения, и оно казалось совсем юным — словно пятнадцатилетний паж пускается в свое первое серьезное плавание. Дагадд тоже сиял, правда вполне может быть, что умильное выражение возникало у него при виде толстого окорока в огромной миске с соусом. Судя по тому, что все остальные почти не ели, большей части было суждено достаться ему.

Баллантайн подливал вина в кубок Гвендолен, глядя на нее с тем же странным выражением удивления, которое она до конца не могла понять. Но поскольку он не спускал с нее глаз, ей это очень нравилось. На слова Нуады он отреагировал не сразу и довольно равнодушно:

— Мы едем с одобрения Изучающей ветви.

— Надеюсь, вы не рассчитываете на поддержку Гнелля всерьез? Не будем вслух говорить… — Нуада понизил голос, — но уверяю вас, что если вы это найдете, его оно заинтересует в первую очередь.

— Когда… оно… будет в наших руках, дорогой мой Нуада, мало кто сможет встать у нас на пути, — заметил Логан, не поднимая головы от карт и откусывая от большого ломтя хлеба.

— Да нас и сейчас несладко за ноги ухватить, — поддакнул Дагадд и широко ухмыльнулся Гвендолен. Правда, в данный момент его слова звучали сильным преувеличением, и она представляла из себя довольно легкую добычу — без своего привычного оружия, одно крыло привычно притянуто к спине, другое никак не могло до конца сложиться. Поэтому мужчины провели ее в трактир, закрыв собой и накинув на плечи парадный плащ Баллантайна, как самый широкий и длинный, и даже в дальнем углу она сидела завернутая в него по уши. Эбер не отнимал первого кубка от ее губ, пока она не допила до конца, и теперь Гвендолен словно плавала в каком-то теплом море, его волны то окатывали ее, то отступали, чтобы вновь нахлынуть. Рука сразу перестала болеть, или она не замечала больше, что та болит, и это было приятно и непривычно, как и сидеть за столом среди людей. На ее щеках появились два красных пятна, а глаза загорелись так ярко, как будто она летела в лунном небе, вглядываясь в темноту.

— Я хорошо знаю сьера Фредерика Гнелля, — голос Баллантайна зазвучал суше, и он отвел взгляд от Гвендолен, — и представляю, что от него ожидать. Но поговорить с вами я хотел не об этом. Мы стоим, может быть, перед самым важным открытием в истории мира. Даже если все, о чем вы рассказываете, неправда, даже если все древние документы не более чем подделка и бред покинутого всеми безумного книжника, наше путешествие все равно не будет напрасным, потому что мы надеялись изменить этот мир. Я прав, что мы все придерживаемся одной цели, хоть и представляем ее, возможно, по-разному?

— Сьер Баллантайн, — Логан наконец отложил карты и поднял глаза, снова ставшие холодно-зелеными, — пусть мы с Дагди умеем зажигать огонь без огнива и останавливать лошадей своей мыслью, ничто не может сравниться с умением воинов Провидения понимать, чего хотят люди, сидящие перед ними.

— Очень любезно, но не приближает нас к цели. Я сказал, что наш путь не будет напрасным, даже если мы ничего не найдем. Но он будет напрасным, если мы отправимся в него, вынашивая каждый свои планы, таясь друг от друга и надеясь в первую очередь осуществить собственные мечты.

Если бы Гвендолен уже не было жарко от выпитого вина, она бы покраснела первая — что скрывать, ее мечты были никак не связаны с какой-то неведомой Чашей и желанием изменить мир. У нее был свой мир, который сидел рядом с ней, и если она что-то хотела изменить, то только его отношение к ней.

Она вздохнула и прижалась к нему коленом. В крайнем случае всегда можно сослаться на тесноту за столом. Но Эбер не отодвинулся, даже нашел ее пальцы и стал их перебирать один за другим так аккуратно, словно они у нее тоже были вывихнуты наподобие крыла. Впрочем, смотрел он прямо и не отрываясь, на Логана с Дагаддом.

— Вы… наверно, правы, сьер Баллантайн, — осторожно произнес Нуада, потому что оба других молчали. — Но что вы предлагаете сделать? Нам тяжело так сразу… научиться друг другу доверять, настолько мы все разные. И при этом каждый из нас — очень странное создание. Все книжники испокон века слыли в Круахане безумцами. Логан с Дагаддом с их непонятными умениями вдобавок могут оказаться даже опасными. Что касается вашей спутницы, — он криво взглянул на Гвендолен, от которой все еще старался отодвинуться подальше, — я прекрасно понимаю, что без этой де… в общем, без нее наше путешествие закончилось бы, не начавшись. Но вы знаете, что о них принято говорить и как относиться.

Гвендолен пребывала в таком блаженном состоянии, изобретя за это время тридцать разных способов сплести пальцы рук с пальцами Эбера, что из всей тирады, относящейся к ней, услышала только первую часть и слабо улыбнулась, сочтя похвалой.

— Дорогой Нуада, я вас очень ценю и хочу предупредить — ваше счастье, что у Гвендолен из рода Антарей отобрали ее метательные ножи, — пробормотал Логан. — Иначе дальше мы бы ехали вчетвером.

— Интересно, а чем я кажусь вам странным? — Баллантайн нахмурился.

— Вы, наверно, самый непостижимый из всех нас, достопочтенный сьер, — Нуада слегка поклонился, — я впервые вижу воина Провидения, пусть бывшего, и человека на государственной службе, которого волнует судьба мира и счастье людей.

— Хорошо, — вступил Логан, в свою очередь поглядев на Гвендолен — не хочет ли она что-то сказать. Но она еще до конца не пришла в себя, а так как обычно могла говорить большей частью не очень приятные для собеседников вещи, то в тот вечер была непривычно молчалива. — Должен признать, все мы убедились, что каждый полезен и нужен по-своему, и успех может зависеть от любого из нас. Продолжайте, сьер Баллантайн, вы ведь хотели что-то предложить.