Героический Режим. Злая Игра. Дилогия (СИ)

— Я долго ждала, пока мой жених не придёт купаться в озере, а когда он пришёл, утопила его. Мне это понравилось, и я стала топить других симпатичных парней, они мне были безразличны, но я понимала, что такова уж моя участь. Ведь в сказках утопленницы и русалки должны топить симпатичных парней. Постепенно моя сила росла, и я поняла, что могу путешествовать по другим рекам и озёрам.

Так я познакомилась со Стрыгой и Лешим. Они были старые и относились ко мне, как к внучке. Это было лет шестьдесят назад. Когда я поняла, что уже совсем старая, и если бы мой жених меня не утопил, то я бы давно умерла своей смертью и покоилась в земле, то сказала им это, но они начали на меня ругаться. "Ты маленькая девочка, — говорила стрыга. — Ты погибла, когда была такой молодой, а значит, ты осталась молодой навеки". Ещё лет через десять я поняла, что им нравится, когда я веду себя по-детски, потому что они любили меня, как дочь. И тогда я стала вести себя, как ребёнок. Но потом пришли вы, — в голосе Топлюши послышалась боль. — Вы убили и Стрыгу, и Лешего, и я осталась одна. Я хотела тебе отомстить. И одновременно хотела, чтобы ты был моим. Я искала тебя... Но ты сам нашёл меня. Вот так.

— Грустная история.

— Очень грустная, — печально кивнула утопленница. — Но если ты меня поцелуешь, я стану весёлой-весёлой.

Я облизнул губы. Черт, почему нет? Это красивейшая девушка, которую я знаю. Тонкие черты лица, идеальная фигура. Характер, как оказалось, не такой уж и скверный (кучу трупов в расчёт не берём — это было давно, да и я сам не ангел). Чуть-чуть бледновата, но это даже не минус, стоит лишь посмотреть на эту белую гладкую кожу.

А Тёмная Мать?..

Я не святой. И я никогда её не любил. Она мне нравилась... Но, чёрт, сейчас она сама не может смотреть на своё отражение в зеркале. Конечно, с каждым днём ей становится всё лучше, она уже ходит на костылях, а на лицо наросло мясо...

И всё равно мне не по себе, когда я проведаю её.

О Топлюше я думаю уже долго. Слишком долго, чтобы не признаться себе, что я кое-что к ней испытываю.

И что же мне делать?

Я осторожно взял Топлюшу за подбородок и поцеловал её в губы. Они были мягкими и тёплыми. Я с трудом заставил себя оторваться от неё. Чувство было странным. Ей в несколько раз больше лет, чем мне, и большую часть времени она не то чтобы жива.

— А если ты поцелуешь меня ещё раз, я приведу утопленника, который кое-что знает о Корде и его потомках.

Я вздрогнул от неожиданности. Вот так так... И как давно, интересно, она с ним знакома? И чего ждала? Пока я спрошу об её прошлом или поцелую? Я посмотрел на хитрую улыбку Топлюши и улыбнулся сам.

— Поцелую два раза.

Боги I

Утопленник, о котором говорила Топлюша, обитал на другом краю озера. Пока мы шли, я заметил несколько изменений. Во-первых, топляков сильно поубавилось. Во-вторых, я увидел несколько мёртвых деревьев. И дело вовсе не в зимнем увядании. Приблизившись к одному из них, я постучал кулаком по коре. Будто по камню ударил. Со вторым то же самое.

— Они мертвы, — сказала Топлюша, до этого наблюдавшая за мной молча. — Умерли в один момент. И умерли окончательно, не как я.

— А что с теми местами, откуда мы пришли?

Утопленница вздрогнула и повела плечами будто от холода.

— Там уже всё мертво. Не осталось даже нежити. Сейчас все живут здесь, кто-то ушёл дальше, но... многие думают, что рано или поздно смерть достанет всех.

— Поэтому утопленников здесь стало меньше?

— Нет, просто рыба сейчас ловится хуже, многие закопались на дне, чтобы спокойно перезимовать.

"Зимой рыбы становится меньше, и обитатели местной неживой фауны уходят в спячку на зиму, чтобы весной, с первыми тёплыми деньками, выйти на охоту на мелководье". Передачу можно будет назвать "Диалоги о утопленниках" или "В мире нежити".

Как обычно яркие, но в то же время слишком обобщённые воспоминания о том мире не нашли внутри меня никакого отклика, никакой зацепки о моём прошлом. Безымянный, Судья, Доктор, Алексей... четыре прозвища, за которыми как будто и нет человека, только разумная оболочка с ограниченным набором действий, чаще всего сводящейся к простым действиям вроде "найти цель — убить цель".

Я устало потёр ладонями лицо. Хватит хандрить, я — живой, настоящий человек. И сейчас у меня, возможно, появится шанс узнать об этом мире больше. Кто знает, возможно, это поможет получить кое-какую информацию и о себе.

Мы вышли на небольшой травяной пляж. Тумана здесь было куда больше, а температура поднялась ещё на пару градусов, так что я сбросил большую часть одежды, которая уже начала мокнуть.

— Я сейчас, — сказала Топлюша и, сбросив свои лохмотья (будто в этом был смысл), нырнула в воду.

Ждать её пришлось около пяти минут. Наконец, наигранно отдуваясь и плюхая в воде, она вытащила на берег нечто, что я никогда бы не принял даже за мёртвого человека. Но, присмотревшись, всё-таки признал в этом своего собрата, умершего, должно быть, сотни лет назад.

Наверняка его изуродованный труп с отрубленными ногами выбросили в озеро, где нам ним потрудились ещё и рыбы прежде, чем он "ожил". На теле остались истлевшие куски одежды и кольчуги, а на единственной оставшейся руке была латная перчатка. Утопленник водил единственным глазом, а в его ране на голове, стоившей ему левых скулы, глаза и половины лба, шевелился маленький рак.

— Я почти поймал себе обед, — недовольно проговорил труп, едва шевеля своими синюшными губами. — Но раз уж есть возможность поговорить с кем-то кроме Брюнхильды, я согласен пожертвовать даже тем замечательным карпом.

— Брюнхильды? — переспросил я.

— Это мой рак, — утопленник нежно прикоснулся к ране на голове. — Она живёт со мной уже шестьдесят лет. Подозреваю, что она тоже давно мертва, но продолжаю верить в лучшее. И, откровенно говоря, не уверен, что она самка. Но я так соскучился по женскому обществу.

Я с содроганием посмотрел на рака, шевелящегося в мозгу утопленника. Мерзко и смешно одновременно. Казалось бы, куда дальше — жалкая жизнь нежити, навек прикованной ко дну, но даже в этой ситуации этот утопленник продолжает цепляться за любые вещи, связывающие его со старой человеческой жизнью. Хотя бы ищет компанию.

— И как ты, интересно, охотился? — спросил я. — Не бегал же по дну за рыбами?

— Ха-ха! Да уж, верно подмечено, бегать я не могу уже лет сто пятьдесят или чуть меньше. Я лежу на дне, прикинувшись бревном, и когда какая-нибудь легковерная рыба подплывает достаточно близко — ХВАТЬ! (утопленник лязгнул латной рукавицей) — я её хватаю. Боюсь себе в этом признаться, но я чуть не съел Брюнхильду, когда она забралась ко мне. Тогда её, правда, звали Снорри. Ах да! — утопленник хлопнул себя по уцелевшей половине лба. — Совсем забыл представиться! Я... — он замолк на полуслове, но тут же спохватился: — Я забыл, как меня зовут, но все здешние называют меня Бревно.

— А это Безымянный, — сказала Топлюша, — я тебе о нём рассказывала.

— Ах, да! Помню-помню. Не я один забыл своё имя, да, Безымянный? Топлюша говорила, что у тебя есть ко мне пара вопросов?

— Быть может, даже не пара. Что ты знаешь о потомках Корда?

— Ну, я знаю, что я один из них. Но, думаю, тебе нужен более полный ответ. — Бревно на некоторое время замолчал, а потом вздохнул. — Эх, башка моя пустая. Наверняка, многое я забыл, но кое-что могу рассказать. Начну, наверное, с себя.

Зовут меня... не помню как... А вот отца моего звали Нервил, сын Кровви, чьего отца звали Хорвил, а его отца звали Нервил, а его отца звали Кромен... и так далее, вплоть до самого Спага, первого потомка Корда. Спага родила человеческая женщина, чьё имя мне, к сожалению, неизвестно. Корд тогда ещё не был богом, так что вполне мог зачать свой род. У Спага было множество детей и друзей, и Корд, тогда ещё общающийся с простым народом, отдал им обломки своего Молота. Один из них, кстати, хранился у меня. Из-за него меня, в общем-то, и убили... Но об этом позже.