Туманный Кот

— Я должен с тобой поговорить, — сказал Слепой, обращаясь к Секлеции.

— Я не закончила, — ответила Секлеция, продолжая бинтовать.

— Мэриэнелла закончит, — сказал Слепой, указывая на девушку возле себя. Мэриэнелла бесцеремонно забрала у Секлеции бинт и принялась мудрить с головой Гретора. Секлеция вынуждено поднялась с колен и уставилась на Слепого.

— Отойдём, дело серьезное, — сказал он, направляясь к одинокой колке, где росли несколько лиственных деревьев. Слепой не спешил начинать разговор, как опытный игрок, осторожно рассматривая Секлецию.

— Кто он тебе? — спросил Слепой, внимательно наблюдая за Секлецией. Она тоже сделала несколько шагов и только потом сказала: — Мой муж.

— А остальные? — поинтересовался Слепой.

— Его братья, — ответила Секлеция и, покраснев, добавила, понимая, что Слепой всё равно узнает настоящую правду: — Они тоже мои мужья.

У Слепого поднялась бровь, и он замолк, чтобы скрыть недоумение. Впрочем, богатая практика картёжных баталий помогла ему быстро собраться, и он сказал, на этот раз искренне: — Секлеция, ты мне нравишься. Я это понял, когда ты исчезла. Твои… — возникла заминка, но Слепой продолжил: — Твои мужья в моей власти и я могу сделать с ними то, что хочу. Если ты остаешься со мной, я их отпускаю на все четыре стороны, если нет – они не проживут и до вечера.

— Но они, же меня любят! — воскликнула Секлеция, на что Слепой спокойно ответил: — Я отдам им Мэриэнеллу.

На удивлённый взгляд Секлеции, Слепой добавил:

— Не беспокойся за них! Мэриэнелла в постели похлеще тебя будет, вытворяет такое, что тебе и не снилось.

— Уже вечер, у тебя не осталось времени, — спокойно сказал Слепой, оставив Секлецию в тени деревьев. Не успел он отойти нескольких шагов, как земля задрожала так, что люди попадали. На юго-западе возникло белое облако, быстро превращаясь в грязный гриб, над которым вырвался огненный столб. Словно из ствола пушки, в небо вылетел серебристый шар, пылающий огнём. Люди, на некоторое мгновение, почувствовали невесомость и всплыли в воздух, чтобы потом больно грохнуться об землю. Всё вокруг затряслось, поднимая пыль, а вода в речке, где купались бойцы, потекла вспять.

Слепой бросился к Секлеции, обнимая её, словно хотел защитить от этого катаклизма. Его невольное движение смягчило негодование девушки, которая тут же его простила, находя весомые причины его поступков.

В небе плыл, поднимаясь всё выше и выше, серебряный шар, поражая воображение. С опозданием долетел грохот, растягивая мембраны уха, словно на планету обрушилось небо и на несколько минут все оглохли и замерли в неестественной тишине. Лишившись слуха, они не уловили громогласного слова, раздавшегося над планетой Тимурион, которое имело только один смысл: «Мама!» Слепой, прижимая Секлецию к себе, с удивлением увидел, как серебристый шар в небе вдруг окутала тёмная пелена, которая, словно паранджой, потушила его лик.

Гаагтунгр сердился, так как их операция прошла совсем не так, как им хотелось. Война, развязанная новым правителем Тартии, не вылилась в огромное противостояние и злодейство. Гаагтунгр думал, что Веельзевул плохо поработал со Слепым и не возбудил в нём зверя, способного творить зло в силу своего внутреннего облика. В новом правителе оставалось много от человека, но манипулировать с душой они не могли, ввиду не писаной конвенции и боязни того, что они превратятся в Ничто. Соблюдая эти дурацкие конвенции, они должны убедить, а не заставлять, а как его убедишь, когда он так некстати влюбился.

Нового правителя Райны, Роше, едва удалось подвигнуть на сопротивление. Если бы не усилия Гаагтунгра, то он бы и дальше кормил противника конфетами своего производства, а не воевал, как того от него хотели. Поэтому, собранные Роше войска при первой битве Слепой легко рассеял, а пятый отряд взял в плен.

Что же касается главной задачи, которая перед ними стояла – найти Хутина, то они её провалили. Тим поместила его внутри себя, и попытка его извлечь ничем хорошим не закончилась. Она только спровоцировала преждевременные роды у Тим, а Хутин, как лежал глубоко в недрах планеты, так и остался. Правда, им удалось ухватиться за ребёнка Тим, и теперь они ей недоступны, тем более что контролируют ребёнка на орбите.

Внезапно, всё естество Гаагтунгра пронзила нестерпимая боль, и он беззвучно закричал, не раздражая появившийся тёмный лик Сатанаила. Непроизвольно он стиснул свои лапы, и ребёнок Тим взвизгнул и заплакал. Гаагтунгр хотел заткнуть ему рот, но почувствовал, что боль ослабла, и раздался голос внутри:

— Вы похитили ребёнка Тимурион?

Гаагтунгр ничего не успел ответить, так как Сатанаил решил за них:

— Заберите Хутина, а ребёнком займется Самаэль.

— Хорошо, темнейший, — прошептал Гаагтунгр и лик Сатанаила пропал, а по спине Гаагтунгра побежал холодный ручеёк пота. Веельзевул, предусмотрительно спрятавшись за ребёнком, вынырнул из-за него и спросил:

— Что он хотел?

Гаагтунгр схватил его за горло и сдавил что есть силы, брызгая слюной прямо в лицо Веельзевула:

— Не смей задавать мне вопросы!

За Веельзевулом тянулся темный шлейф, на конце которого болталась укутанная в тёмный кокон Мари. После использования, её, ещё шипящую от злости, снова заключили в кокон, оставив её впрок, на всякий случай. Гаагтунгр опустил взгляд вниз, на планету, сосредоточившись на месте, где только что происходил бой.

Искореженная рана на планете ещё не затянулась зеленью и чернела наготой. От Замка Преображения не осталось и следа, а озеро испарилось, когда из недр планеты вырвался серебристый шар и выстрелил вверх. Его потемневший силуэт виднелся в небе, откатываясь на восток, а дальше его путь лежал по вытянутой орбите вокруг планеты. Самым странным казалось то, что светло-голубой дворец на другой стороне озера совсем не пострадал, пусть и лишился соседства с водой. Внутри дворца собрались все, кто остался, чтобы привести в порядок мысли и решить, что делать дальше.

— Я не верю, что это была Мари, — сказал Уолл, поднимаясь с кресла и подходя к не горевшему камину.

— Я сожалею, но это была она, — сказал Морриер, который не собирался всё рассказывать, но знал о Мари намного больше за других. К тому же, он понял, что сделать ничего не может и нужно принимать происходящее, как должное.

— Она злилась на меня, — сказал Том, а Тим молчала, так как личность Мари её меньше всего интересовала. Она грустила о своём ребенке, так неожиданно появившимся на свет и до сих пор слышала только его крик «мама», оставшийся в глифомах навсегда. Том понимал её, так как это был и его ребёнок, поэтому осторожно положил ей руки на плечи и произнёс:

— Мы вернём его, не беспокойся!

Тим так не думала, потому что тёмные, которые похитили её ребёнка, делали это не ради забавы, а для какой-то конкретной цели. «Что они хотят от меня?» — подумала Тим и, как вывод, сделала заключение, что она ни при чём. «Если не я, то, может быть, Том?» — спросила она себя и уставилась на него, поднимая голову.

— Ты что-нибудь хочешь? — спросил Том у Тим, и она сразу ответила вопросом: — Лури похитили из-за тебя?

— Его звать Лури? — спросил Том, удивляясь, что сам не догадался назвать ребёнка. «А, почему Лури?» — подумал он и только потом сообразил: «Так у меня сын?!»

— У меня сын! — громко крикнул он, поворачиваясь к Уоллу и Морриеру. Те удивлённо на него посмотрели и только сказали вразнобой:

— Поздравляю!

— Лури похитили из-за тебя? — повторила вопрос Тим.

— Почему из-за меня? — не понял Том и задумался. Врагов у него, если не считать ревности Мари, не имелось, а с тёмными он дружбу не водил. «Может, в этом виноваты эти?» — подумал Том, поглядывая на Морриера и Уолла. Он до сих пор не знал, кто они такие, так как они скрывали свои симпоты, а, тем более, глифомы. По их действиям можно судить, что они не желают им зла, но и доверия не вызывают.

Он перевёл виноватый взгляд на Тим, словно хотел ей сказать: «Объясни мне мою вину», — но она, наоборот, ждала объяснений от Тома. Внезапно, в голову Тома пришла мысль, что Мари всё знает о себе, и тогда объяснима её ярость. «Кто мог ей об этом сказать?» — размышлял Том, а его взгляд остановился на Морриере и Уолле.