Дети Зазеркалья

Кто-то крепко взял меня за руку, и я вздрогнула.

— Гретхен? — Марта чуть склонила голову на бок, от чего казалось, что она смотрит на меня сверху вниз. — Мне кажется, или на твою долю здесь радости не хватило? — она вскинула бровь.

— Да нет, все нормально, — попыталась я отвертеться от допроса. — Я же понимаю, вам столько всего нужно узнать друг у друга. Вы же больше двадцати лет не виделись.

— Тебя я вообще никогда не видела, — усмехнулась она, — но это не значит, что ты мне чужая. И что меня не беспокоит твой печальный взгляд, устремленный на моего друга. Хоть я и не уверена, что он его заслуживает.

Я нервно сглотнула. И чего это она такая глазастая, когда не нужно! Лучше бы на Вела посмотрела повнимательней! Но вслух все же решила поинтересоваться:

— А что, действительно не заслуживает?

— Кант? Кант заслуживает всего самого лучшего. Он чудесный мальчик, очень умный, талантливый добрый и преданный. Но никакие его достоинства не могут стоить того, чтобы из-за него печалилась моя внучка.

— Да я не печалюсь! — возразила я. Мне совсем не хотелось изливать душу перед этой юной красавицей, совершенно мне не знакомой и являющейся по совместительству еще и моей бабушкой.

— Гретхен, Гретхен! — Марта тихо засмеялась. — Не пытайся обмануть эльфа в таких вещах. Рано или поздно ты тоже этому научишься.

— Научусь чему?

— Читать эмпатический фон своих близких, — усмехнулась она. — Полезное умение, но иногда очень напрягает.

— Близких? — вычленила я главное для себя слово.

— А ты как думаешь? — Марта похлопала меня по плечу. — Или считаешь, что мне там было наплевать на вас?

— Н-нет… — растерялась я. — Не считаю, конечно. Да и Вел говорил, что ты…

— И что, интересно, он говорил? — хмыкнула Марта. — Кстати, это вы его так… преобразили?

— А что, не нравится? — ощерилась я.

— Да нет… — Марта как-то странно на меня покосилась. — Нравится, как раз таки… Только он сам на себя не похож.

— А, может, как раз похож! Откуда тебе знать? Ты же его, Бог знает, сколько не видела.

— Действительно, — не стала спорить Марта. — Но меня сейчас не Вел беспокоит, а ты. Хотела бы я знать, откуда эта печаль. А? Кант ничем не успел тебя обидеть?

— Да нет, что ты! — мне стало неловко, что из-за меня бабушка может плохо подумать о своем друге. — Он со мной разве что поздоровался.

— Ах вот оно что! — почему-то развеселилась Марта. — Ну, тогда все ясно. Ладно, пошли.

— Куда? — не поняла я.

— Как куда? Туда, где заканчиваются все подростковые комплексы, конечно. В наш родной мир, — и обращаясь ко всем остальным громко сообщила: — Господа и дамы, мы вас ненадолго покинем. Я увожу внучку в Библиотеку.

— Помощь понадобится?

— Может, помочь?

— Пойти с тобой?

Почти хором вопросили близнецы и Вел. Марта рассмеялась.

— Ничего, удержу я ее, чтоб не упала, а потом Риоха и Джесси попрошу помочь. Не волнуйтесь вы так, мы скоро вернемся.

И, сжав мою руку покрепче, она подтолкнула меня к порталу.

Питер

И тихие твои звери

Ткнутся тебе в ладони,

Ткнутся и замурлычут.

Олег Медведев. "Вышли все мои сроки"

Ненавижу командировки! Тем более такие! Ненавижу гостиницы, смену климата, часовых поясов, языкового фона и формы одежды. Меня начинает злить все вокруг, а я не люблю себя, когда я злюсь. Я честно предупреждал Родни, что могу работать до упаду, не спать ночами, но только в пределах родного Лондона. И он согласился с тем, что мне не придется выезжать из города. Но вот все же я оказался в Перу. Сам виноват. Это опять случилось из-за лошадей.

Лошадей я тоже ненавижу. Да, именно так! Я просто обязан их ненавидеть! Из-за лошадей я рос в неполной семье. Мой отец бросил нас. Ушел искать себя и не вернулся. Он нашел для себя лошадей, и мы с матерью стали ему не нужны. Лошадей он любил больше, чем нас. Умирая, о них он позаботился в первую очередь. Завод, приносящий солидный доход, он завещал не матери, и даже не мне, а своему другу. Он посчитал, что так будет лучше для его лошадей. А нам он кинул деньги. Как кость — собаке. Мы его лошадей были не достойны. Лучше бы он посчитал достойной мать. Может, тогда она не стала бы игроманкой, не помешалась бы на скачках. "Отец всегда выигрывал, и я смогу", — так она говорила. Но она никогда не выигрывала. А выигрывал ли на самом деле отец, я не знаю. Из-за лошадей, из-за скачек, из-за пристрастия к ним моей матери, я был нищим посмешищем в школе и, чтобы закончить колледж мне пришлось вкалывать чуть ли не с четырнадцати лет. Так что у меня есть все основания ненавидеть этих животных. Есть. Все. Но, наверное, от генетики не уйдешь. Иногда я срываюсь и мчусь куда-нибудь, где я смогу сесть верхом на лошадь (если, конечно, найдется такая, что меня выдержит). Я старюсь забираться на какие-то захолустные фермы. От ипподромов я держусь подальше. Если вопреки рационализму меня все равно тянет к лошадям, то и азарт я вполне мог унаследовать от своих помешанных предков.

Я стараюсь не потакать этим своим срывам. Я бегу от них, зарываюсь в работу, наваливаю на себя тысячи ненужных дел, лишь бы только не позволить себе опять забыть о том, что лошади — главный путь к провалу в моей и так не слишком устроенной жизни. Мне тридцать три года, и у меня нет ничего, кроме любимой работы, приносящей стабильный доход. Я мог бы открыть свою клинику, но тогда мне пришлось бы заниматься великосветскими истеричками, чтобы заработать на безбедное существование, а мои психи мне ближе и роднее. Я хороший врач. А может, просто удачливый. Психиатрия — не та область медицины, где ждут волшебных исцелений, но у меня иногда получается даже это. Некоторые считают, что у меня дар. Не знаю, возможно. Иногда я просто вижу, что с человеком не так, когда это началось и почему случилось. И тогда мне удается незаметно что-то подкорректировать, как будто даже не в организме, а в самой судьбе пациента. Такое случается не часто. На самом деле, принимая нового больного, я просто вижу, удастся ли ему помочь, или нет. Иногда я отказываю в лечении. Может, именно поэтому у меня все выходит так гладко. Тем, за кого берусь, мне, как правило, удается помочь. Даже влияние органических поражений мозга на поведение можно свести к минимуму. Только не спрашивайте, как. Все равно не знаю. Порой то, что я делаю, противоречит всем знаниям медицины, но это мой секрет, и до сих пор мне всегда удавалось находить логическое объяснение неожиданным результатам своего лечения.

Но моя работа — единственное, что приносит мне радость в жизни. Когда я был молод и еще не так страшен, как сейчас, мне приходилось слишком много учиться, и на личную жизнь просто не оставалось времени. А теперь я едва ли могу привлечь женщину. Мне даже шлюхи порой отказывают. Мне не мешает мой вес. Совершенно не мешает. Коллеги-физиологи не находят у меня никаких отклонений, кроме ничем не обоснованного стремления организма накапливать жировую массу. Я абсолютно здоров. И так же абсолютно толст. Мать говорила, отец был таким же. Проклятая генетика. Моя полнота не мешает мне двигаться, но пугает окружающих. Поэтому я не люблю путешествий и перемен. Те, кто знает меня уже достаточно долго, привыкли и не обращают внимания на мое тело, но стоит оказаться в незнакомой обстановке, как я становлюсь предметом насмешек и нездорового любопытства.

И все же я по собственной воле согласился на эту поездку в Лиму. Потому что почувствовал, что меня опять тянет к лошадям. Вот тоже странность. Я сам психиатр, но никак не могу найти объяснения собственной страсти. Не могу сказать, что она берет свое начало где-то в раннем детстве. Как раз таки лет до десяти мне вообще ни разу не довелось бывать на ипподроме. Даже на отцовской ферме я провел не больше двух месяцев за те три года, что он ее содержал. Я рос в городе, вдвоем с матерью, которая очень старалась забыть все, что связано с моим отцом. Лошадей — в первую очередь. А потом отец пропал при загадочных обстоятельствах, и мать словно с цепи сорвалась. Немалую сумму, полученную в наследство, она просадила на скачках меньше, чем за год. Но опять же, она не таскала меня с собой. Просто уходила, а возвращалась всегда разочарованной и несчастной. Уж причины ее мании я теперь понимаю отлично. Но почему меня иногда до одури тянет поездить верхом, почувствовать под собой коня, остается для меня неразрешимой загадкой. И это с моим весом!