Торлон. Война разгорается. Трилогия

— Я понимаю так, — говорил он в спину Гверне, — что с соседями вам не крупно повезло. Завистливые они оказались, недобрые и все такое. Добрые соседи на вашу домину не ополчились бы.

— Тебе почем знать, мил-человек? — не оглядываясь, буркнула Гверна.

— Это ты, хозяюшка, правильно заметила. Мне соседи как порода неизвестны. Я их в свое времечко предостаточно повидал и при первой оказии решил подальше отселиться. Чтобы если уж соседи, то сосны да вольный ветер. Ни тебе криков, ни гостей незваных, ни склок под окнами, ни косых взглядов.

— Где же это ты так лихо пристроился?

— А! Вот и я о том же — лихо! Есть у меня одно местечко укромное, жаль, отсюда не видать. Знаешь, где рыбацкое поселение?

— Кто ж не знает!

— Ну вот, ежели на него идти, а потом к Пограничью свернуть, там вскорости и моя хибара объявится. Не такая, как у тебя была, признаю, но жить можно. И хорошо можно. Даже вдвоем. Намек поняла?

— Что ты там жируешь? Да уж поняла. — Гверна по-прежнему не оглядывалась, но по голосу было заметно, что она улыбается.

— Ну «жируешь» — это оно, конечно, громко сказано, но возражать особо не стану. Нравится мне там. Сам, знаешь ли, возвел хоромы. Я ведь по дереву давненько промышляю. Кое-что, говорят, умею. Строил себе избу по старым уставам, до половины в землю врыл, брус тесал, пол доской сосновой выкладывал. Над землей почти не видна, а стоять в полный рост можно. И даже подпрыгивать.

— И часто ты подпрыгиваешь?

— А еще по секрету могу сказать, что у меня прям в доме вода есть, источником бьет из стены. Удобная вещь. Чистая, зараза, зимой холодная, аж зубы режет.

— У тебя и зубы есть?

— У меня все есть, если ты не заметила.

— Заметила, заметила. Что ж ты, раз вольницу любишь, сюда к нам, обычным людям, попал?

— Так ведь я не шеважа какой, чтобы в дикости прозябать. И не только для себя строить умею. Вон сын твой, поди, благое дело затевал. Почему, думаю, не помочь ребятам. Жаль, что все так никудышно обернулось.

— Что там у вас стряслось-то? — Гверна впервые оглянулась на собеседника через плечо: — Сказывали, какие-то чужеземцы на вас напали.

— Было дело. Только, сдается мне, чужеземцы нас меньше потрепали, чем свои же. Примчались, согнали всех с работы, повернули рылом к дому и велели уматывать. Очень приятно и полезно. Особенно когда оплаты за все дни мы так и не увидели. Спасатели! Правильно твой Хейзит рассуждает, что если бы спасти по уму хотели, то людишек бы подкинули, а не забрали. Эй, впереди, там точно дорога есть?

Тангай имел в виду, что теперь им проходилось буквально протискиваться между промерзшими стенами.

— Была б сейчас не зима, — продолжал он, так и не получив ответа, — все б уже давно по уши в грязи были. В тепло тут, видать, нешуточно подтекает. Не хотел бы застрять в ожидании лета. Может, вернемся, пока не поздно? Кажись, парочку боковых коридоров мы миновали.

— Нет, мы правильно идем, — послышался впереди спокойный голос Гийса. — Если раньше времени свернем, можем обратно в замок угодить.

— Ты это каким местом чуешь? Может, и меня, пока суд да дело, научишь?

— Это место не у всех есть, — отозвался Гийс. — Как говаривали наши предки, «как шеважа ни учи, он не ляжет на печи».

— А я и позабыл, что ты лучше нас всех знаешь, как говаривали наши предки! — воскликнул Тангай. — А про умников слыхал?

— Слыхал.

— Ну и…

— «Умника учить, что осоку точить».

— Ишь ты! А я вот другую припоминаю: «Умником родился, дураком сгодился».

— Я даже представляю, кто мог такую поговорку сочинить, — заметил Гийс. Ему вторило женское хихиканье.

Тангай хотел было набрать в грудь побольше воздуха, чтобы выпалить очередную порцию колкостей, однако пробираться вперед и без того стало слишком туго. Пришлось выдохнуть. Вроде полегчало. Да и проход перестал сужаться. Скоро по нему снова можно было идти вольно, не поворачиваясь боком.

— Кстати о печах, — заговорил Тангай. — Давно хотел тебя спросить, Хейзит, ты когда-нибудь раньше из своих камней глиняных печи строил?

— Нет, не приходилось. А что?

— А откуда ты тогда взял, что, если большую печь построишь, она будет жар давать, как обычная?

— Ниоткуда. Знаю — и все. Ты сам-то в печах понимаешь?

— Понимаю, сам себе лепил.

— И как лепил?

— А ты не знаешь, что ли? Как водится. Остов сперва деревянный. Потом глину берешь и лепишь. У меня ничего себе, хорошая получилась. Топка глубокая.

— А еще как можно печь сотворить?

— Как мы раньше иногда творили. Берутся ровные камни и укладываются в глину. Печки получаются покрасивше тех, что на деревянной основе, и тепло хранят, надо сказать, подольше. Только где ж теперь столько камней наберешь?

— Вот ты, считай, сам на свой вопрос и ответил. Мои камни одинаковые, удобнее любого булыжника. Тепло упорно держат. Глина и камень — одно целое получается. Поди плохо! А внутри все как у обычной печи. Должно было получиться.

— Да, — хмыкнул Тангай после короткого молчания, — если чужеземцы наше строительство не разрушат, оно наверняка подлецам замковым достанется. Знал бы, сам бы все там покрушил на дорожку.

— Мы еще вернемся, — не слишком уверенно пообещал Хейзит.

Он подумал о том, как непросто будет это сделать. Таиться придется не понарошку. Кто выдаст или найдет — несдобровать им. По всему чувствовалось, что новые хозяева Вайла’туна стелют жестко. И то, что сейчас им удалось-таки вырваться целыми и невредимыми, — редкое исключение из устанавливаемых повсюду правил. Надвигается нечто могучее и страшное. Что зародилось (он этого не знал наверняка, но догадывался какой-то безотчетной догадкой) еще в пожаре на их первой заставе. Совсем недавно и так давно…

Шедший перед ним Гийс остановился. Поднял руку. Хейзит застыл и ощутил на плечах прикосновение нежных ладоней сестры.

Гийс что-то высматривал впереди, опустив факел к полу.

— Ну что там встали?.. — недовольно начал было Тангай, однако сам сообразил, что впереди опасность, и умолк.

Хейзит вглядывался в темноту из-за спины Гийса, но ничего подозрительного не замечал.

— Нас обнаружили?

— Не знаю… Мне показалось, я видел впереди такой же свет, как от факелов. Мелькнул и пропал. Нет, вон он!

Теперь Хейзиту тоже померещился отсвет, озаривший вдали стену коридора.

— Если идут сюда, мы пропали, — сказал Гийс почти равнодушно. — Если там перекресток и они пройдут мимо, нам повезло.

«Нет, он не любит мою сестру, — неизвестно почему подумал Хейзит. — Если бы любил, не говорил бы с таким спокойствием. Если он причинит ей вред, я точно убью его…»

— Что там? — словно услышав его мысли, шепнула сзади Велла.

Хейзит ощутил ухом ее теплое дыхание, и на душе стало еще отвратнее. Ведь если бы не он со своими вечными задумками, трудилась бы она сейчас в таверне вместе с матерью, улыбалась завсегдатаям, крутила хвостом, пела, да что угодно, только не таскалась бы по холодным подземельям, пугаясь каждого шороха и отсвета. Или это он сам боится? Неважно. Он втянул ее в это никому не нужное приключение. Обрек на скитания из одного убогого угла к другому. Ему вспомнился их с товарищами по несчастью полный опасностей переход через Пограничье. Но среди них не было слабых женщин. И то удовольствие получилось не из приятных. Тот одинокий всадник…

— Идем. Кажется, пронесло, — сказал Гийс и решительно тронулся с места.

В самом деле, впереди их ждала развилка. Проход выходил под прямым углом в коридор, более широкий и удобный для передвижения. Не оставалось сомнения в том, каким путем пользовались чаще. Вправо и влево, насколько хватало света, виднелись торчащие из стен древки потушенных факелов. Хейзит поковырял ногой пол и обнаружил под тонким налетом пыли выщербленную поверхность массивного камня.

— Вот это да! — не сдержался он и пояснил, перехватив заинтересованный взгляд матери: — Этому коридору, наверное, тысяча зим, а то и больше! Каким богатством камня нужно располагать, чтобы класть его под ноги! По зато он нас всех много раз переживет. Я даже не представлял, что под землей скрывается такая красота!