Темный день. (Дилогия)

Он проглотил слюнки.

— Знаешь, Барклюня, — Дарин посмотрел на закрытое окно. — Я иногда, блин, сам себе удивляюсь! Характер у меня дурацкий какой-то. Иной раз, не успеешь оглянуться, как — бац! И уже ввязался во что-то. Вот и сейчас — зачем мне это надо? Что мне за дело до какого-то Кехелуса? А вот поперся узнавать, только потому, что овражных гномов, этих дураков ушастых, жалко стало. Смех, да и только, — он пожал плечами.

Барклюня, вытряхивая из сандалий песок, согласно кивнул.

— Понимаю. Мне господин Горам тоже говорили неоднократно, что, как секретарь — я выше всяких похвал, только, говорит, хладнокровнее быть надо и к пустякам разным спокойней относиться! Господину-то Гораму хорошо так говорить, они из снежных великанов происходят, а у них кровь не холодная даже, а вовсе ледяная, а я…

— Короче, вот что, — не слушая его, продолжал Дарин. — Сейчас госпожа Нумора скажет нам, за что этого чувака замели, и я иду домой. Я с голода помираю, а вместо того, чтоб поесть, по тюрьмам хожу да выясняю, за что посадили совершенно неизвестного мне человека! Делать мне больше нечего… раз приговорили к рудникам, значит, было за что! Просто так ведь не посадят? Кстати, почему его именно в Морскую тюрьму привезли, а не в городскую?

Секретарь пожал плечами.

— Наверное, его в Морском квартале задержали. А я тебе вот что рассказать-то хотел! — он оживился. — Вообрази себе, вчера вечером сижу я у себя в кабинете. Господин Горам уже домой уйти изволили, а я задержался. Вдруг является Пиффа, наш старший уборщик… у него дурацкая привычка есть: он в кабинеты на втором этаже, где ему убираться предстоит, на метле через окно влетает… говорит, не любит по лестницам подниматься. А я, знаешь, как-то забыл про это. И вот, сижу я себе, составляю приказ и вдруг…

Окошечко со стуком распахнулась, показалась круглая физиономия старшего тюремщика, крепкого человека средних лет, бритого наголо.

Он уставился на Барклюню и губы его растянулись в подобии улыбки.

— Господин секретарь, приветствую вас и желаю всяческого процветания!

Дарин ни приветствия, ни даже взгляда не удостоился.

— Как здоровье господина Горама? — озабоченно спросил старший тюремщик. — Не приключилось ли с ним, упаси небо, какой хвори?

— Приветствую вас, Мунгар, — сдержанно ответил Барклюня. — Господин Горам здоров, благодарю.

— А вы? — по-прежнему обеспокоенно допытывался тюремщик. — Сами-то как? Как самочувствие? Здоровы, крепки, ни на что не жалуетесь? Аппетит в норме? Спите хорошо?

— Здоров, благодарю. Я к вам вот по какому…

На круглом мясистом лице старшего тюремщика выразилось небывалое облегчение.

— Здоровы? Слава небесам! Здоровье — самое главное, — назидательно проговорил он. — Но ведь не все это понимают! А здоровье — это все! Вот я, к примеру, очень пекусь о своем самочувствии. Да, да! Я и арестантам нашим внушаю без устали, постоянно твержу: «Берегите здоровье! Берегите! Оно вам еще пригодится»! Сами понимаете, господин Барклюня, ведь сроки у наших заключенных немалые — двадцать, тридцать лет каторги… ну, конечно, работа на свежем воздухе укрепляет организм, но…

Тут Барклюня ухитрился его перебить.

— Послушайте, Мунгар, — сказал он. — Я к вам вот по какому поводу. Мне нужны сведения по поводу одного арестанта. Его в общем списке нет, но…

— Благоволите минутку обождать, — проговорил Мунгар. — Я, господин секретарь, к вам сейчас выйду.

Он исчез. Барклюня и Дарин переглянулись, потом секретарь пожал плечами.

Заскрипела тяжелая дверь и появился старший тюремщик. Завидев его, стражники подтянулись и замерли, точно изваяния.

Мунгар сцепил руки на обширном животе и покрутил большими пальцами.

— О каком арестанте идет речь, господин секретарь? — мягко осведомился он.

— О человеке по имени Кехелус, — поспешно сказал Дарин.

С минуту Мунгар сверлил его маленькими глазками, потом добродушно улыбнулся. По спине Дарина поползли мурашки.

— Н-да, помню, как же. Поступил к нам недавно, поздно вечером. Наши стражники задержали его на месте преступления: он и его сообщники зверски убили почтенного торговца свечами и благовониями, господина Киферса. Зарезали. Такая неприятность… — Мунгар сокрушенно покачал головой. — Но доблестные стражники подоспели вовремя и взяли всех буквально на месте преступления: Кехелуса и троих его сообщников. Я ответил на ваш вопрос? — Мунгар снова посмотрел на Дарина. Тот кивнул. Ему очень хотелось поскорей убраться подальше от улыбчивого тюремщика.

— Убийца, — безмятежным голосом продолжал Мунгар. — К тому же, уверен, совсем не следит за своим здоровьем! Нервы не в порядке, — доверительно сообщил он. — Стражники, как и полагается, спросили у него документы, документов не оказалось, а когда они попытались выяснить, как же он попал в Лутаку, этот Кехелус впал в такое бешенство, что трое стражников еле-еле с ним справились.

— Но справились? — опасливо уточнил Барклюня.

Старший тюремщик кивнул.

— Пришлось его связать, но одному из стражников он все же успел сломать нос. Нанес ущерб здоровью, так сказать… — Мунгар глубоко вздохнул. — А ведь его ни за какие деньги не купишь. Да и в тюрьме новый заключенный вел себя буйно… а у нас в остроге народ спокойный, тихий, шума не любит. Зачем шуметь, когда можно тихо-мирно посидеть, коротая время за приятной беседой? А Кехелус, не успели его в камеру поместить, сразу же новую драку затеял и такой дебош учинил, что еле-еле мы убедили его не нервничать. Признаюсь, больших трудов нам это стоило.

— Благодарим вас, — как можно вежливей произнес Дарин. — Вы нам, как говорится, очень помогли. Пойдем, Барклюня.

Тот двинулся было за Дарином, но вдруг остановился.

— И все четверо задержанных доставлены сюда? В Морскую тюрьму?

В глазках Мунгара мелькнула тень, однако голос старшего тюремщика по-прежнему был спокоен.

— Наша тюрьма переполнена, — с сожалением сообщил он. — Так что трое убийц были отправлены в городской острог.

— А когда же произошло? — поинтересовался дотошный Барклюня. — Дарин, ты, кажется говорил, что этого человека задержали вчера? Если так, то по закону о «Трех днях» его должны были…

Старший тюремщик бросил на Дарина короткий взгляд.

— Право, жестокость убийц просто не укладывается в голове, — как бы не слыша секретаря, продолжал Мунгар, все быстрее вращая большие пальцы один вокруг другого. — Лишить жизни такого почтенного человека! Господин Киферс всю свою жизнь мирно занимался торговлей — и вдруг! Такая ужасная смерть. А ведь у него были дети, совсем малютки! Два сына… как они теперь — без отца?

Тюремщик глубоко вздохнул и живот его заколыхался.

— Если я не ошибаюсь, малюткам по двадцать пять лет? — уточнил Барклюня. — Один малютка имеет свою торговлю в Морском квартале, а другой…

— Какая разница? — горячо возразил старший тюремщик. — Дети остались без кормильца, стало быть, без средств к существованию! Теперь им придется вступать во взрослую жизнь, познать все тяготы сиротства! Бедняжки… они так любили отца! И он — просто души не чаял в своих малышах!

— Гм, — озадаченно сказал секретарь. — А я сам видел позавчера, как почтенный господин Киферс гнался за одним из малышей с поленом в руках. Должен сказать, малютка улепетывал от любящего отца очень резво!

— Он был вспыльчив, да, — признал Мунгар. — Но отходчив. И сердце у него было прямо золотое!

Дарин потянул приятеля за рукав.

— Барклюня, нам пора!

Тот встрепенулся.

— Да, пожалуй…

— Желаю процветания! — благодушно напутствовал их старший тюремщик. — И, прошу, следите за своим здоровьем!

Дверь за ним со стуком захлопнулась.

Дарин и Барклюня двинулись прочь от тюрьмы.

Стражники проводили их взглядами и снова пустились в разговор об обеде.

— Слушай, Барклюня, — решительно сказал Дарин, невольно ускоряя шаг. — Пойдем куда-нибудь перекусим, а? Прямо сейчас? Мне только в парк заскочить надо, буквально на одну минутку, сказать кое-что, а потом — в «Эльф и гоблин». А то у меня от голода уже глюки начались.