Смертельно безмолвна (СИ)

«Но, а что насчет папы?» – возникает вопрос в моей голове.

Он будет волноваться, ему может вновь стать плохо. И я опять буду виноват. Опять!

Я неожиданно вспыляю и ударяю ладонью по рулю, прекрасно понимая, что помочь мне этот жест никак не поможет, но хотя бы позволит выпустить пар.

- Мэтт, ему же больно! – Восклицает Хэйдан, а я обескуражено гляжу на него из-под опущенных ресниц и ни черта не понимаю. – Тише, мой мальчик, – внезапно шепчет брат, нежно поглаживая приборную панель ладонью. – Он не хотел тебя обидеть. Правда?

Хэрри смотрит на меня, кривя губы, а я застываю, как в немом кино, не понимая, что только что произошло. Хэйдан пошутил? Хэйдан попытался разрядить обстановку?

- Я... – Оторопело выпрямляюсь и сглатываю. – Я случайно.

- На первый раз мы тебя простим.

Брат кивает, пытаясь выдавить улыбку, выходит у него так себе. Но мне все равно. Я непроизвольно усмехаюсь, встряхнув головой, и перевожу на Хэйдана довольный взгляд, испытывая в груди нечто теплое. Мне тут же становится легче.

- Я больше не буду, – торжественно обещаю я, поджав губы. – Правда.

- Отлично. Тогда идем?

Киваю, выбираюсь из машины, но никак не могу избавиться от тупой улыбки. Меня одолевают разные чувства, и только сейчас до меня доходит, как много у моего брата сил, и как отчаянно он умеет бороться с самим собой.

В коттедже Монфор играет музыка. Я удивленно вскидываю брови, бросаю рюкзак в коридоре и, сделав пару шагов в сторону гостиной, замечаю старый патефон на кофейном столике. Игла потрескивает, царапая черную пластинку, а Норин Монфор смахивает пыль с верхних полок книжного шкафа и непроизвольно двигает головой в такт. Поразительно.

- Здравствуйте, – говорю я, и женщина оборачивается, едва не полетев вниз со стула.

Норин смущенно поглаживает ладонями бедра и кивает.

- Привет.

- Вы танцевали, – подмечает Хэрри, широко распахнув глаза, а Норин отмахивается.

- Нет.

- Да.

- Да нет же.

- Танцевала, – настаивает Мэри-Линетт и залетает в гостиную с огромной картонной коробкой, заваленной древним хламом. – Мы решили устроить уборку и откопали старый патефон папы. Представляете? Даже остались его любимые пластинки.

- Это замечательно, – киваю я, поджав губы, – ваш отец слушал Луи Армстронга?

- Не слушал, а заслушивался.

Я подчаливаю к коробке и с интересом изучаю виниловые пластинки, среди которых и «Битлз», и «Роллинг Стоун», и даже Билли Холидей. Внутри вспыхивают и вздрагивают давно увядшие чувства, просыпаются давно утомленные эмоции.

- Хочешь, поставь Билли! – По-детски улыбаясь, шепчет Мэри-Линетт и плюхается в соседнее кресло, прижав к груди ноги. – Мама любила ее слушать. Помню, она прикажет в постель идти, а мы с сестрами притаимся на лестнице и глядим, как они с папой танцуют.

- Да, – Норин садится рядом с сестрой на подлокотник и проходит тыльной стороной ладони по вспотевшему лицу. – Наша мать была удивительной женщиной. А наш отец...

- Он знал, что мама ведьма с самого начала. И не сбежал.

- Даже бровью не повел. Может, решил, что ему повезло?

- Или просто потерял голову. Мама буквально разрушила его мир.

- А папа не расстроился. – Перехватывает разговор Норин. Они с сестрой дополняют друг друга, общаются с нами, но словно витают далеко в воспоминаниях. – Папа сильно ее любил, я имею в виду, любил по-настоящему. Не из-за красоты, не из-за ума, а потому что он не мог иначе, не мог. Может, это и не любовь была вовсе? А другое чувство, о котором нам ничего неизвестно. Ведь если это любовь – терять голову, а потом терять человека, то зачем она нам. Верно?

- Да, ты права, Норин. Любовь приходит и уходит. Тут было что-то другое.

- Как называется ощущение, когда ты не представляешь жизни без человека?

- Одержимость, – сипло говорю я и замечаю, как Мэри-Линетт поджимает губы.

- Возможно, Мэтт. Одержимость – сила, которая тянет тебя к человеку, несмотря ни на что. Ведь папа понимал, что ступает на опасную территорию.

- И ему не было страшно? – Почему-то спрашиваю я, сглотнув горечь, застрявшую в горле, и женщины одновременно поводят плечами.

- Я думаю, всем нам страшно, когда приходится принимать важные решения.

- Он был простым смертным?

- Да. – Норин дергает уголками губ. – Очень практичным, терпеливым и мудрым. Он с трудом привыкал к новым порядкам, к новой реальности. Но привык.

- Знаешь, – тянет младшая Монфор, прикоснувшись пальцами к губам, и улыбается, смотря мне прямо в глаза, – иногда стоит разрушить старое, чтобы построить новое.

Эдакое напутствие, которое пронзает мою грудину и врезается в легкие, заставляя на пару секунд очутиться в своих мыслях, где вертится лишь одно рыжеволосое создание, из-за которого мне все чаще хочется сойти с ума.

- Вам очень повезло, – неожиданно говорит Хэйдан, обхватив себя за плечи.

- Почему?

- У вас была семья.

- У тебя тоже есть семья.

Хэрри как-то странно морщит лоб, а я гляжу на него и растерянно замираю. Разве он так не считает? Не думает, что у него есть семья? Бессмыслица.

- Есть... есть какие-то новости от Джейсона? – Спешит сменить тему он. Монфор так устроены, что не станут копаться в тебе, если ты настроен негативно, а я позволяю себе на пару мгновений остаться в этом моменте и подумать: почему Хэрри так сказал? Что его не устраивает в наших отношениях? Неужели он действительно думает, что у него нет семьи.

- Джейсон собирается приехать завтра утром, – отвечает Норин, – он раздобыл нечто интересное про семью Роттер. Пусть лучше сам расскажет.

- Да, кстати. – Я вырываюсь из ступора и только сейчас понимаю, что не рассказал о самом главном событии, разделившем мой день на «до» и «после». – Ари.

- Ари?

- Да. Она сегодня приходила в школу и читала некролог про Барнетта.

- Ариадна была на занятиях? – Растерянно переспрашивает Мэри-Линетт и встает на ноги так быстро, что я неуклюже покачиваюсь назад. – Мэтт, ты должен сразу о таком нам рассказывать. Тебе так не кажется?

- Мы разговаривали, вот у меня из головы и вылетело. Да и не было ее на занятиях.

- Она прогуливала?

Норин спрашивает об этом так недовольно и эмоционально, что я усмехаюсь. Это же нелепо. Ариадна вполне могла сегодня нас превратить в призрачные субстанции, а ее тетя беспокоится о том, что она пропускает уроки. Поистине странные женщины.

- Нет, не прогуливала, – закатив глаза, ворчу я, – занятий вообще не было.

- И почему?

- Потому что у нас директора убили.

- Ах, да, – она устало взмахивает ладонь, – точно.

- И что Ари делала? – Налетает на меня с другой стороны Мэри-Линетт, став вдруг и старше, и серьезнее. Вот такие метаморфозы за пару секунд. – Что она тебе говорила? Как выглядела? У нее все в порядке?

- Когда мы с Бет вышли из актового зала, Ари сидела над поваленным Мэттом. – Тут же сдает меня Хэрри, и я пускаю в него острый взгляд. – Она его о стену швырнула.

- Вот так.

- Да. А потом ее руки покрылись красными искрами.

- Она хотела вас убить? – Рабочим тоном интересуется Норин, и я ступаю вперед.

- Нет, не хотела.

- Не нас, – исправляет Хэрри, задумчиво наклонив голову, – а Бетани. Только ее.

- Это из-за ее отца, шерифа, – догадывается Мэри-Линетт, сведя перед собой руки.

- Что еще вы узнали? Что она тебе рассказывала, Мэтт? Вы говорили?

Я покачиваю головой и сжимаю в пальцах переносицу, пытаясь вновь вспомнить то, как она петляла вокруг меня, будто акула, и ухмылялась, будто демон.

- Если честно, она не сказала ничего ценного, – наконец, отвечаю я.

- Вы молчали?

- Нет.

- Тогда рассказывай, – настаивает Норин, нахмурив черные брови, – я хочу знать все.

- В основном она пыталась вывести меня из себя, играла, бросалась словами. Она не собиралась убивать меня, пусть и прижала в какой-то момент к стенду, а потом и кинула в другой конец коридора. Она была другой. Да. Холодной и жестокой. Но поверьте, если бы она хотела меня убить, я был бы уже мертв. Вы и сами это прекрасно понимаете.