Тени стёртых душ (СИ)

— Мне тоже, — признался он, теперь поняв, что этот огонь холодный на ощупь, такой зимний непривычно.

— Значит, замерзаем — и я, и ты… — поникла. — Пора.

— Прекрати, — сжав челюсть, попросил.

Ее тело в мгновение рассыпалось в пыль блестящую, словно снег белоснежный, растворилось сквозь пальцы, оставляя Нацу сидеть на полу и, непонимающе метаться взглядом по пространству, повторяя одно лишь имя:

— Люси, Люси, нет, ты не можешь, Люси, — голос дрожал, — обещала ведь, Люси. Не оставляй меня, я не могу потерять еще и тебя, — крошил сознание от сожалений и мольб, — Люси!

А она стояла в метре рядом и понимала, что имя больше не действует — время истекло. Осталось только сгореть в ночном сиянии звезд, что задорно подмигивают прогнившему миру человеческих надежд и чувств.

— Спи, — на последнем дыхании прикоснулась к его лбу в легком поцелуе и применила заклинание сна, понимая, что это так нечестно с ее стороны.

Но мир давно уже нечестный.

Прикоснувшись ладонью к его щеке, она смотрела в его затихающие глаза и видела, что огонь все равно горел — ярче прежнего, разрывая сосуды осколками времени.

А затем, глотнув прелого воздуха и почувствовав, что сердце уже крошится, произнесла:

— Я — одна среди звезд, среди них и сгорю.

Слова разнеслись по комнате, отбиваясь ритмом сломанных крыльев в сознании.

И эхом повторились в небесных гладях.

Дважды.

========== Глава двадцатая. Наши вселенные. ==========

Комментарий к Глава двадцатая. Наши вселенные.

Песни из прошлой главы подходят также и сюда. Поэтому можно включать их, если желаете.

Ноутбук вчера вернули, сразу и написала последние 11 страниц.

Жалящее своими яркими лучами солнце насмехалось над небом и пронизывало его, играясь в свои игры. Тешило маленьких детей, которые завороженно наблюдали за яркими красками, старательно выводило в оконных стеклах ломанные, искрящиеся резкими переливами. Казалось бы, каждый вздох должен был раствориться в тепле сегодняшнего дня.

Но всем было безразлично.

Люди всё

шли,

шли,

шли.

Дышали так, словно воздух не был наполнен сладостью первого весеннего дня.

Жили так, словно жить им было отсчитано — вечность.

И ни минутой меньше.

Время остановилось только для одного Нацу, который молча, облизывая сухие обкусанные до крови губы, стискивал зубы и смотрел на переплетения облаков с крыши — того самого — дома. Мира не существовало вовсе, как ему казалось.

Только лишь Он.

Один.

Во всей вселенной.

Преданный, сломленный, брошенный в самый центр механизма, где шестеренки смачно перемололи все мысли и кости вдребезги. Всячески проклинал дарованную ему жизнь, каждую минуту сотни раз повторяя — вслух и мысленно — лишь одно имя.

— Люси.

Где ты?

— Люси.

Не прячься.

— Люси.

Вернись ко мне.

— Люси.

Ты меня слышишь?

— Люси.

Чёртов ангел.

— Люси.

Помнишь, говорила, что я люблю?

— Люси.

Кажется, ты была права.

— Люси.

Ты обещала.

До боли в костях сжимал проржавевшие перила, въедавшиеся в кожу мелкими осколками, и смотрел в небо. Вглубь, прошибая все слои атмосферы, разгоняя облака мыслями и разрывая это назойливо-яркое полотно в клочья.

Он, по всей видимости, понял, что ангелам доверять тоже нельзя.

— Как знал, что найду тебя здесь, — грубоватый голос прорезал глухую тишину, — не зря все-таки придумал правило трех звонков.

— Уходи прочь, — Нацу резко ответил, даже не задумываясь.

— Тогда не ушел, — устало выдохнув, Грей подошел поближе и облокотился на перила, выглядывая на улицу сверху, — и сейчас не прогонишь.

Нацу промолчал, сглотнув, и не пошевелился. В тишине стало на одного человека больше.

— Что случилось, Драгнил? — сипло поинтересовался Грей.

Тот осторожно опустил взгляд и усмехнулся, пусто глядя на серые жилые дома.

— Меня, кажется, предали.

— Вот как, значит… — задумчиво тихо протянул он в ответ, ожидая продолжения. — Кто?

— Одна странная-странная… — запнулся, прищурившись. — И еще раз странная особа.

— Девушка? — удивился Грей, повернувшись лицом к тому.

Нацу тяжело вдохнул и медленно кивнул.

— В тебе проснулся мужчина, надо же, — грустно бросил насмешку тот и вновь вернулся к изучению городской — наконец-то весенней — панорамы.

— Ты, может, и не дурак, — поджав губы, Нацу поник, — но никогда не поймешь, что значит быть преданным.

— Попробуй рассказать мне.

— Если расскажу, как трещали внутри кости от обиды, как кровь кипела до боли в мозгах, как кричать не было сил, как боялся поднять глаза к солнцу, — открыл рот и застыл, глотая воздух, а затем повернулся к тому. — Если расскажу обо всём — ты лишь удовлетворишь своё любопытство. А я горел тогда синим пламенем, понимаешь?

Замолчал, закрыв глаза. Сипло хрипел, пытаясь не накричать на друга. Затем, чуть остыв, произнес почти не слышно:

— Горел. И боялся, что не догорю. Потому что жить с пеплом в лёгких смертельнее прочих болезней.

Грей молча наблюдал за другом, сцепив руки в замок, и внимательно смотрел в его глаза, понимая, лишь то, что тот

в самом деле

внутри

горел.

— А сейчас?

Нацу устало потер висок и тряхнул головой, намеренно отрываясь от перил и медленно ступая к двери спиной:

— Вот здесь, — указал пальцем на легкие, — пепел прямо вот здесь.

Затем резко развернулся, спрятав руки в карманы курточки, и покинул крышу, устремленно куда-то направляясь.

Его будто звало что-то.

***

— Сгорела, — хрипло произнес Джерар, тихо поклонившись серафиму.

— Звезды будут оберегать ее крылья, — тихо ответил Макаров, сцепив руки за спиной и наблюдая за первым весенним солнцем.

На небесах было душно, воздух прел от тяжести совершенных поступков и мнимых домыслов. Пелену облаков покрыл тонкий слой пепла благословленного, который попрощался со своей душой.

— Пожертвовать собой ради жизни подопечного, — задумчиво поникло протянул он, сверля поверхность неба тяжелым взглядом, — способен ли кто-нибудь из нас на такое, Джерар?

Господство скользнул взглядом по полу и вдруг поднял взгляд на высшего.

— А что, если многие способны?

— Что? — от неожиданности Макаров удивленно повернулся к подчиненному. — О чем ты?