Повернуть судьбу вспять

Крыша, это да, радости у Любки поубавилось. Крыши, покрытые шифером, были у всех новых домов. Шифер стоил дорого — им с матерью ни в жизнь не купить. Три зарплаты, если не пить, не есть. Старые покрывали обычно железом, что тоже было дорого. Можно новыми досками и толем, но такой крыши хватит ненадолго. Любка знала, гнилой дом много дороже обходится, как если бы сразу хороший.

— Зато, тетя Тина, не придется ни от кого бегать, — привела свой довод Таня, которая теперь не знала, то ли радоваться ей за Любку, то ли нет.

— Да притащится! Тут три шага… Вот из-за такой сволочи никакой жизни нет, все-таки выжил нас… — пробормотала мать про себя. — Ладно, если деньги за дом отдаст, может, дрова купим, а нет, снесу на дрова — и пусть живет, где хочет, тварь такая!

Мать новому дому не радовалась, Любке ее настроение передалось.

Наверное, дом и в самом деле был сильно плохой. Интересно, если недалеко, чей же это дом? Хуже ихнего в округе ни у кого не было. Он единственный одним углом врос в землю, прогнив несколькими бревнами. Летом их заменили, поставили новое окно, их было всего два, на одной стене, и на другой, но смотреться лучше дом не стал. Наоборот, теперь три бревна были новые, а все остальное, как гнилой зуб с пломбой. Она старалась успокоить себя, вспоминая о том, что теперь жизнь ее, несомненно, должна измениться в лучшую сторону.

На улице было еще светло. Белый сырой снег укрыл землю чистым белым покрывалом, собираясь в сугробы. Но снега в этом году было немного, он то и дело таял. Люди уже переживали, что погибнет озимая рожь. И небо все время затянуто серыми тучами. Любка уж и забыла, когда в последний раз смотрела на звезды.

Мать закрыла дверь на замок. Когда, немного сгорбившись, она свернула в переулок, по которому ходили много раз, Любка удивилась и постепенно начала приходить в ужас. За матерью она шла с тяжелым сердцем, примерно догадывалась, куда она их повела. Там, если дальше идти к подстанции, был гнилой домишко, в котором два года назад жила старая-престарая бабушка. В нем никто не жил, он стоял без окон, забор повалился, а сам он был еще меньше. Наверное, и Таня думала о том же, бросая на Любку сочувствующие взгляды. Любка лишь шмыгала носом — жить теперь будут еще хуже…

Но мать вдруг остановилась на повороте, свернув к воротам углового дома.

Любка замерла, а у Тани лицо выжидательно и тревожно вытянулось. Обе они еще не могли поверить, подозревая, что мать просто-напросто решила срезать расстояние, пробираясь на тропинку. Но мать пересекла тропинку, которая шла параллельно дороге, подошла к тройным воротам, покопалась в кармане, вынула ключ, открывая замок.

— Ну вот, — кивнула она на ворота, по-хозяйски прикрывая распахнутую калитку в палисадник.

— О-о-о! — два облегченных выдоха вырвались одновременно.

И Любка, и Таня застыли, разглядывая дом. Любка вдруг подумала, что никогда не обращала на него внимания. Света в окнах не было, но нежилым он не выглядел. Большой, с виду крепкий, с несколькими окнами, высокий, с воротами, с крытой оградой, которая соединяла дом и большую стайку, с крепким забором, с широким палисадником, который заворачивал за угол и соединялся с огородом, с кустами разросшейся смородины, черемухой и высокой рябиной, оранжевой от ягод. Еще одна черемуха разрослась в другой палисаднике, перегороженном, который был предназначен для кур и примыкал к стайке. О таком доме Любка не стала бы мечтать. От волнения руки у нее задрожали, лицо непроизвольно расплылось в улыбке, слова пропали, остались лишь восклицания и междометия.

Приятно удивленная Таня, заложив руки за спину, приценивалась к дому с тропинки, отойдя на несколько шагов.

Мать открыла дверь и вошла. Любка и Таня ввалились следом, и сразу остановились.

Двор был большой, с тротуарами до крыльца с перилами. В огород вела еще одна крепкая дверь. Даже сено было, доверху набитое под крышу стайки и сваленное в одном углу в ограде. И целая поленница наколотых дров. Большой мост с окном — и еще одно в чулане, который, наверное, можно было считать верандой.

А когда вошли в большую горницу, Любка расположилась к дому окончательно.

Здесь была не одна, а две комнаты, большая горница, и другая комната, в половину меньше, и небольшая кухонька, с проходом вокруг печи. От старых жильцов остался старый диван и железная кровать, стол и три стула со спинками. Полатей не было, только небольшая перемычка между дверью и печью, но потолок низкий. Доброе было и то, что окна открывались. Одна створка в горницу, а вторая на улицу. Если убегать, то можно окна не ломать. Разве что пол накренился и не крашенный, зато стены обиты и с обоями.

Взглянув на покосившийся пол, Любка перестала переживать — в старом доме полы выправляли, дело двух или трех дней. Пожалуй, в такой дом не стыдно приводить гостей, даже Ингу. А то она давно спрашивала, где Любка живет…

Вспомнив об Инге, Любка виновато взглянула на Таню, которая ни о чем не догадывалась. Она откладывала тяжелый разговор до последнего, собираясь сначала их познакомить поближе. Прошло уже полтора месяца, а свести их вместе не получалось.

Жизнь ее в школе изменилась. Инга не стала скрывать, что дружит с ней. Иногда она садилась рядом, если не нужно было считывать с доски. Оказывается, зрение у нее было хуже, чем у Любки, но очки Инга не носила. Васька иногда пытался дать подзатыльник, но Любка внезапно перестала бояться. Другие держались от нее подальше и решительно не понимали Ингу, но Инга не искала понимания. Она вдруг обнаружила в себе столько твердости, которую раньше никогда не показывала. Кроме того, Любка вдруг заметила — и в их классе девочки разбились на несколько групп, интернатские и местные. Поблизости из ровесников жила только Ольга, все девочки были с середины села. Местные как будто даже обрадовались, заговаривая то о школьных дискотеках, или о той, которая по субботам и воскресениям проводилась в доме культуры, приглашая посмотреть через окно, как танцуют взрослые. Им пока в клуб ходить запрещали, на дискотеках непременно дежурили учителя — и не практикантка, которая стала настоящей учительницей и по-прежнему не любила Любку, а все и по очереди, даже завуч с директором.

— Двери не на месте, кто же их режет на печь?! — посетовала мать с досадой, осматриваясь. — В кухне не развернуться, даже стол, наверное, не влезет, ухватом окно выбью… Да вроде ничего печка-то…

Она прошлась и заглянула в нее.

— А мне нравится! Я бы прямо сейчас тут жить осталась! — Любка радостно прошлась по дому.

— Понимала бы чего! — фыркнула мать.

— Тетя Тина, а мне тоже нравится… Он лучше, чем в котором вы живете, — согласилась Таня с подругой. — Нет, крыша не протекает, потолок чистый.

— Надо протопить его как следует и в подполье слазить, поди, окно открыто, — мать тоже осмотрела потолок, приободрившись. — Дует сильно из-под пола.

— Ага, щас, — Любка живо включила свет и приоткрыла подполье.

И страшно обрадовалась — окно и в самом деле было открыто. Рамка со стеклом стояла рядом. Вставить — дело одной минуты. В других местах бревна подпола смотрелись крепкими, а само подполье было сухим, разве что через открытое окно немного надуло снега.

Сначала затопили буржуйку. Печь поначалу чадила, но быстро перестала. Мать растопила большую печь, наказав не забыть подложить дрова и вовремя прикрыть трубу, чтобы не выпустить тепло. Она как будто успокоилась, перестав вспоминать, что две зимы дом стоял без хозяина, и что долги выплачивать месяца три, как раз зиму.

— Теть Тин, а как вы его купили? Как-то неожиданно… — удивилась Таня. — Вчера еще и разговора об этом не было.

Мать махнула рукой, присаживаясь на диван.

— Да я еще сама утром не подумала бы…

Оказывается, хозяйка давно уехала к дочери в город. Там вышла замуж. А после свадьбы приехали за вещами. Остановились на почте, чтобы отправить телеграмму. Чтобы продать дом самим или наказать кому-то, решили задержаться. И первым делом стали спрашивать. На почте и в магазине всегда все знали в первую очередь. Мать в это время получала журналы у начальницы, их привозили в отельном мешке, подписывали, а потом выдавали почтальонам. Оказалось, собирались продавать недорого, вполовину дешевле, чем стоил бы через посредника. Ей только что выдали зарплату, и мать расстроилась, что денег ей не хватит. И тут начальница внезапно предложила материальную помощь от почты — не насовсем, а на три месяца, как ссуду, а еще разрешила разнести почту на следующий день, чтобы не задерживать людей. Хозяйка так обрадовалась, что сбавила цену еще, и даже не стали посылать телеграмму, а сразу же позвонили в сельсовет, чтобы оформить куплю-продажу. Сделку зарегистрировали, вычеркнув в домовой книге одних жильцов и вписав других, выдали справку, что теперь мать владелица новой собственности.