Я, инквизитор. Башни до неба (ЛП)

– Чудо, а не вино, – причмокнул он.

Я попробовал и скривился. Вино вовсе не было хорошим, а было молодым и кислым. Наверное, оно могло хорошо утолять жажду в жаркий день, тем не менее, наслаждаться им мог только человек, дошедший до крайности.

– Рассказывай дальше, – приказал я Крамеру.

– Я перешёл к другому, к Шуману, значит. Чтобы найти братишек, расспросить, что и как... Знаете, если работать там, на месте, то человек может больше разузнать...

– И ничего?

– То-то что ничего. Пока, наконец, не пришёл ко мне один их мастер и не сказал, что братишки утопились, и что они ему самому сказали, что идут топиться. И как говорили, так и сделали. Можно, господин? – Он робким жестом указал на кувшин. – А то в горле как-то на удивление пересохло..

Я наполнил его стакан, снова наполовину, и надеялся, что он всё же не сможет напиться презентованной нам стражниками бурдой. На этот раз Крамер повёл себя как искушённый гурман. Отпил глоток, зачавкал, зачмокал и аж улыбнулся до этого чавканья и чмоканья.

– И что ты сделал, когда он тебе сказал, что твои братья утопились?

– Братишки, – поправил меня. – Я не поверил, господин, потому что невозможно, чтобы они так поступили. Мамочка ждала, папочка ждал, да и дедуля, которому уже, хо-хо, сто лет, а то, может, и больше. Ну и четыре младших братишки ждали. Юлий и Август никогда бы не утопились. Семье надо помогать, господин. Они об этом знали.

– Семье надо помогать? – Я наклонился над столом. – Так что ж ты, балбес, не работаешь, а вместо этого бухаешь за четверых?

Его губы задрожали, и он посмотрел на меня, словно побитый пёс.

– Я никогда не пил, господин, но начал, да ещё как начал, когда о братишках узнал. А когда начал, то остановиться уже было никак. Да и домой я уже не вернусь. – Он растёр кулаком слезы по грязному лицу. – Я не покажусь таким мамуле, папуле, маленьким братикам и дедуле, которому, вы не поверите...

– Уже сто лет. Верю, верю... – перебил я его. – Ты помнишь, как выглядел тот человек, который сказал тебе, что братья пошли топиться?

– А что бы мне его не помнить? – Он потёр пальцами кончик носа. – А может, там осталось немного вина, хотя бы на самом дне, хм?

Я долил остатки напитка из кувшина, в котором и в самом деле уже мало что оставалось, и увидел, как с последней каплей, пролившейся в кубок, лицо Крамера вытянулось. Ибо он уже дошёл до такой степени унижения, что предпочитал не радоваться тому вину, которое ещё было, а переживать о том, что будет, когда он останется с пустым сосудом.

– Эй, стражник! – Крикнул я. – Кувшин вина! И поживее, парень!

Мой собеседник, услышав эти слова, просиял так, словно ему явилась сама Богородица, предвещающая ему долгую и счастливую жизнь.

– Так как выглядел тот человек?

Он посмотрел на меня непонимающим взглядом, и я был уверен, что сейчас он сосредоточенно прислушивается к шагам охранника, возвращающегося с новым кувшином.

– Человек, который рассказал тебе о братьях. Как он выглядел?

– Ну, значит... – начал Крамер, а потом махнул рукой. – Что я вам буду рассказывать? Лучше я, если хотите, его нарисую. Дайте мне какой-нибудь кусочек угля и бумагу, а я вам его изображу как живого.

Я не знаю, что убедило меня воспользоваться преимуществами этого предложения. Может быть, тот факт, что подобная попытка ничему не могла навредить, а может, то, что Крамер использовал слово «изображу», которое для меня было связано с профессиональной живописью или рисованием.

– Стражник! Бумагу и кусок угля! Живо!

Крамер широко улыбнулся.

– Вот бы я мог так же погонять разных паршивцев, как вы это делаете...

Стражники в меру быстро обернулись с завтраком и вином, но чтобы найти принадлежности для рисования им потребовалось время. Впрочем, я не спешил, так как был занят впихиванием в Крамера очередной порции еды.

– Съешь колбаску, получишь вина.

Стражник, который услышал эти слова, чуть не подавился от смеха. Я посмотрел на него тяжёлым взглядом, и он тут же притворился, что кашляет, а потом затих. А я попросту не хотел, чтобы Крамер испустил дух во время разговора, или чтобы он потерял сознание от опьянения. Наконец принесли грязноватый лист бумаги и кусочек угля. У Крамера заблестели глаза, когда он это увидел. Он быстро освободил место на столе, почти любовным жестом разгладил бумагу, после чего длинным ногтем заострил уголь. Я наблюдал за этим с интересом, поскольку увидел сейчас в этом человеке такую страсть, что он даже забыл о стоящей рядом выпивке.

– Не смотрите, пока я не закончу. – Он отгородился от меня плечом, а потом бросил на меня испуганный взгляд. – Если вы не против, господин, – добавил он, уже подобострастным тоном.

Я демонстративно отвернулся в другую сторону. Мне не пришлось долго ждать, когда он воскликнул: «готово!». Он пододвинул лист ко мне, и я просто онемел. Ибо лицо, нарисованное столь поспешно на кое-какой бумаге каким-то кусочком угля, казалось, принадлежит живому человеку. В любой момент можно было ожидать, что сжатые узкие губы раздвинутся, или что ветер завьёт прядь волос, которая спадала на прищуренные хитрые глазки. Я видел и читал много книг, некоторые из них сопровождались гравюрами, но, признаюсь, я никогда не сталкивался с такой превосходной передачей человеческого лица.

Эскиз был идеальным, по крайней мере, насколько это мог оценить такой человек, как я, не имеющий слишком большого представления об искусстве. И может, впрочем, это вовсе и не было великим искусством, а всего лишь зеркальным отражением реальности. Но я был уверен, что немногие сумели бы нарисовать то, что мог этот человек, полумёртвый от голода и пьянства. И вдобавок ему потребовалось не больше времени, чем на опорожнение кубка с вином (а с этой проблемой он справлялся действительно быстро!).

– Гвозди и тернии! – Пробормотал я.

– Плохо? – Перепугался Крамер. – Если так, то я сейчас...

– Оставьте, – я остановил его руку. – Замечательно нарисовано. Каждый, кто увидит портрет, если он уже видел этого человека, без малейших проблем его вспомнит. Это действительно может помочь в поисках ваших братьев.

Я с трудом оторвал взгляд от эскиза. Это лицо не только казалось живым, но я даже думал, что, глядя лишь на рисунок, я мог бы верно оценить характер изображённого на нём человека. Я представлял его себе как лишённого совести и моральных принципов плута, жадного труса, обожающего издеваться над теми, кто слабее него, и пресмыкающегося перед теми, кого он считал сильнее. Короче говоря, это был кто-то, кого обычный, честный человек встречает на своём пути на свою беду. Сказал ли он Крамеру правду, или, скорее, хотел поглумиться над его поисками и почувствовать немного радости, какую каждому подлому человеку даёт созерцание ближнего, погруженного в несчастье? А может, он знал больше и хотел отвести подозрения третьего из братьев? Хм, этого я не узнаю раньше, чем найду владельца нарисованного на листе лица. Я осторожно свернул бумагу и спрятал её за пазуху.

– Оставайтесь здесь и ждите, – приказал я Крамеру. – Я постараюсь, чтобы вас соответствующим образом вознаградили за ваши старания.

– Благодарю вас, покорнейше благодарю...

Тиберий вскочил со стула и поклонился почти до пояса. Он, наверное, ожидал, что в благодарность за хорошую работу получит ещё немного вина, и я почти видел, как в его воображении это «немного» менялось на «достаточно», и даже на «много». Ну что ж, вскоре его ожидает изрядный сюрприз. И это уже его дело, какие он потом сделает из него выводы. Я вышел в соседнюю комнату.

– Займись этим бездельником, – приказал я сержанту. – Пусть вымоется в горячей воде с мылом и щёткой, дайте ему чистую одежду и еды, сколько захочет...

– Может, мне ему ещё и задницу подтереть, а? – Прервал меня стражник.

– Лучше всего собственным языком, – резко сказал я и подошёл к нему так близко, что мы встали грудь в грудь. Этот человек был высоким и широкоплечим, но теперь, казалось, съёживался на глазах. – Чтобы этот язык запомнил, что он должен спокойно сидеть во рту, а не молоть почём зря.