Урбанизатор (СИ)

Постепенно, медленно, болезненно для собственной души, целым рядом эпизодов и их обдумываний, доходило — мне не нужна победа в бою. Мне нужна ликвидация. Врага. И всех тех условий, которые позволили ему выйти на поле боя, вооружиться, вырасти, возникнуть. Во избежание повторения.

Это не героика — дезинфекция, обеззараживание местности.

Имея две точки: стартовую — враг есть, и конечную — врага нет, я обнаружил, что путь от А к В можно пройти многими разными путями, используя весьма различные средства. Более эффективно, менее затратно.

Рукопашный бой тысячных ратей на Бряхимовском полчище, визг и ор тысяч мужиков, истошно лезущих на стены Янина… Глупость. Кровавая дурость. Хотя, безусловно — героизм.

Осознание означало распад части собственной системы ценностей. «Мы все как один… Встанем плечом к плечу…». — Не надо. Неэффективно. Глупо.

Я мог бы привести сюда, на Волжский лёд, под сотню своих людей. И они бы, встав плечом к плечу, бились с врагами. Храбро, героически. И мы бы победили. Я в этом уверен. Скольких бы мы похоронили своих? А сейчас — ни одного.

Эта разница перекрывает все юношеские идеалы, весь восторг от «слитно марширующих» или «накатывающихся лавиной». Красиво. Но — вредно. Мы — на войне, а не — в балете.

Благородный бой, богатырский удар, честный поединок, рыцарский поступок, кодекс чести, разноцветный плюмаж, аристократически несущийся навстречу…

Набор идеалов задаёт не только этику и эстетику, не только восторженный блеск в глазах экзальтированных юнцов и девиц, но и вполне конкретные вещи: обмундирование, оружие, тактические решения, кадровую политику…

Или — спорт. По правилам, до победы. Или — война. Без правил, на уничтожение. «Мухи — отдельно, котлеты — отдельно». Смешивать — вредно. Я реализовал свою, совершенно бесчестную, не-рыцарскую, не-благородную тактику. В которой врага уничтожают, не давая ему возможности ответить. Отступая, уклоняясь, обходя, окружая, добивая, расстреливая издалека…

«Чтоб ты — сдох. А я — нет».

Есть патриотический идеал. В котором герой погибает «по-русски рубаху рванув на груди». Я, цинично, «не-патриотично» — продумывал и нарабатывал тактические решения, где этот «русский» героизм — умереть, рванув рубаху — отдаётся противнику. А мне и моим людям достаётся куча тяжёлой грязной работы на морозе. По обдиранию вражеских мёртвяков-героев. Работы, после которой так хорошо сходить в баньку, скинуть целую, хоть и насквозь пропотевшую, рубаху, одеть чистое, выпить пивка, вкусно поесть, приласкать жаркую девушку… А ихнего героя — пусть волки на льду доедают.

Солнышко постепенно шло к закату, «унжамерен» на льду реки ещё пытались ползти или ковылять к берегам Волги. Идущих становилось всё меньше, ползущие ещё ползли, но всё больше оставалось неподвижных.

Всё-таки, «ледяное безмолвие» не лучшая среда обитания. Кровопотеря в холоде сказывается куда сильнее, чем в тёплом климате.

Нам пришлось хорошенько побегать за «ползунами». Куда больше, чем в самом бою. Вообще, добраться до боя и прибраться после боя — значительно трудоёмкее, чем провести сам бой.

Постоянно раздражала пустота колчана. Вот, только что, было три стрелы. А уже одна. А очередной персонаж — агрессивен и профессионален. Прикрыт щитом, дротик в руке. Спину ему ещё пара похожих умников прикрывает. Ребята, вы бы лучше сами зарезались, чем себя мучить и моё время тратить.

Не, не понимают они.

Легендарный командарм С.М.Будённый в своих мемуарах описывает, как после одного из важнейших сражений Гражданской войны, наехал он, на поле боя, уже после разгрома корпусов Врангеля и Улагая, на группку пеших русских офицеров, в которой двое «золотопогонных» упорно пытались вывести третьего, раненного, к своим. Офицеры проявили героизм и стойкость, особо отмечаемые Семён Михалычем, на предложение «сдаться» — ответили стрельбой из наганов. После чего были, без особых почестей, постреляны и порублены славным бывшим вахмистром и его свитой.

Выстрел. Чудак вскидывает щит и ловит им мою стрелу. И валится на снег — стрела Сухана сбоку пробила его колено. Двое его спутников прикрывают беднягу щитами, подхватывают под руки. Путаясь в ногах, щитах, копьях, топорах… пытаются тащить раненого к недалёкому берегу Волги.

Нет, тараканы умнее — они просто разбегаются. Кто-нибудь да спасётся. А здесь… «аллели патриотизма и кооперации». «Один за всех и все за одного», «умрём за други своя»… Умирайте, это ваш выбор.

О! Какая радость! Я промахнулся! Нет, не сейчас — в начале боя. И моя стрела лежит затоптанная в сугробе. Поднимаю, осматриваю, взъерошиваю оперение… Должна полететь.

Сухан кидает копьё с одной стороны группки. Один из противников вскидывает щит, отбивает и… и падает на снег. С моей стрелой в затылке. А что ж не залепить-то правильно с 30 метров?

Последний из троицы взвизгивает, бросает товарищей и кидается бежать к обрыву берега. Сухан раскатывается за ним на лыжах по утоптанному снегу, разгоняется, раскачиваясь корпусом, налету подхватывает чьё-то торчащее в снегу копьё и, когда убегающий, всё-таки, начинает в панике разворачиваться навстречу, вгоняет в открывшийся бок.

Теперь он дорежет беглеца, снимет с него оружие и прочие ценности, а мне предстоит сделать то же самое с двумя оставшимися на месте. Да ещё и вырезать стрелы. Один-то лежит спокойно. Со стрелой в затылке — суетня уже не интересна. А вот второй, с простреленной коленкой, пытается ползти. При моём приближении — поднимается, стоя на здоровой ноге, поднимает топор. Что-то кричит мне. Ругается, наверное. Обзывает меня как-то. Исключительно для собственного удовольствия. Так сказать — для поддержки штанов.

«Оскорбление — привилегия равных».

Тараканы, как говорят исследования британских учёных, тоже выражаются нелицеприятно. Под тапком.

Упал. С копьём в животе. Бросок с пяти метров при поднятых над головою руках с топором, на одной ноге…

«И дорогая не узнает, какой у дурня был конец».

Теперь — дорезать. Главное — не торопиться, не подходить близко, не убедившись в полной утрате боеспособности. В его — беззащитности, в моей — безопасности.

Тут-то и требуется максимум терпения. Попасться на уловку, позволить подыхающему таракану укусить напоследок… Это очень глупо. Но у меня есть развлечение — напарник подыхающего героя. Сначала этого — потом того. С обязательным предварительным контрольным уколом в голову.

Вот где разница! У киллера — контроль после, у меня — до.

Лучше бить копьём в лицо. В глаз. Это наверняка. Даже если ещё живой, если прикидывается, притворяется — перестанет. Однако большинство лежат на животе или на боку. Умершие мгновенно, убитые сразу — в сердце, в голову — падают по-разному, чаще на спину. Но таких мало. Обычно у человека есть ещё время и силы, чтобы как-то… Инстинктивно наиболее удобная поза — поза эмбриона. В неё и сворачиваются. Тогда удобнее бить за ухом или в основание черепа. Но всякие… шлемы, местные варианты боевой горжеты — часто мешают. Можно — по-павианьему. Но подобраться неудобно. Приходится подцеплять тело длинным копьём и кантовать. Становясь постоянно так, чтобы этот… эмбрион-переросток гарантированно не смог вдруг развернуться и ударить внезапно образовавшимся в руке топором по моим ногам.

Вот и хорошо, вот и… гарантированно.

Временами меня охватывает ужас. Ужас от самого себя, от дела, которым я занимаюсь. От той «расчленёнки», которая образно называется «вырезание стрел на поле боя», от методичного убийства беспомощных людей, которая есть часть обычного здесь «сбора трофеев после победы».

Ведь я же «эксперт по сложным системам»! Взрослый цивилизованный мужчина! С «комком нервов» и «средиземноморским загаром»!

Был. Когда-то. «Загар» — «сошёл». Вместе с кучей понятий, представлений, табу, которые казались незыблемыми, казались частью меня самого, моей души.