Хроники Обетованного. Клинки и крылья(СИ)

Тааль немного поразмыслила для приличия. Ёжик, уже позабыв о новой привязанности, снова отбежал к мисочке с молоком; это было даже слегка обидно.

До сих пор ей казалось, что самое прекрасное место Лэфлиенна - это Молчаливый Город. Ну, или гнездовье на Высокой Лестнице - если считать только живые места...

- Я очень благодарна вам за встречу, за приют и советы, - проговорила она, поклонившись боуги, как учил её Фиенни. - И за ценный подарок. Обещаю, что не забуду о ваших сородичах... там. Проводите меня, пожалуйста, к Золотому Храму.

Ещё совсем чуть-чуть, и она встретится с гостем своих снов. Встретится и расскажет, как сильно его ждёт тень учителя.

Резные дубовые листья на рукояти впились Тааль в ладонь - словно скрепляли печать договора.

ГЛАВА X

Дорелия. Заповедный лес - Зельдор (Город-под-Соснами)

Нитлот не любил города беззеркальных и предпочитал не задерживаться в них дольше, чем на пару дней. Там было шумно и грязно, улицы располагались бестолково, а нищета маленьких ферм, посёлков в предместьях, кварталов мастеровых как-то злорадно сочеталась с роскошью мест, где жили купцы, местные власти или наезжавшие аристократы. Мало где в Обетованном Нитлот встречал, например, продуманную систему подачи воды или (о Порядок, помилуй) просто канализацию... Оттого на рынках, в переулках, даже на площадях у ратуш в Дорелии и Феорне царила невыносимая вонь, которую беззеркальные будто не замечали. В Ти'арге, Академия и маленькие городки которого славились благоустроенностью, с этим было не так безнадёжно. Ну а в самых северных и южных землях - Альсунге, Кезорре, диком Шайальдэ и Минши - Нитлот никогда не бывал. И, признаться, не рвался восполнить эти пробелы: по его убеждению, в этом мире (а уж о других не ему судить) не придумали места более приятного для глаза и удобного для жилья, чем Долина.

Наверное, поэтому беззеркальным вечно не сидится у себя дома, и они при первой возможности куда-нибудь едут, бегут, плывут; невозможно довольствоваться таким домом и не желать чего-то ещё, если у тебя есть хоть толика здравого смысла.

Однако, увидев низкие стены Зельдора с двумя сторожевыми башенками, его деревянные ворота, его незамысловатый герб с двумя соснами (под королевскими знамёнами, разумеется) Нитлот не знал, что делать. Кое-кто из войска беззеркальных от избытка чувств разрыдался; толстый Вилтор в обнимку с приятелем пустился в придурковатый пляс. Даже лорд Толмэ всхлипнул, прикрыв полой малинового плаща обветренное, грязное лицо. Нитлоту хотелось и смеяться, и плакать одновременно - но он просто нащупал зеркало на поясе и вздохнул.

Они сделали это. О бездна, они просто это сделали. Они здесь. Нитлот стоял спиной к лесу, на склоне холма; из земли, упрямясь, лезла первая трава; ветер шевелил отросший пух волос, тёплыми пальцами дотрагивался до плеши. Почувствовав нечто чужеродное на затылке, Нитлот занёс туда руку и раздавил вошь.

Они здесь. Они добрались. Остальное совершенно не важно - по крайней мере, на несколько ближайших часов.

...Однажды Нитлот понял, что чаща заметно поредела. На следующий день послышался визг первых лесопилок, и к вечеру отряд лорда Толмэ вышел на широкую просеку. Люди, точно птицы, почуяли прибавку света и зачесали языками с удвоенной бодростью. Даже раненый рыцарь, оставшийся без ноги, ковылял теперь рядом с лучником из крестьян и увлечённо травил ему не совсем приличные байки... Всё бы ничего, но Нитлот отлично помнил, как тот же самый человек разрыдался, увидев сделанный для него костыль - и было это не так уж давно.

Теперь то и дело приходилось перелезать через поваленные брёвна (а ещё изобретать, как обойти их с телегами из обоза - хоть отряд и шёл налегке, бросив на стоянке всё, что можно было бросить), вытаскивать из обуви опилки и труху. Индрис обнаружила на ветках бузины тесьму от льняного детского платьица; эту новость встретили ликующими криками, как что-то безумно важное. Потом радость поутихла, потому что приметы людского жилья - черепки, лоскутья, полусгнившие части ремней, мешков и корзинок - стали попадаться очень часто. Мечники и лучники из простонародья от скуки устраивали соревнования, кто наберёт по дороге больше "зельдорского добра".

Нитлота не удивляло всеобщее возбуждение: прятки от альсунгцев в Заповедном лесу вымотали многих, а потом и самых стойких добил изнурительный путь по корням и корягам, в прелой духоте и полумраке, к тому же почти без еды и с минимумом оружия. Всё громоздкое (во многом - по инициативе Нитлота и поддержавших его Индрис с Тейором) лорд Толмэ приказал оставить, чтобы не затруднять переход, который и без того казался нереальным. Так что они походили скорее на свору отощавших от голода бродяг, чем на войско - пусть и разбитое. Кроме того, жечь костры нужно было с осторожностью, чтобы дымом не сообщить альсунгцам о своих перемещениях. Припасы вышли, а с охотой в Заповедном лесу не очень-то складывалось - учитывая, что три четверти из спасшейся горстки людей были так или иначе покорёжены в битве. Рыцари роптали, уверенные, что им не выжить: либо альсунгцы всё-таки вломятся в лес и найдут их (а это на самом деле было вполне возможно - чем дальше они отходили от защитного купола, тем больше он ослаблялся, а со временем должен был растаять совсем), либо во время привала кто-нибудь не спасётся от диких зверей. На одного оруженосца (Нитлот, увы, и его лечил лично; парню не повезло - два сломанных ребра, вывих руки, оглушение огненным заклятьем) и вправду напала стая волков. Тейор, проснувшись от криков, подпалил им шерсть парой молний, а после отчитал оруженосца, чтобы неповадно было бродить вдалеке от тропы, да и вообще отходить от отряда. На другое утро Нитлот искоса наблюдал за несчастным беззеркальным; он был бледно-зелёным, точно молодая листва вокруг, и убито молчал.

Больше, впрочем, никаких выдающихся происшествий не случилось. Альсунгцы в лес не вошли - Нитлот, всё ещё слабо чувствовавший сотворённую защиту, сразу узнал бы об этом. Через густую, шерстистую глубину Заповедного леса, ощерившуюся буками и соснами, молодыми папоротниками, колючими кустами и завихрениями корней, изнутри раздиравших землю, было бы бессмысленно идти с лошадьми. И на одном из привалов они с виноватыми лицами доели последние кусочки конины... Индрис тогда шепнула Нитлоту, что один из рыцарей зовёт во сне своего коня, который достался ему, насколько она поняла, от отца по наследству. Тейор, оказавшийся поблизости, фыркнул и назвал рыцаря сентиментальным идиотом. Это, правда, не помешало ему на рассвете уйти на охоту с луком и двумя стрелами (вообще-то стрел сохранилось мало, и берегли их почти как воду с лекарствами). Тейор вернулся с подстреленной ланью, на которой отряд протянул ещё три дня.

И всё-таки периодически кто-нибудь терял сознание от голода и усталости; тогда весь отряд останавливался и ждал, пока беднягу отпоят бодрящими зельями и разотрут целебной травой. Лорд Толмэ, нервничая, кусал губы: он не мог позволить себе потерять ни единого человека, но и не единой секунды - тоже. Выхода, тем не менее, не было: лес темнел вокруг них, таяли последние ошмётки снега; и в жертву приносилось время, а не люди.

У лорда Толмэ начало дёргаться веко - Нитлот всё чаще замечал это, и отчего-то ему становилось не по себе. "Бесчестье... Бесславье... Проклятый дракон..." - шипел лорд себе под нос, когда думал, что остался один, и веко дёргалось, как у сумасшедшего. Нитлот не удивился бы, если бы узнал, что этот престарелый придворный щёголь уже поклялся на крови, что отомстить альсунгцам. Должно быть, ему впервые довелось пережить такой позор.

Но в то же время Нитлот не мог сочувствовать ему по-настоящему: лорд Толмэ лелеял, прямо-таки выкармливал свою боль, хотя именно сейчас был особенно нужен своим людям. У Старшего, например, это не вызвало бы уважения - тот умел, в отличие от беззеркальных, достойно проигрывать. Лорд Толмэ же шёл с ними телом, но не сознанием; казалось, что он остался на равнине Ра'илг, круша призрачных оборотней и одноглазых крыс Хелт.