Инклюз

Я стоял, перебирая стрелы в туле, и смотрел на красное солнце. Смотреть на крылатого, с жадным ожиданием парящего над колдовским щитом, или на его войско, безмозгло напирающее на щит, совершенно не хотелось. Их я еще навидаюсь по гроб жизни. А вот увижу ли вновь солнце? Судя по всему — нет. Нас оставалось на ногах меньше половины от первоначального числа защитников замка и вряд ли были еще какие-то козыри в рукаве у эрла. Сам же Векс поднялся на стену, и стоял с мечом в руке в какой-то дюжине шагов от меня. Решительный и уверенный стоял наш эрл. Безусловно, он решил стоять до конца, и был уверен, что конец близок.

От солнца остался только огрызок вроде сырной корки. Крылатый, ликуя, нарезал круги в небе, и его длинная черная тень лизала замок, окрашиваясь в желчно-желтый цвет при прохождении через щит.

Сырная корка превратилась в красную нить. Эрл взмахнул мечом и затрубил рог. Это не был обычный сигнал вроде "Отступить!" или "В Атаку!". Рог пел. Прощаясь с замком и его обитателями, но предвещая тяжкую участь их врагам. Пел, заставляя сердца и зубы сжиматься. Пел минуту. Две. И когда он уже готов был оборвать песню, из леса ему ответил другой рог. Ответ был коротким: рог прогудел дважды и умолк, но в продолжении и не было нужды. Каким-то образом, взяв разгон еще в лесу, к замку скорой рысью неслись низкорослые гривастые лошади, несшие на себе потрясающих копьями воинов в толстых кожаных доспехах и отороченных мехом шлемах. Среди них несколько рыцарей на массивных боевых конях с пиками вдвое длиннее коня. Сотня, две, три, а вслед за ними выбегают пешие в похожих на наши доспехах с мечами и топорами.

Три события произошли одновременно: исчез щит и крылатый понесся на меня (я был в этом совершенно уверен), умертвия возобновили штурм замка, а на умертвий налетели, раскидывая их копьями и топча конями, всадники.

Должно быть, дела у прибывшей, как нельзя вовремя подмоги шли неплохо. Надеюсь на это. У меня — хуже. Крылатый падал, сложив крылья, воздух гудел так, как мне еще долго не доведется слышать. Примерно до 1942-го. А у меня все еще был в руках топор, который я не догадался сменить на копье или меч.

Может, не только одному мне казалось, что крылатый нацелился именно на него. Или же эрл готов был защитить любого из своих людей, даже приблудного лучника. Насколько я успел узнать эрла, второе более вероятно. И хорошо, потому что у него-то был меч.

В прыжке, начав удар от бедер, Векс столкнулся с крылатым, был отброшен огромной массой и напором, но успел вбить клинок на всю длину в губастую пасть. Кончик меча, вышедший из затылка, был вымазан чем-то густым и грязно-желтым, вроде каменного масла. Сила, с которой крылатый врезался в замок, была такова, что швы между камнями кладки разошлись, скреплявший их раствор брызнул наружу пыльными облачками. Вовсе не стараясь примазаться к победе эрла, а скорее машинально, я размахнулся и всадил топор в основание крыльев. Выдернул, и снова рубанул, услышав, как что-то хрустит и лопается под ударом.

Кто-то помог эрлу встать, он, покачиваясь, подошел, попытался перевернуть колоссальную тушу крылатого.

— Поди, меч наговоренный, — с уважением шепнул мне на ухо Ольвин.

— Рубят не топором, а руками, — не согласился я. — Не меч особый, а рука.

— Не без того, — признал Ольвин и стал помогать эрлу вызволить оружие из головы крылатого.

А я выглянул в бойницу и увидел, как лесные всадники дырявят копьями вяло сопротивляющихся умертвий, а пехота разводит костры, куда швыряет уже упокоенных и еще не вполне мертвецов.

— Как-то просто все вышло, а? — сказал Старший Равли, поднявшийся к нам на стену, когда стало ясно, что через ворота никто уже точно не прорвется. — Живы, а?

Я был с ним полностью согласен.

Эрл, обнимая за талию Ошенн, стоял над поверженным крылатым, которого за привязанные к ногам веревки собирались стянуть со стены. Тянуть его внутрь никто, конечно, и не думал. Хотели выкинуть наружу, но для этого пришлось устанавливать балки с блоками — крылатый был непомерно тяжел.

Стоя у бойницы, Векс косил глазом в сторону и вниз, туда, где распоряжался своими людьми Тав. Но молчал, ничего не говорил Ошенн, не сводившей глаз с мужа. А мне, повидавшему не так уж мало, все казалось, что еще ничего не кончилось, что что-то страшное вот-вот случится. Поэтому я и был первым, обнажившим оружие, когда, зацепившееся за что-то тело крылатого то ли из-за рывков, то ли по другой неведомой причине, пришло в движение, словно просыпалось. Оно тянулось, переворачивалось с боку на бок, и, раньше, чем моя стрела покинула тетиву, лопнуло по всей длине, обдав людей мерзкими брызгами.

Бескрылый, золотисто-желтый, покрытый не то сеткой, не то тиной, но, безусловно, сходный с тем, в теле кого он укрывался, чудовищный длиннорукий урод выпрыгнул высоко вверх, выбросив свои многосуставчатые руки в стороны и уволакивая в них, схватив за волосы эрледи и парнишку, который, естественно, оказался Мелким.

Стрела сломалась о его спину, а меч эрла не достал. Урод вскочил на гребень стены и ссутулился, готовясь прыгнуть вниз. Своих пленников он держал над головой и раскачивал ими, причем Мелкий дико орал и грыз вцепившуюся в него руку, а Ошенн лишилась сознания.

Описание долго, а движение кратко. Урод прыгнул. Эрл прыгнул, но не на него, а на протянутые через блоки тали, на которых должны были опускать крылатого. Я прыгнул, вытягивая из тула стрелу. А Старший Равли не прыгнул, а только протянул руку и схватил Мелкого за ногу. На плечи Равли взбежал Ольвин в невероятном для наблюдателя движении, осушивший урода обухом по локтю.

Урод разжал пальцы, потерял равновесие и вместо хищного прыжка получилось неуклюжее падение. Равли, Ольвин и Мелкий повалились друг на друга, возможно вывихнув кому-то из них руку или ногу, но все остались на стене никто не свалился вниз.

Эрл скользил по веревке, окрашивая ее в красный. Он сжимал ее одной рукой, а вторую вытянул так далеко, как только мог. Я выцеливал урода, но не стрелял, чтобы не поразить заодно и эрледи. Выстрелить и попасть мог бы Ольвин, его таланта на это хватило бы. Но он сейчас лежал в основании кучи-малы из моих друзей. А в самом низу, прямо под падающими, застыл Тав. Ему следовало сделать одну из двух вещей: выставить пику и пронзить урода или постараться перехватить Ошенн раньше, чем она ударится о землю. При этом его наверняка выбросило бы из седла. Мог бы и шею свернуть, рискуя спасти Ошенн.

Нет смысла гадать, как бы он поступил, поскольку Тав не сделал ни того, ни другого. Дернув повод, он принял лошадь вбок, выходя из-под падающих, и зажмурился.

Эрл Векс успел. Он схватил Ошенн за локоть, сжав пальцы на ее руке так, что чуть не раздробил кость. И его хватка оказалась крепче хватки урода. Унося с собой пряди волос, урод пронесся к земле и упал под копыта тавовой лошади, взметнув фонтан земли и песка, а эрл и эрледи закачались на веревке, на высоте, не более, чем в два-три человеческих роста от земли. С перекошенным лицом эрл проделал остаток пути и мягко опустил Ошенн на землю. Одна его рука была сожжена веревкой до мяса, вторая — вышла из сустава и он не мог шевелить плечом. Тав соскочил с коня и, подбежав, вправил эрлу руку. Тот во время короткой процедуры молчал и кривился, а после указал глазами на оглушенного урода. Тав кивнул и отдал приказ своим людям, которые скоро превратили урода топорами в кучу мяса и шкуры, на которые навалили горящие бревна.

А потом была тризна. Сорок человек, сорок отличных бойцов погибло в тот вечер на стенах замка. А после тризны — пир. Говорили и пили, ели и возносили хвалы. Эрла поила жена, руки его еще не слушались. На пиру сидели люди и эльфы, воины и их семьи. Осенний день выдался на славу — пировали во дворе замка. Там и заснули. Не все конечно, но многие из тех, кто, подобно нам со Старшим Равли, увлекался перемешиванием наливок с сидром.

Утром я встал и стал смотреть, как какая-то старушка бродит среди сваленных в кучи и еще не сожженных умертвий. Чем она занята было понятно, а оттого — грустно.