Силой и властью (СИ)

- Ты боишься, Одуванчик. Трусишь, - глаза Барса смотрели в упор не мигая, и, кажется, снова пожелтели. - Трус не полетит.

- Ничего я не трушу!

Отвергнув разом и глупый страх, и разумную осторожность, Адалан подбежал к краю и выхватил из пергаментной обертки вечный лед. Он сжал кристалл в ладони и протянул вперед, к Доду и Ваджре, которые были где-то там, внизу, к самой веселой в мире девочке Кайле, к магистру Датрису, называющему его чудовищем, к учителю, который в него верил... и к горам! К маме и Снежинке, к братику! Словно показывая им всем свою безрассудную смелость, цветок раскрылся мгновенно, и тут же обратился острым солнечным копьем. Укол холода, боль всего миг, между пальцев заструился пар, а когда Адалан понял, что происходит, и разжал кулак - он был пуст.

К Дайрану Могучему Адалан летел как на крыльях. Но в кабинете старика не оказалось. Не было его и в саду на самшитовой аллее, где он обычно прогуливался, и в трапезной. Наконец один из старших учеников сказал, что видел верховного магистра входящим в библиотеку, и Адалан кинулся туда. Он и в самом деле нашел магистра Дайрана в общем зале библиотеки вместе с другим магом, молодым, и, как показалось, тоже орбинитом.

- Получилось! Учитель, у меня получилось. С вечным льдом! - выпалил Адалан, сгорая от нетерпения поделиться. - Я просто взял его в руку... просто подумал, что не буду трусить, - и взял. А он задымился и растаял!

Но старый магистр не разделил его восторгов. Он выслушал буднично, словно речь шла не о магическом кристалле, а о куске обычного льда из кухни, и коротко кивнул.

- Вот и славно, мальчик. А теперь познакомься с магистром Армином. Он покажет тебе библиотеку и расскажет, что ты должен прочесть по истории, наукам и ремеслам, прежде чем заниматься настоящей магией.

Названный братец

1

Весна года 637 от потрясения тверди (двадцать пятый год Конфедерации), Поднебесные Гнезда, Мьярна.

Песня отразилась горным эхом, разлетелась и смолкла, но образы первородных предков еще стояли перед мысленным взором молодого хранителя: чешуйчатый змей, светловолосый юноша и тоненькая девчонка-даахи.

Девчонка весело засмеялась, показывая свой кубок:

- Ночь а-ххаи-саэ, Сабаар! Первая наша ночь, приходи...

Змей, переливающийся всеми цветами заката, простер необъятные крылья над соседним хребтом и рассыпался стаей облачных перьев, а юноша тряхнул золотистыми кудрями и превратился в его далекого названного брата.

Юный хаа-сар улыбнулся девушке и виновато пожал плечами:

- Я не могу, ты же знаешь... прости, - повернулся и пошел прочь от толпы, от веселья, от манящего несбыточными мечтами запаха а-ххаэ.

Знакомая тропинка привела к водопаду. Он, как в детстве, уселся на самый край скального уступа и опустил ноги вниз. Весна была ранней и водопад уже начал набирать летнюю силу, с грохотом рушился на камни, обдавая скалы ледяными брызгами. Сабаар почувствовал, что скоро промокнет насквозь, но уходить совсем не хотелось - сковало знакомое оцепенение, за которым, как только стемнеет - он знал это точно - придет тупая боль и вязкая безнадежная тоска.

Когда-то давно, в другой, счастливой жизни, как теперь казалось, они с братом часто здесь играли: носились по лесу, лазали по скалам, даже хотели раз и навсегда разобраться с легендарной пещерой под водными струями, о которой шептались уже несколько поколений молодых даахи Поднебесья, но никто достоверно не знал, где она и есть ли вообще. Потом, когда брата увезли к людям, все это стало неважными детскими глупостями. Тогда он думал только об одном: учиться, как можно скорее освоить все, что должен знать воин-хранитель, получить взрослое имя и посвятить свою жизнь служению, предназначенному для него великой Хаа еще в раннем детстве - какие уж тут водопады и пещеры? А потом пришло это: боль, одиночество и тоска переполняли все его существо, как только садилось солнце. Тогда он снова стал приходить сюда, на место детских игр, по полночи сидел у воды и думал о брате. Он знал, что где-то в далеком человеческом городе его Одуванчик тоже не спит: сидит на берегу и смотрит в темную воду. Если постараться, если дотянуться до брата - боль утихнет. Иногда это удавалось, и тогда он, обессилевший, сворачивался клубком прямо здесь, на поляне, и засыпал. Когда же все его усилия были тщетны - разворачивал крылья и уносился в ночь, чтобы ветром, скоростью, напряжением тела изгнать боль и порожденную ею силу.

Потом он возвращался домой и, падая от усталости, шептал: «Ничего, Лаан-ши, скоро мы будем вместе, только потерпи, осталось всего два года... год... всего пережить зиму... месяц... каких-то несколько дней». Но чем ближе становился день встречи, тем больше появлялось сомнений - знает ли он, что нужно делать, в чем состоит долг хранителя и чего ждет от него великая богиня?

И вот настал день его наречения. Малыш Ягодка умер и переродился, а Сабаар воин-хранитель, посвященный великой Хаа, не только может - должен лететь к людям, к брату - истинному магу и своему подопечному. А он вдруг совсем растерялся, разуверился в своих силах. И башни Тирона из манящей цели превратились в неизбежное проклятье.

Вот поэтому сегодня к водопаду Сабаар пришел не один. Присутствие отца он почувствовал сразу, еще до того, как тот ступил под сень боровых сосен, но вставать навстречу не стал - надеялся, что хааши Рахун услышит сомнения и сам его найдет, просто сидел и ждал. В который раз хотел дотянуться до брата, соединиться, понять его как можно лучше и принять, наконец, решение.

Отец, и правда, подошел сам.

- Ты хотел поговорить? - спросил он, и, не дождавшись ответа, сел рядом.

Некоторое время оба просто молчали. Сабаар думал о том, что когда-то стоило кинуться в объятия матери или отца, все им рассказать - и беды тут же отступали, пропадали сами собой. Родители всегда знали, что нужно сделать, как поступить, умели уладить любые неприятности, подсказать любые решения. Но теперь все изменилось. Теперь он и только он сам должен ответить, в чем состоит его долг хранителя.

- Отец, передай, что я прошу владык ордена Согласия взять меня на службу.

Рахун вздохнул с облегчением и улыбнулся:

- Передам. Но ты же не об этом поговорить хотел, так?

- Не только об этом. Адалану по-прежнему снятся дурные сны. То, что заключено в этих снах, губит его душу.

- Да, ты прав. Но он справляется.

- Я не уверен, - Сабаар в сомнении опустил глаза, - я ведь по-прежнему все время слышу его: в нем много боли, гнева и ярости. Это меня пугает. Иногда его просто распирает от гордости, а в следующий миг он начинает ненавидеть себя настолько, что готов уничтожить... Он так и не излечился до конца, отец. Что мне делать, как быть?

Рахун задумался, и Сабаар понял, что его догадки верны - отец знает, как все непросто, ему тоже тяжело говорить об этом.

- Ты - его хранитель, Сабаар, не мне тебя учить. Но ты просишь правды, что ж, слушай. Адалан очень силен. Силен настолько, что к нему нельзя относиться равнодушно... Вокруг него покоя нет и никогда не будет - это ты должен понять сразу. Многие любят его и почти боготворят, не меньше найдется и тех, кто завидует, боится, ненавидит. Фасхил обещал присматривать за Лаан-ши и свято исполняет обещание, однажды даже чуть не отдал ему свою кровь. Но будь готов, Барс попросит тебя убить брата. И даже объяснит - почему... Если ты решишь, что Фасхил прав и Хаа требует смерти мальчика, увези его из Тирона подальше: очень многим из нас трудно будет смириться с твоим решением.

- Зачем ты так!.. - Сабаар испуганно вскинул глаза, но отец остался спокойным, словно речь шла не об их с Лаан-ши жизнях, а о чем-то обычном и совсем неважном.

- Ты же хотел поговорить именно об этом? Я еще способен понять, о чем думают мои дети. Но ты упоминал о снах, о том знании, что они несут - о прошлом Лаан-ши. Если хочешь спасти брата, дай ему это знание, помоги понять и принять свое прошлое, избавь от страха.