Сага о Фафхрде и Сером Мышелове

— Не буду! — провозгласил Фафхрд, сжимая в сокрушительном рукопожатии жилистую ладонь Мышелова.

— А теперь пора возвращаться к нашим дамам, — сказал Мышелов.

— Пора.

Мышелов полез за кошельком, чтобы расплатиться, но Фафхрд бурно запротестовал. В результате им пришлось бросить монетку, и Фафхрд, выиграв, зазвенел серебряными смердуками по измызганной и замусоленной стойке, которая благодаря бесчисленным мокрым следам от донышек кружек напоминала чертежную доску безумного геометра. Наконец друзья встали и двинулись к выходу, причем Мышелов и тут не преминул сделать выпад ногою в сторону крысиной норы — на счастье.

Тут мысли Фафхрда повернулись вспять, и он проговорил:

— Даже если предположить, что эта зверюга не умеет писать лапой и говорить с помощью языка или еще чего-нибудь, она могла выследить нас, запомнить, где ты живешь и, вернувшись в Дом Вора, словно гончая, навести своих хозяев на наш след.

— Дело говоришь, — похвалил Мышелов. — Эй, парень, тащи-ка сюда ведро пива! Да пошевеливайся! — Заметив недоуменный взгляд Фафхрда, он пояснил: — Разолью его вокруг «Угря» и в проходе, чтобы отбить наш запах. И стены обрызгаю тоже.

Фафхрд понимающе кивнул.

— А я уж думал, что ты надрался до зеленого змия.

Оживленно беседовавшие Влана и Ивриана вдруг подскочили: на лестнице загрохотали шаги. Большего шума не сумело бы произвести даже стадо несущихся во весь опор бегемотов. Деревянная лестница скрипела и стонала вовсю, но тяжелые шаги приближались. Дверь распахнулась, и молодые люди, влетев в комнату под громадным черным грибом ночного смога, ловко перерезали его ножку дверной створкой.

— Я ж говорил, что мы обернемся в один миг, — радостно закричал Мышелов Ивриане, тогда как Фафхрд, не обращая внимания на жалобно скрипевший под ним пол, протопал к Влане и воскликнул:

— Сердце мое, я так по тебе соскучился!

С этими словами, несмотря на протесты и сопротивление своей возлюбленной, он схватил ее в охапку и поцеловал, после чего снова водрузил на кушетку.

Странное дело: на Северянина рассердилась Ивриана, а не Влана, которая лишь нежно и отчасти мечтательно улыбалась.

— Господин Фафхрд, — с вызовом проговорила хрупкая девушка, уперев кулачки в узкие бедра, высоко задрав точеный подбородок и сверкая черными глазами, — любезнейшая Влана рассказала мне о том, насколько жестоко поступил Цех Воров с нею и ее близкими друзьями. Прошу извинить, что я, не успев как следует с вами познакомиться, высказываюсь столь откровенно, но мне кажется, что с вашей стороны просто недостойно отказывать ей в справедливой и столь желанной ею мести. Это относится и к тебе, Мышонок, тоже — ты ведь хвастался Влане относительно того, что сделал бы с ворами, если б знал ее историю, ведь ты без малейших угрызений совести убил моего отца — или предполагаемого отца — за его зверства!

Фафхрду было совершенно ясно: пока они с Серым Мышеловом преспокойно бражничали себе в «Угре», Влана, не жалея красок, расписала свои обиды на Цех и безжалостно воспользовалась книжными представлениями наивной девушки о рыцарской чести. Ясно было и другое: Ивриана была уже немного на взводе, поскольку на низком столике рядом с дамами стояла на три четверти опорожненная бутылка с фиолетовым вином из далекого Кираая.

Под суровым взглядом Иврианы, которой теперь пришла на помощь и Влана, великан лишь беспомощно развел длинными руками и склонил голову даже ниже, чем вынуждал его к этому низкий потолок. В конце концов девушки были правы. Он дал обещание.

Поэтому первым попробовал отразить атаку Мышелов.

— Да успокойся ты, крошка, — непринужденно воскликнул он, не прекращая вихрем летать по комнате, затыкать шелком щели от ночного смога, шуровать в печке и подбрасывать в нее дрова, — и вы тоже, прекраснейшая леди Влана. За последний месяц Фафхрд не раз попадал Цеху в самое больное место — болтающиеся у них между ног кошельки. То, что он отнимал у воров награбленное, можно сравнить с жестокими ударами в пах. Поверьте, это гораздо больнее, чем отнять у них жизнь с помощью меча — быстро и безболезненно. А сегодня и я помог ему в этом ценном начинании и с радостью буду помогать и впредь. Давайте-ка лучше выпьем.

Он схватил один из кувшинов, мигом вышиб из него пробку и наполнил серебряные кубки и кружки.

— Месть торгаша! — презрительно отозвалась Ивриана, которую слова Мышелова не утешили, а разозлили еще сильнее. — Я знаю, что в сущности вы оба — верные и благородные рыцари, несмотря на то, что порою оступаетесь. Самое малое, что от вас требуется — это принести Влане голову Кроваса!

— И что она с ней станет делать? Какой в ней прок? Только ковры перепачкает! — жалобно заметил Мышелов. Фафхрд же наконец собрался немного с мыслями, встал на колено и медленно заговорил:

— Почтеннейшая леди Ивриана! Я и впрямь торжественно пообещал моей возлюбленной Влане, что помогу ей отомстить. Но ведь это произошло, когда я находился в далеком и варварском Мерзлом Стане, где кровная месть дело обычное, освященное традициями и практикуемое всеми кланами, племенами и братствами диких северян Стылых Пустошей. В своей наивности я полагал, что и месть Вланы будет того же рода. Но, оказавшись в самом средоточии цивилизации, я обнаружил, что правила и обычаи перевернуты здесь с ног на голову. Однако же и в Ланкмаре, и в Мерзлом Стане, чтобы выжить, следует соблюдать правила и обычаи. Здесь самый могущественный, самый почитаемый идол — деньги, и люди ради них готовы горбатиться, воровать или притеснять других. Кровная месть здесь не входит ни в какие правила и наказывается суровее, чем буйное помешательство. Подумайте, леди Ивриана: принеси мы с Мышеловом голову Кроваса, нам с Вланой в тот же миг пришлось бы бежать из Ланкмара, поскольку все ополчились бы против нас, а вы неминуемо потеряли бы этот сказочный уголок, созданный для вас любящим Мышонком, и были бы вынуждены весь остаток жизни нищенствовать и находиться в бегах.

Речь была изящно аргументирована и построена, но… не оказала ни малейшего воздействия. Пока Фафхрд ораторствовал, Ивриана успела осушить свой кубок. Когда же он умолк, она вскочила с горящим лицом, встала прямо, словно солдатик, и уничтожающе-едко бросила стоящему перед нею на одном колене Фафхрду:

— Вы говорите мне о цене! Говорите о вещах, — она обвела руками окружающее их разноцветное великолепие, — о каком-то имуществе, пусть даже дорогом, когда на карту поставлена честь. Вы ведь дали Влане слово. О, неужели рыцарство погибло окончательно? И к тебе, Мышонок, это тоже относится — разве ты не поклялся перерезать глотки двумя отвратительным ворам из Цеха?

— Я не клялся, — слабо возразил Мышелов после внушительного глотка, — я просто сказал, что мог бы перерезать…

Фафхрд лишь пожал плечами и, корчась внутри от стыда, принялся искать утешения в серебряной кружке. Дело в том, что Ивриана говорила тем же не терпящим возражений тоном и использовала те же не совсем честные, но раздирающие сердце женские доводы, что и его мать Мора, или же Мара, возлюбленная Фафхрда из брошенного им Снежного клана, супруга, брюхатая его ребенком.

Завершила разгром приятелей мастерским ударом Влана, которая мягко потянув Ивриану обратно на золотую кушетку, с мольбою в голосе проговорила:

— Да полно тебе, моя милая. С каким благородством ты встала на мою сторону! Поверь, я крайне тебе признательна. Твои слова возродили во мне чудные, прекрасные чувства, которые уже много лет были мертвы. Но из всех нас только ты недлинная аристократка, приверженная высоким идеалам. А мы трое — просто воры. Так что же удивительного в том, что кое-кто из нас ставит собственную безопасность выше чести и способности держать данное слово и весьма благоразумно не желает рисковать жизнью? Да, мы трое воры, и я оказалась в меньшинстве. Так что прошу тебя не упоминать больше о чести, душевных порывах и безрассудной отваге. Лучше сядь рядом и…

— Ты хочешь сказать, что они просто боятся бросить вызов Цеху Воров, не так ли? — широко раскрыв глаза, сказала Ивриана, и лицо ее исказилось от отвращения. — Я всегда полагала, что мой Мышонок — в первую очередь благородный человек, а потом уже вор. Воровство это чепуха. Мой отец жил за счет того, что жестоко грабил богатых путников и более слабых соседей и притом оставался аристократом. Выходит, оба вы — малодушные ничтожества! Трусы! — закончила она, переводя гневный взор с Мышелова на Фафхрда.