Луна, луна, скройся! (СИ)

— Каким образом?

— Очень простым. Наверняка есть люди, которые хорошо в этих всяких обрядах с непорочными девами. Мы можем найти их и спросить, к какому из них тебя может готовить твой Батори.

— Ну, вот ты найди, и тогда я с удовольствием спрошу.

— Хорошо.

Когда я просыпаюсь, понимаю, что кофе здесь делать негде и не из чего. Эта мысль меня так ужасает, что я даже не решаюсь открыть глаза.

— У тебя веки во сне дрожат или ты проснулась? — раздаётся надо мной голос Кристо. Я распахиваю глаза и вижу в его руках бутылку с тёмной жидкостью. Моя великолепная интуиция подсказывает мне, что это — или кофе, или что-то столь же чудесное.

— Откуда это у тебя?

— Кола? Просто взял на всякий случай, пока ты нам дальнобойщика искала. В ней полно кофеина, а то мало ли, где нам довелось бы заночевать.

— Кристо, Боже мой, какая ж ты прелесть, как же я тебя люблю, — я пытаюсь перехватить бутылку, но она тут же выскальзывает из дрожащих пальцев. Кристо ловит её, довольно улыбаясь.

— Садись давай сначала.

— Да… сейчас.

Я вожусь, придавая непослушному телу сидячее положение. Кузен отвинчивает крышечку и аккуратно подносит стеклянное горлышко к моим губам. Я с наслаждением глотаю приторно-сладкую жидкость, которая шипит и пенится у меня на языке. Отстранившись, падаю назад, на подушку, и улыбаюсь.

— Засекай время. Через пять минут буду как огурчик. Побежим по магазинам. Нам нужно бельё, одежда для беременных…

— Какая одежда?

— Для бе-ре-мен-ных. Подушечка, которую я в неё засуну, и парик. А ещё надо купить ноутбук, я всех этих упырчиков до сих пор не выучила, а ведь действительно может пригодиться. Нужно найти развал бэушной техники.

— Ты наденешь парик?

— Ну, придётся. Жить-то хочется.

— Они так ужасно пахнут…

— Человеческими волосами.

— Ага. Будто на тебе чужие волосы выросли. Страшная гадость, нервы сразу убиваются.

— Придётся чуть-чуть потерпеть. Радуйся, что это не ты, а я буду его носить.

— Ага. И от тебя будет пахнуть сразу двумя разными людьми. За неделю-другую я сойду с ума, и ты вся у меня в глазах будешь двоиться.

— Через неделю-другую я сама у себя буду двоиться. В голове, — вздыхаю я. — Ладно, пошли.

— А сумку с собой взять, да?

— Зачем? Что у нас там ценного — пара детских игрушек, два шила, вонючие шарики, пачка печенья и странная колбаса? Никто на это не польстится. Залезут, посмотрят, закроют обратно. Возьми только документы и свою часть денег.

Парик пока почти не напрягает — не больше, чем поношенные тапочки с чужой ноги. Да, смущает, да, чувствуешь, что чужое, но временно-то можно походить. Потерпеть… Цвет волос я выбрала светло-рыжий — оказывается, он мне поразительно идёт. Кожа кажется светлее, глаза — темнее, веснушки — ярче. В том, чтобы ходить по улице чуть вразвалочку, рассеянно положив руку на «животик» под грубой тканью комбинезона, есть своя прелесть — чувствуешь себя участником карнавала, актёром дачного театра, девчонкой, играющей в «дочки-матери». Какое-то невесомое, лёгкое, дурашливое чувство.

В ожидании воскресенья — хотим поглядеть, как действует система Батори, и дать ему знать, что всё в порядке — мы осматриваем всю Главную площадь с её ресторанчиками и достопримечательностями: Собором Святой Альжбеты, капеллой Святого Михаила и Музеем Восточной Словакии. Беззаботное разглядывание экспозиций и фресок только усиливает какое-то отпускное, лёгкое настроение. Кристо замечательно играет роль молодого папаши-неформала, трогательно водя меня за ручку, отодвигая в ресторанах стул, бегая за мороженым, помогая выходить из трамваев и троллейбусов.

Тревога возвращается, как Золушка, в полночь, когда мы запираем дверь нашего номера. Я скидываю с себя надоевший за день парик и убегаю в душевую — соскребать с себя чужой запах, и там, в душе, вдруг чувствую, как устали от непривычной походки ноги и спина.

Спать ночью не хочется — у «волков» специфические биоритмы — и мы до четырёх-пяти сидим в мёртвой тишине. Я пролистываю на ноутбуке досье с диска Батори, снова и снова разглядывая одни и те же лица и повторяя про себя одни и те же имена. Не самая простая задача их запомнить: имён этих с полторы сотни. Из них около дюжины — «волки».

Кристо решил покорять теперь словацкий — тем более что он похож на галицийский и чешский. Выучишь один язык — сможешь и другие. Он лежит на диване с местной прессой и словарём и сосредоточенно читает статью за статьёй. Похоже, мой кузен — упорный паренёк.

К пятнице Главная площадь нами выучена наизусть, и вечером мы с Кристо решаемся пройти по улице Главной, пронизывающей площадь, как стрела — яблоко. Мы расслабленно фланируем мимо красочных витрин, предлагающих то свадебные и вечерние наряды, то антикварные часы в широчайшем ассортименте, то подарочные и редкие книжные издания. Возле лавки с дорогими сервизами Кристо вдруг цокает языком. Сигнал, к которому меня приучил брат; я реагирую на него мгновенно, засовывая ладонь под «животик», туда, где припрятан «степлер». Оглядываю улицу в угловое зеркало за композициями из сахарниц, супниц и заварочных чайников. Шагах в двадцати за нами идёт группа упырей. Ни одно лицо мне не знакомо, но натянувшиеся нервы вибрируют, передавая мозгу сигналы тревоги: гляди, как они идут, гляди на их веки, на их щёки, на их пластику. Неужели нас разгадали?

Я стараюсь идти так же ровно, как и прежде, но по моей спине стекает струйка пота. Это очень опасно: даже сам запах страха может привлечь их внимание, если мы ещё не раскрыты, но ведь более того — становится заметней «волчья» составляющая этого запаха. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы заставить тело прекратить источать мою тревогу вовне. Кажется, у меня получается. Конечно, «волки» не так хорошо управляют своими физиологическими процессами, как большинство упырей, но кое-что и мы умеем.

Я останавливаю Кристо у витрины с коллекционными куклами. Если мы раскрыты, нам в любом случае уже не уйти. Если же нет — упыри пройдут мимо, и мы выпадем из области их внимания, а значит, точно его уже не привлечём.

И они проходят мимо — пока мы негромко обсуждаем костюм одной из кукол, пошитый по моде Золотого Века Венской Империи. Значит, не по нашу душу. Я тихонько перевожу дух и тяну кузена в обратную сторону.

— Подожди, — шепчет он. — Они завернули за «волчицей».

— Что? Какой?

— Шла впереди нас в полусотне шагов.

— Да?! Я не разглядела…

Кристо смущается.

— Я тоже сначала не разглядел. Учуял.

— На таком расстоянии?! Ты силён. Я ни следочка не унюхала.

Кузен отчаянно краснеет.

— Ну да. Ты же, ну, не самец, — бормочет он, и теперь конфужусь уже я. Каждый раз, когда я обнаруживаю, что этот пацанёнок, мой подопечный, в чём-то уже мужчина, я чувствую неловкость, которую испытывают, наверное, отцы-одиночки, когда им приходится объяснять двенадцатилетним дочерям, что то, что произошло с ними нынче утром, теперь будет повторяться каждый месяц по несколько дней.

— Хм! Ясно. Думаешь, они… за ней охотятся?

— Нет, желают взять автограф.

Сожри его многорогий, это должна была быть моя фраза! Кто из нас двоих, спрашивается, старый циник?

Я ощущаю в своей левой ладони рукоятку «степлера».

— Так… идём.

— Их больше.

— И что? Мы не можем её просто бросить.

— Нет! Но ты лучше останься здесь.

— Кристо, ты дурак?

Хмурится. То ли вспоминает, где уже слышал эту фразу, то ли недоволен, что его мужественное решение не оценили. Мальчишки…

— Идём, — я тяну его за руку, и мы почти бежим до арки, ведущей в анфиладу дворов. Уже под ней переходим на крадущийся, стремительный и тихий «волчий» шаг. Я чувствую, как, готовясь к бою, ускоряет свой ритмичный бой сердце, как надпочечники впрыскивают мне в кровь адреналин, как натягиваются, утончаются, вибрируют от него струны-нервы. В левой руке у меня взведённый «степлер», в правой — «шило». Кристо изготовил одну из капсул Батори.